Мои рассказы про любовь

Ну вот, вроде добрался до коечки — пронеслось у меня в голове. Маленькая комнатка на первом этаже с окном во двор, две железные кровати, одна из них заправлена чистым постельным бельём, рядом с кроватью мои вещи, коих только хозяйственная сумка, да кофр со съёмочным комплектом советского происхождения. Просто классика из жизни командированного фотожурналиста, куда-нибудь в одну из братских республик Великой Державы Советской.

Эх, жизня, жизня. Односпальная кровать, в то время, как любимая где-то рядом и тоже ложится спать одна. Да нет, их в комнате трое женщин, это она по знакомству решила вопрос с моим размещением в гордом одиночестве, вдали от цивилизации, так чтоб в случае чего сюда шмыгнуть и ни кто знать не будет где она. С виду вроде девочка-припевочка, а внутри-то: пробы ставить некуда, всё просчитывает и всё предвидит — вдруг пригодится. А вот, если не пригодится, тогда что? Ну, ты и коварна, мигерушка… Когда улыбаешься на милую овечку похожа, но стоит кому-то тропу твою перейти, в миг превращаешься в хищную кошку, глаза зеленью блестят, клыки, да когти появляются и начинает раздаваться какое-то леденящее Му-у-ррр: «я так решила и ты знаешь я не отступлюсь».

Помнишь, как прошлым летом, после нашей с тобой самой первой встречи у гостиницы «Россия», в двенадцатом часу ночи, мы долго-долго бродили по переулочкам Арбата, говорили, говорили и ни как не могли наговориться. Потом, с рассветом, я привёл тебя обратно к гостиничному подъезду, сам сел в такси, вернулся домой, вышел на балкон, достал пачку сигарет и стоял, облокотившись о перила, курил сигарету за сигаретой, может быть с небольшим интервалом, пока не закончились оставшиеся полпачки. Прошло часа полтора-два или больше, а я и не заметил, как будто был на балконе минут 15–20 и там появились эти строки:

Опустились сумерки на крыши Старых двориков Москвы. На Арбате стало тише, И не видно суеты. Только нам с тобой не спится В эту сказочную ночь, Взявшись за руки как дети По пустынным улицам бредём. Что же будет с нами дальше? Не известен, сей ответ. То, что будет — видно будет, Хватит сил — переживём…

Какой же чудовищной силы эта встреча стала для меня потрясением и открытием одновременно. Потрясением стало то, что Наташка всего за четыре часа общения поставила всё внутри меня на свои места, всё разложила по полочкам, пронумеровала и протёрла от наслоившейся пыли; я вдруг стал самим собой, у меня появились крылья и захотелось летать. Но увы, тогда она была для меня слишком мощным ускорителем, что неминуемо закончилось бы возвращением с небес на землю со скоростью свободного падения и как следствие: появлением второй даты на памятнике.

А вот открытием оказалось то, что все эти годы моя вторая половинка была со мной, мы писали друг другу письма, разговаривали по телефону, а я ни как не мог понять, почему я глазею по сторонам и не замечаю никого вокруг, словно блуждаю в пустыне среди песка и камней. Ни кого не встретил, потому что моя половинка у меня уже была, да только я об этом почему-то не знал и почему-то даже не догадывался. Почему ко мне это осознание пришло так поздно, или наоборот своевременно, как раз после того, как мы встретились и поняли, кто мы есть друг для друга. Мы вдруг дополнили друг друга до единого целого, то что в народе называют семья, для того чтобы остаться вместе на свой земной век и оставить после себя наших детей.

Я думал о том, как нам будет интересно вместе, как хорошо вдвоём пойти в театр иль в музей, на выставку, или быть может на концерт. Как хорошо вдвоём не только перед сном, накувыркавшись вместе, а хорошо ещё вдвоём среди людей, среди себе подобных, которым тоже хорошо вдвоём и от того пришли они увидеть тех, кто также вместе счастлив быть, веселиться и шутить, и говорить, и говорить о том, как хорошо нам вместе быть… Ещё цветов букеты и слабое вино, ударит в голову оно сильнее бренди. Нет, всё же хорошо, что есть любовь! И от неё родятся дети!

Дети — это так здорово, когда они от любимой девушки, когда они желанны и долгожданны, когда они появляются на свет от нашедших друг-друга двух половинок, слившихся в одно единое целое под названием семья. Любимая, любимая что же мы с тобой наделали: поменяли любовь, нашу семью на спокойную жизнь, вместо того чтобы вместе мчаться по жизни; взявшись за руки, преодолевать все преграды судьбы…

Ладно, что ж, завтра тоже её сюда не затащишь, после кино ей через вахту вовремя надо пройти. Прямо хоть в парке с ней уединяйся, ну так холодно, на улице-то, уж Декабрь.

С этими мыслями я и уснул, утомившись с дороги и умаявшись в пустых мечтаниях о том, как бы, я бы …

Утро следующего дня.

Проснулся, потянулся, на часы взглянул, время много, пора вставать, умываться и трудовой день начинать. После завтрака в столовой, что оказалась где-то по пути следования, я поехал в центр города щёлкать затвором, делать репортажи, да очерки на чёрно-белую плёнку А-2, коей запасся на неделю непрерывной съёмки. У них, как и у нас, была эпоха митингов и шествий: типа, если была когда-то Киевская Русь, то нехай москали присоединяются к Вильной Украине со столицей у Киеве. И такого «свежака» в свободе мыслей я там наслушался, что чуть не прозевал время, когда за билетами в кинотеатр надо бежать.

Прыгнул на Крещатике в метро, еду на эксколаторе, глазею по сторонам и ни как понять не могу, что здесь не так, как в Москве. Вроде всё тоже самое, но что-то не то, прямо жутко стало, как будто в параллельном мире оказался, где что-то изменено. Когда стал, на нужной станции, наверх подыматься дошло, наконец: эксколатор в Киеве двигался в полтора раза медленнее, чем в московском метро. Отсюда ощущение дискомфорта и возникающая подозрительность с вытекающим отсюда поиском подвоха: что же гарны хлопцы сготовили клятым москалям.

Пропустим все стандартные процедуры при покупке билетов, знакомые маршруты до назначенного места встречи, непосредственно самой встречи, с объектом обожания, инструктажа (с её стороны) по вынужденным мерам конспирации, неспешной часовой прогулки до кинотеатра, обсуждаемых вопросов в пути следования. И перенесёмся прямо в зрительный зал, где обнявши Наташку левой рукой за левое её плечо, взявши своей правой рукой её правую руку, мы приготовились смотреть классику мирового кино на широком экране кинотеатра. Признаюсь честно, сейчас это уже не понятно, как можно усидеть три часа на одном месте без перерыва и рекламных пауз, а тогда это было нормой жизни и каждый с гордостью рассказывал какое кино он посмотрел, какого труда это ему стоило — ни разу не отлучиться по нужде.

Во время просмотра я одним глазом смотрел на экран, а другим на Наташкину мимику, наблюдая её переживания за главную героиню фильма. Так что я, помимо кинофильма, наблюдал ещё и моноспектакль в исполнении моей любимой, этот сейшн намного приятней игрового кино. В моменты трагических сцен с главной героиней я целовал Наташку, шепча на ушко: «Я с тобой моя любимая», что несколько смягчало её переживания. Но когда главная героиня фильма потеряла своего ребёнка, моя героиня была готова плакать вместе с ней. Мне надо было как-то отвлекать её от слишком грустных мыслей, что удачно сделали мои домогательства к её стеснительной персоне. Накатившая грусть мигом куда-то откатилась, стоило только моим рукам приблизиться к её эрогенным местам. Результат достигнут, обошлись без слёз.

Кино закончилось. На обратном пути стали планировать на следующий вечер визит ко мне в берлогу. Легенду она придумала хорошую, что якобы ходила в кино, смотрела «Однажды в Америке». Пока ехали, минут сорок, на троллейбусе я пересказывал содержание фильма, поскольку уже смотрел его раньше. Она так внимательно слушала мой рассказ, что порой мне казалось: и вправду она видит живое изображение кинофильма на лобовом стекле троллейбуса, а не мелькающие мачты уличного освещения с ярко жёлтыми фонарями вдоль дороги.