Мои уродства меня украшают

Надо же, я даже узнала, что такое оргазм, причем достигли мы его с Игнатом одновременно. Слова как-то спутались, не позволяя сложить все ощущения в толковые строчки.

Медленно приходила в себя, лежа головой на его плече и чувствуя, как длинные пальцы ласкают бедро. Внизу живота царит приятное тепло и немного саднящее чувство пониже не портило внутреннего покоя и счастья. Представила пухлые ручки, такие же, как у папы бледно-голубые глаза и милые кудряшки — и все я просто в облаках витаю.

Как оказалось, моего счастья моя "подушка" не разделяла, ну или может, просто ей было мало. Опять подмял под себя, с интересом смотря в лицо.

В дыру, где раньше было узкое окно, начал светить свет, уже рассвет. Так скоро время пролетело! Скоро действие порошка пройдет, а через пару часов и действие зелья подчинение развеется.

— Кажется мне уже пора… — Вздохнула, наверное, с сожалением.

До этих слов он целовал мою грудь, но как только услышал, зло укусил за нежную часть тела! Взвыла, попыталась опять отправить его в полет, но он решил показать, что он здесь мужик и перехватил мои руки, прижали к полу и с все поглощающей злостью уставились на меня. Уже хотел дать приказ, но я его опередила одним: "Молчать".

Он попытался что-то сказать, но не смог, с усилием сжал челюсть, а потом попытался заставить меня убрать приказ содрогнулся от судорог.

— Тихо-тихо… — Прошептала, поглаживая его по волосам.

В глазах злость, повсюду опять огонь, мне уже кажется, что я буду скучать по нему. По огню? Или по этому вредному магу?

Вздохнула, не обращая внимания на то, как трясет его, знаю, что ему еще больнее, чем раньше.

— Я все равно уйду, не делай себе больно, пожалуйста. — Попросила, но он все равно сопротивляется, даже мычит, питаясь сказать приказ.

Судороги увеличились, обняла его, чувствуя, как его боль делает и мне больно.

— Пожалуйста, Игнат.

Он сопротивлялся, все равно. Стены и хрупкий пол начали дрожать от его силы, и я поняла, что есть только один выход. Мне было очень жаль, мне было очень больно — но это все не важно.

— Спасть. — Дала приказ, и веки его закрылись и тело ослабло.

Либо он подчинился приказу, либо, что более вероятно, потерял сознание от болевого шока.

Часть 14. Моя. (Отредактированная)

Часть 14. Моя.

Игнат

Она что серьезно думает, что я сделаю ЭТО с ней?! Совсем сошла с ума?! Нет, я под действием той мути, которую она мне влила вначале, подумывал о таком, но не сейчас то! Сейчас мне она больше как подопытный кролик интересна, чем подстилка на одну ночь. За кого она меня вообще принимает?!

— Сейчас, — говорит она, и я понимаю, что живой объект исследования мне и не нужен, убью к чертям!

Судорога прошла от ног к рукам, и меня скрючило так, что боль от разбитого ею лица показалась укусом комара на ее фоне.

Убью! Препарирую! Разрежу на кусочки, потом сошью и оживлю! Она будет страдать долго, будет умолять меня оставить ее чертово тело гнить в ближайшей канаве!

Огонь всполохнул, отвечая на мою боль, все окрасилось в зеленый. Даже сквозь боль чувствую, как она обнимает, целует и умоляет меня сдаться. А я кричу, как какой-то слабак, кричу от адской боли. Моя регенерация бессильна от этой боли, наоборот, как только пытаюсь воспользоваться магией, чтобы прибить эту чертову великаншу, становится только хуже.

И это я? Корчусь и ору от боли на руках у уродливой великанши, страдая от собственного бессилия из-за какого-то глупого зелья! Да что это за зелье такое-то? Кто его создал? Обычные зелья не способны оказывать такое действие, ничто не способно! Не знаю, кто его создал, но обязательно узнаю! И когда узнаю от него рецепт, то с удовольствием помучаю, заставляя его корчится от боли так же как корчусь сейчас я!

— Пожалуйста, прошу тебя… — слышу ее жаркий шепот на ухо.

Какого черта она просит? Она же сама приказала только что! А теперь просит смириться с ее приказом? Она в своем уме? Сумасшедшая великанша! Твое лицо это последнее что я бы хотел увидеть перед смертью.

Боль только усилилась, мое тело выгибалось дугой из-за очередной судороги, которые все учащались. Мои губы не слушались, пока я с таким трудом пытался сказать смертельное заклятие. Не знаю, помогло бы ее смерть справиться с болью, но стоило попытаться.

— Пожалуйста, всего один раз… — шепчет мне на ухо, вызывая только мое презрение.

Она так сильно хочет мужика? Да что с ней такое? Больная на всю голову. Ты себя в зеркало видела? Жалкая уродина!

Боль все усиливается, и я понимаю, что придётся отделить свое сознание от тела, в другом случае так и умереть не долго. Она схватила меня за лицо, заставляя посмотреть на себя.

«Как же я хочу убить тебя» — подумал сначала с ненавистью, а потом осекся.

Она плачет?

Великаны не плачут, никогда не слышал о подобном. Белые как молоко слезы стекли по ее щекам, но она как будто не замечала их. Одна из молочных слез стекла по подбородку и капнула мне на лоб. В ту же секунду я почувствовал такой прилив магических сил, что мне показалось, что пожелал бы я, и родовой огонь сжег всю столицу. И это только от одной слезы! Да что она такое?!

— Настолько… противна? — спрашивает она с таким выражением лица, что я почувствовал себя последним уродом на свете.

Отпускает меня дрожащими руками, начинает содрогаться точно так же, как и я. Неужто сдалась так просто? Хочу увидеть выражение ее лица, узнать, что ею движет. Но я только лежу, чувствуя адскую боль и легкую растерянность. Скорчилась от боли, завалившись на пол, спиной ко мне. Болезненная судорога заставляет ее содрогаться почти, что в такт со мной.

И чего ты добилась, глупая женщина? Что нам больно обоим? А чего добился я? Довел великаншу до слез. Нет, это оказалось полезным, эффект её слез просто замечательный, вот только, что от этого толку, когда меня так крючит от зелья?

Что-то мне подсказывает, она редко плачет. Если в целом плакала хоть когда-либо.

Ну что, вице-премьер, военный министр Игнарешнар Трут, Вестник Смерти — как меня за глаза придворные обзывают, дожил: женщину… девушку до слез довел. Мама бы прибила меня к чертям. Не то что я не делал вещей похуже этого, но почему-то мою маман всегда бесило именно это. Когда-то в детстве я поднимал целое кладбище, чтобы напугать соседских детей, за то, что они издевались надо мной. Причем то, что плакали от страха, перепуганные взрослые мужчины ее не задевало, а то, что плакали маленькие девочки и женщины — да. Ох, и досталось же мне тогда!