Мои Великие старики

– Давай еще парочку историй из твоей жизни.

– Году, наверное, в 75-м от «Литгазеты» я поехал в Литву. А в Литве есть городок Паланга, и там, на окраине Паланги, был рыболовецкий совхоз имени Палецкиса, их коммуниста. Основной доход этих рыбаков – угри. Между прочим, угорь – самое загадочное существо в мире. Он нерестится в Саргассовом море, это около Кубы, и плывет к берегам Литвы. Там его вылавливают, коптят, и он стоит большие «бабки».

И вот в этом совхозе жила семья – два сына и отец. Они все промышляли рыбной ловлей. Как-то раз отец один, без сыновей, отправился на рыбную ловлю, лодка опрокинулась, и он утонул. По советским законам тех времен, если промысловый рыбак две недели не возвращался с промысла, его считали погибшим. Но у местных добытчиков были свои законы. Они взяли багры, поплыли к скалам. Короче говоря, нашли труп отца-утопленника. Он был весь обвешан угрями. Угри ведь жрут покойников. И перед ними встала громадная нравственная проблема. Они – католики, и надо было отца похоронить по католическим канонам на католическом кладбище. С другой стороны, они имеют огромную наживку в лице отца. И они выбрали второе. В течение двух месяцев ночью тайно выходили в море и забрасывали труп отца в сетях. Труп отца! Угри на него клевали, они их коптили и продавали, таким образом зарабатывая немалые деньги. Когда же от отца осталась горсточка костей, решили наконец похоронить. На том католическом кладбище в Паланге сторожем работал русский мужик. Они ему дали пять бутылок водки, и он в чужую могилу подхоронил эти кости, потому что главное для католиков, чтобы на освященной земле. Но он же русский человек, и кому-то проболтался. Их арестовали. Я был на суде. Их судили за святотатство. Угадай, сколько они получили? По шесть лет. Вот это Шекспир. Кино такое снять…

– Ты опять это сочинил?

– Да нет, говорю тебе, – подлинный случай…

Ты знаешь, кто получил Нобелевскую премию?

– Ну, не Евтушенко.

– Получил шведский поэт, друг Бродского, Тумас Транстремер. Он очень известен в мире.

– Ты с ним знаком?

– Я был у него в гостях в Стокгольме в 90-х годах, когда приезжал на международный поэтический фестиваль. Бродский, который очень высоко ценил его поэзию, меня к нему отвел.

– Но у тебя тоже немало разных премий, кажется, 17, в том числе одна Государственная?

– Две. Пушкинская тоже государственная. Много премий разных журналов: «Звезда», «Таллин»….

Хочешь, я тебе расскажу еще одну историю?

– Конечно. Я к тебе за этим и пришел…

– В 1997 году Ельцин вручает мне Государственную премию. В Георгиевском зале тысяча человек. Президент понятия не имел, кто я такой. Он был пьян в ж…

– Не может быть…

– Именно так. А сзади стоит консультант и что-то ему шепчет. Ельцин вручает мне все эти дела и, называя меня не «Рейн», а «Реин», спрашивает: «Ты откуда будешь?» Я отвечаю: «Я из Ленинграда, Борис Николаевич». Он мне говорит: «Я тебе утром дам мягкий вагон». Я решил, что он с ума сошел – какой мягкий вагон, зачем он мне нужен?! А он так тихо продолжает: «Увези от меня Ленина». Это шутка его такая. Впервые тебе рассказываю.

– Расскажи о своей жене. Как вы познакомились? Я слышал, у твоей Нади нелегкий характер. Впрочем, ты сам не подарок…

– Да, это правда. С Надей я познакомился 30 лет назад. Были печальные времена для альманаха «Метрополь», и я пребывал в нищете страшной. Но у меня хранились гравюры гениального художника, моего близкого друга Олега Целкова. Когда он уезжал, мне их подарил. И я решил эти гравюры продать. Я обратился к Наташе Шмельковой, подруге художника Зверева, не может ли она найти покупателя. И она привела Надю. Так мы познакомились.

– И Надя купила?

– Надя купила. Я продавал-то по 40 рублей. Теперь это дороже.

– Еще бы. На недавнем аукционе картина Олега Целкова ушла за триста тысяч долларов.

– Так вот. Я люблю Надю. Она красивая женщина. Хороший искусствовед. И, кроме того, она необыкновенно толковый человек, а я человек крайне бестолковый. Я не владею компьютером, у меня нет мобильного телефона. Надя знает и любит мои стихи, понимает их. Она ведет все мои дела, и не только литературные. Куда-то поехать, надо же билеты брать, гостиницу снимать. Все Надя. Она моложе меня на 26 лет. Как шутил мой друг Довлатов: я был женат трижды, и все три раза удачно.

– Кстати, о Довлатове. Как ты считаешь, почему он сегодня так популярен?

– Он был выдающимся человеком. Хотя много врал. Его много лет не печатали, и это обстоятельство породило в его характере чудовищные комплексы.

Вот еще одна история. Из жизни Довлатова. Самым известным писателем в 60-е годы был Вася Аксенов, и Довлатов мечтал с ним познакомиться. Приехал в Москву. В те времена я был женат на Наташе, моей второй жене. Мы жили на Зубовском бульваре. Я позвонил Аксенову и говорю: «Приехал Довлатов, талантливый человек, очень хочет с тобой познакомиться». А Аксенов уже читал его рассказы. Он говорит: «Я с удовольствием с ним пообщаюсь. Я за вами заеду на своей машине, и мы поедем обедать в ЦДЛ». Приходит ко мне Довлатов – сидим, ждем Васю. Угадай, что случилось дальше? За пять минут до появления Аксенова Довлатов схватил пальто и убежал.

– Но почему?

– Не мог пережить популярности Аксенова. Комплекс?

– Да. Зато сейчас ему воздается. Он один из самых читаемых у нас писателей.

– Да, сейчас он выше Аксенова… Но, между прочим, он взял 15 моих сюжетов. Мы жили в Ленинграде в двух соседних домах на улице Рубинштейна. И каждое утро он приходил ко мне похмеляться. Он же пил. А я держал дома водку, пиво, какую-то закуску дешевую. Бычки в томате, помнишь?

– Как не помнить. Это незабываемо…

– Я ему рассказывал разные байки, случаи, и он это все запоминал, а потом использовал в своих вещах. И я могу объяснить, в чем дело. Довлатов – писатель без единой идеи, хотя человек громадного таланта. Он замечательный стилист, и у него есть блестящие вещи – «Заповедник», «Филиал». Раннюю его прозу я не очень люблю, потому что он пытался писать для советской власти. «Зону», например. Но он дитя 70—80-х годов, когда советское общество стало целиком деидеологизированным. И вот воспевание алкоголя, воспевание такой жизни, как масло на поверхность моря, пришлось на поколение его читателей.

У меня написана книга «Мне скучно без Довлатова».

– Да. Она у меня есть, я ее, конечно, читал. Смешная, и в чем-то трагическая…

За тобой рассказ об Анне Андреевне, которую ты знал с юных лет…

– И даже раньше. 1946 год, декабрь. У меня была тетка, двоюродная сестра моего отца, Валерия Яковлевна Познанская, химик, дважды лауреат Сталинской премии. Ее мужем был Максим Рыльский. Во время войны, в Ташкенте она познакомилась и подружилась с Ахматовой. И во многом ей помогала. После ждановского постановления, тетка, как некоторые, не испугалась. Она приехала в Ленинград, сняла «люкс» в гостинице «Астория» и устроила для Ахматовой то, что называется в Англии «файв-о-клок», то есть чай с пирожными. И пригласила мою маму, Марию Александровну. А мама взяла меня. Мне шел двенадцатый год. Я прекрасно все помню, помню даже, как выглядел Исаакиевский собор в тот день.