Мои воспоминания

Уайтхед, заключая контракт на изготовление 10 торпед, не выговаривал себе никакого особого вознаграждения и ничем не обусловливал их постановки; когда же наши приемщики явились за получением торпед, то им было заявлено, что ввиду того, что эти торпеды должны служить образцом для выделки подобных же на русских заводах, Уайтхед их отпускать не согласен, считает контракт нарушенным и требует или единовременного вознаграждения в 10 000 фунтов, или премию по 35 фунтов с каждой изготовленной в России торпеды с его приспособлением для подогревания воздуха.

Вот первый осязательный результат опубликования рассматриваемого документа, имеющего следующее заглавие: «Свод устных и письменных объяснений, данных представителями Морского министерства в соединенных заседаниях комиссии по государственной обороне и четвертой бюджетной подкомиссии по вопросу о мерах к усовершенствованию судостроения и реорганизации ведомства», составленный членами Государственной думы А. И. Звегинцевым и Федоровым (приложение 6-е к докладу IV бюджетной подкомиссии).

Я прошу вас сопоставить приведенные мною выдержки с сообщением Виккерсу чертежа 10-дюймовой пушки, мною вам показанного, взвесить последствия такого разглашения истинных, государственной важности тайн, сделанного, я в том убежден, не по злой воле, а единственно неведением, и обсудить совместно с представителями Морского ведомства меры, которые надо принять, чтобы ничего подобного не могло повториться в будущем.

Этот доклад я делаю и это последнее требование я выставляю от имени морского министра по полученному мною полномочию.

После прочтения этого доклада председатель комиссии обороны А. И. Гучков пришел в ярость.

— Я считаю ваш доклад совершенно неуместным, — заявил Гучков.

— Я исполняю приказание морского министра, — отвечал я.

— Мы не можем знать, что в морской технике составляет секрет.

— Вот мне и нужно было, чтобы вы сознались в своем незнании и о том, чего не знаете, не говорили бы и зря не придирались.

— Я закрываю заседание.

— Благодарю вас, а то у меня в Морском техническом комитете дело стоит.

Морскому министру Ивану Михайловичу Дикову в 1908 г. было 74 года, и хотя он вполне сохранил умственные силы, но ему трудно было ездить в Государственную думу и ее комиссии и еще труднее присутствовать в заседаниях совета министров, где полновластным председателем был П. А. Столыпин.

Распорядок дня у Столыпина был таков: вставал он в 2 часа дня, до 9 часов вечера у него были деловые приемы по министерству внутренних дел, выступления в Государственной думе и Государственном совете и пр. Заседания же совета министров он назначал в 9 1/2 часов вечера зимою в Зимнем дворце, летом в Елагином. Заседание продолжалось иногда до 3–3 1/2 часов утра.

С давних пор служебный день морского министра распределялся подобно тому, как на корабле: в 8 часов утра морской министр выходил в приемную, где его ожидали представляющиеся и являющиеся по разным случаям, затем он уходил в свой служебный кабинет и продолжал свой деловой день, принимая доклады начальников отдельных частей и учреждений. После небольшого перерыва с 1 часа дня продолжались доклады учреждений, происходили раз в неделю заседания Адмиралтейств-совета, прием просителей, заседания Государственного совета и прочие деловые занятия до 10–11 часов вечера, чтобы на следующий день вновь начаться в 8 часов утра. Морской министр главным образом ведал строевой частью флота и его боевой подготовкой, вся хозяйственная и техническая часть была в ведении товарища морского министра, которым тогда был сперва контр-адмирал И. Ф. Бострем, а потом контр-адмирал С. А. Воеводский.

Воеводский по выпуску 1876 г. из Морского училища был старше меня на 8 лет, курс Морской академии он окончил раньше, чем я начал свое преподавание, но, кажется, в 1896 г. при Морской академии был учрежден курс военно-морских наук, на который по преимуществу поступали командиры судов в чине капитанов 2-го и 1-го ранга, в качестве штатных слушателей. На лекции аккуратно приходили члены Адмиралтейств-совета, адмиралы К. П. Пилкин, В. А. Стеценко, иногда заходил и адмирал А. А. Попов.

В числе преподавателей были: Н. Л. Кладо, читавший военно-морскую историю и тактику; профессор Академии Генерального штаба генерал-майор Н. А. Орлов, читавший общий курс стратегии; инженер генерал-майор Величко, читавший фортификацию, по преимуществу приморские крепости; великий князь Александр Михайлович, руководитель так называемой «морской игры». Мне было поручено читать основные сведения по теории корабля и проектированию судов, не пользуясь высшей математикой, которую, как справедливо предполагалось, слушатели уже успели позабыть, а пользуясь только арифметикой и геометрией.

С. А. Воеводский был в числе слушателей первого выпуска этих курсов. Иногда после лекций он обращался ко мне с техническими вопросами, был неизменно корректен, вежлив и предупредителен. Насколько помню, в 1906 г. Воеводский в чине контр-адмирала был назначен директором Морского корпуса и начальником Морской академии и по-прежнему относился ко мне самым любезным образом, называя меня иногда своим учителем. После Морского корпуса он был назначен на пост товарища морского министра. К этому посту он не был подготовлен. Технику морского дела он знал мало, схватить и оценить сущность дела не мог, легко поддавался наветам, верил городским слухам и сплетням, не умел ни заслужить доверия Государственной думы, ни дать ей надлежащий отпор, когда следовало.

Ясно, что с этими качествами, несмотря на истинное джентльменство и корректность, он мало подходил к деловой должности товарища морского министра, в особенности в то время, когда надо было спешно воссоздать флот. Вместе с тем лично он был честнейший человек, и никогда, даже при петербургском злословии, его имя не связывалось с корыстными побуждениями.

При всем моем уважении к С. А. Воеводскому как к человеку у меня с ним беспрестанно возникали трения по служебным делам как с министром.

Он же должен был выступать по делам своего ведения в Государственной думе и ее комиссиях. Выступая сам, он брал с собою начальника соответствующего учреждения, который и давал требуемые объяснения, а по большей части сам в думские комиссии не являлся, посылая начальника учреждения.

Воеводский часто давал в комиссиях неосторожные обещания, иногда заведомо ложные, иногда заведомо неисполнимые, и никак не мог понять того, что нет возможности, давая ложные сведения, упоминать тех 50 или 60 членов, перед которыми он эти неверные сообщения сделал; поэтому в другой раз, повторяя неверные сообщения, он легко впадал в противоречия, что вело к утрате доверия.

В начале 1909 г. И. М. Диков покинул пост морского министра и был заменен Воеводским; товарищем морского министра был назначен И. К. Григорович, с которым я и имел непосредственно дело по Техническому комитету. С первых же дней я заслужил полное доверие Ивана Константиновича, на всех моих докладах он неизменно клал резолюцию: «С мнением председателя Морского технического комитета согласен», даже в том случае, когда мое мнение бывало выражено с отступлением от казенно-канцелярского языка.

В это время заканчивалось оборудование «Андрея» и «Павла», и Балтийский завод представил проект убранства адмиральской каюты, художественно нарисованной архитектором, специалистом этого дела. Предлагалась мягкая штофная мебель, козетки и кушетки в стиле какого-то из французских Людовиков.

По Морскому уставу, военный корабль по всем частям должен быть способен немедленно вступить в бой, а тут бы пришлось тратить долгое время, чтобы избавиться от балдахинов и пр. Я и положил на представлении Балтийского завода такую резолюцию: «К докладу товарищу морского министра. С своей стороны полагаю, что убранству адмиральской каюты более подобает величавая скромность кельи благочестивого архиерея, нежели показная роскошь спальни развратной лицедейки».

При докладе И. К. сказал: «А ведь красиво», — и велел мне дважды прочесть мою резолюцию. «Красиво, ваше превосходительство, но в бою вредно». Тогда И. К. написал: «С мнением председателя Морского технического комитета согласен».