Мои знакомые

В устах Игоря Сергеевича это звучало как высшая похвала, может быть, потому, что сам он был такой, хотя, казалось бы, и не имел непосредственного отношения к производству.

— Минутку, — остановил я Игоря Сергеевича, зацепившись за смутившую меня мысль о действенности этих запланированных мероприятий с подростками. — Ну, выступили в школе, и что дальше? — Должно быть, он уловил прозвучавшее в моем голосе сомнение. — Послушают вас парни, мечтающие бог весть о чем, и сразу хлынут на завод?

Кисленко стукнул ладонью по столу:

— Еще как! Они же дома только и слышат: институт, институт, институт! А тут им глаза открыли на профессию! На десятки интереснейших вещей! Энергетика, механика, электроника. Вы думаете, после школы сразу сядешь на ЭВМ?! В вечерний вуз! Пожалуйста, учись, дверь открыта, я сам…

И тут выяснилось, что Игорь Сергеевич не так давно закончил вечернее отделение института, заведовал отделом технической информации, прочно в курсе всех заводских дел, а в партком его избрали как неутомимого общественника, без которого не обходилось ни одно важное мероприятие. Передо мной сидел человек, в котором счастливо сочетались производственник и организатор.

Еще утром, разглядывая в коридоре стенд с расписанием лекций, я подивился широте их диапазона: тут была и экономическая учеба, и международное положение, и встречи с артистами, и даже лекции на тему семьи и брака в советской литературе… Игорь Сергеевич то и дело отрывался к трещавшему телефону и, судя по его коротким, четким репликам, занимался всем, что ставила в повестку дня сама жизнь: от реконструкции завода до торжественного вручения свидетельств о рождении. Молодых пап и мам поздравляли и медики, чьей заботе вверялись малыши, и учителя, которые когда-то еще будут учить их уму-разуму.

И все это надо было успеть, утрясти, согласовать — время было четко расписано в специальной тетради Кисленко по часам и минутам, и я, слушая его переговоры, невольно переживал вместе с ним всевозможные спотычки и неувязки, вдруг почувствовал, что постепенно как бы втягиваюсь в ритм какой-то особой, деловой жизни, спешки. И когда Кисленко, созвонившись по моему делу с заместителем главного инженера Бережковым, сообщил мне весело, довольный, что тот примет нас от десяти до десяти тридцати — «Час в вашем распоряжении, а пока — гуляйте», — у меня было такое ощущение, будто нас обоих остановили на бегу: целый час гулять!

— Между прочим, Дашков имеет к реконструкции завода самое непосредственное отношение, — Кисленко произнес это со значением, как-то загадочно при этом улыбнувшись. И, перехватив мой вопросительный взгляд, только рукой махнул: «Потом объясню».

— Вот вам газеты, отлучусь по делам. Потом сходим вместе, покажу завод, чтоб вам потом в другие дни не заплутать. Завод-то большой.

— Знаю, бывал уже, да и вас отвлекать…

— Ничего. Костин дал мне время до обеда.

Я взглянул на часы — до обеда оставалась уйма времени — и в душе поблагодарил Владимира Михайловича Костина.

Заместитель главного Бережков принял нас минута в минуту. По-юношески худощавый, в строгом светлом костюме, он то и дело поднимался из-за стола, отмахивая спадавшую на лоб прядь волос, и ходил взад-вперед, изредка касаясь наваленных бумаг, когда ему нужен был тот или иной документ. Он говорил о реконструкции завода с той особой краткостью, которая вырабатывается годами, осмысливая каждую деталь, точно заново проверяя верность осуществляемых вариантов. В иных местах он как бы советовался взглядом с Кисленко, и тот дополнял и расшифровывал картину, стараясь, чтобы гостю все было понятно. Ну, разумеется, он ведь не просто замсекретаря — инженер. И чувствовалось, что реконструкция отложила свой отпечаток в душе обоих, это было их детище и они гордились им так же, как сотни других инженеров, рабочих, мастеров, потому что перестройка задела здесь каждого.

— Чтобы все стало ясным, приведу один только факт, — сказал Бережков. — К девяностому году мы должны вдвое увеличить выпуск дизелей и поставить на поток новые, мощные пассажирские тепловозы. И все это без отрыва от производства.

— Причем от растущего и совершенствуемого, — уточнил Кисленко и пристально взглянул на меня, как бы желая подчеркнуть важность сказанного, а Бережков лишь согласно кивнул. — А еще жилье! — не успокоился Кисленко. — Тоже вдвое…

Тут мне вдруг вспомнилось все прочитанное и услышанное об этом удивительном заводе, который еще до войны славился передовой технической мыслью. Это была какая-то особая чуткость к потребностям времени, рожденная раскованной творческой мыслью в дружном, давно сложившемся коллективе.

В довоенные пятилетки Коломна дала стране мощные паровозы и самый сильный в Европе электровоз. Пришла война, и завод переключился на спецзаказы — поезда оделись в броню. Страна восстанавливала разрушенное войной хозяйство, железной дороге понадобились могучие тягачи — и за ворота завода вышел первый опытный паровоз «Победа», а в первый год семилетки за 16 месяцев был сконструирован универсальный ТЭП-10, развивающий скорость до 160 километров в час.

Крепла страна, стремительно росли грузовые, пассажирские перевозки, и по магистралям Севера и Востока помчались большегрузные составы — их вели мощные, экономичные коломенские тепловозы.

— Сейчас мы в основном выпускаем дизеля, пассажирский тепловоз поднимем до четырех, потом и до шести тысяч лошадиных сил…

Голос Бережкова звучал спокойно, чуть приглушенно, реплики Кисленко взбадривали беседу, и мне было понятно состояние этих людей, в который раз с замиранием души заново раскрывающих картину, творцами которой были они и их товарищи.

В самом деле — вдвое увеличить производственную площадь без увеличения числа рабочих, то есть внедрить новейшее оборудование, технологию холодной штамповки, точного литья, поставить механизированные линии, построить очистные сооружения, чтобы сберечь окружающую среду…

Между прочим, как заметил Бережков, реконструкция коснулась впрямую и цеха Николая Ивановича Дашкова. Имелась в виду вертикальная азотация коленвалов до обработки. На горизонталях они коробятся, потом их правь, выдавай токарю большие припуска — сколько это металла уходит в стружку.

Стало быть, это и есть та самая «непосредственная связь» Дашкова с перестройкой? Улучив момент, я спросил об этом Кисленко, он лишь покачал головой, усилив мое любопытство, а я извинился перед Бережковым, что невольно перебил его. Но Бережков, точно и не заметив заминки, продолжал свой рассказ, а я попытался охватить всю эту заводскую эпопею, где каждое начинание таило в себе поиск оптимальных вариантов, создания собственной стройбазы, когда с кадрами совсем не густо, да еще освоение новых строительных профессий, — и все это, как говорится, не отходя от рабочего места. Каким же гибким и напряженным должен быть план и десятки его взаимодействующих составных — снабжение, транспорт, энергетика! Какая тяжесть легла на плечи этих людей, и в частности генерального директора Валентина Павловича Стрельникова?

— Нелегко все это выдержать?

— Ну, Валентин Павлович у нас мужик крепкий, — улыбнулся Бережков, явно отводя разговор о себе. — У него закалка…

— А закалка откуда?

— Так он же наш, заводской, с мастеров начинал, — заметил Кисленко.

— У нас все свои, варягов нет, — добавил Бережков, — тут выросли.

— А вы? — спросил я все же Бережкова.

— Вячеслав Александрович тоже. Из технологов, — сказал Кисленко.

От меня не укрылось то, как Бережков отвел глаза, неуловимо поморщась. Он тут же занялся бумагами, сказав: