Мокрый мир

– Ты ведь придумал запасной план? – спросила Лита. – Придумал, как нас спасти?

Нэй свернул за угол и задрал голову.

– Все уже было придумано, – сказал он, перекрикивая ветер. – Война. Я лишь оставил метку.

В небе над фортом мерцал поруганный символ: тлеющее ветвистое дерево, на которое гадила огненная птица. На мысль стравить две враждующие армии Нэя натолкнула стычка «акулы» и «черепахи» у домика возле леса, когда про него забыли в пылу сражения.

«Сработает ли?» – подумал колдун, глядя на сотворенный небесный знак.

– Где Сынок? – крикнул он.

– Его увели в другое место… не знаю… – Лита замотала головой. Вдруг схватила его за рукав, взглянула пронзительно: – Мы ведь не уйдем без него?

От яркой вспышки у Нэя едва не лопнули глаза. Тугой жаркий звон ударил в голову, рот наполнился кислой слюной. Бомба пробила крышу приземистого строения, взрыв раскидал стены. «Порох на такое не способен». Лита стояла к разрыву спиной, и Нэй на секунду прижал ее к себе. Защитил от последствий плевка порхнувшего в ночи птицеферума.

Шум поднял на ноги всю крепость. В окнах загорался свет. Защитники форта выкатывали пушки. Оружейные стволы изрыгали пламя.

С неба падали бомбы.

Раненные осколками стонали, корчились в снегу, ползли мимо мертвецов. На месте барака пылал огромный костер.

«Смерть не дальше чем снег перед твоим лицом», – всплыло в памяти. Колдун не помнил, кому принадлежали эти слова. Близнецу? Матери?

Он присел от разрыва. Повсюду были пламя и дым. На площадке перед трехэтажным зданием заворочались «черепахи». Конец ствола одной из повозок сверкнул огнем.

Крыши бараков полыхали. На снег сыпались искры. Отсветы пожаров отражались в стеклах кружащих над крепостью «акул». На шесте трепетал флаг – крылья феникса хлопали на ветру.

Нэй перекинул Литу через плечо и окружил себя коконом невидимости. Силы таяли, но вокруг было столько страданий и страха – колдун тянул в себя эти энергетические потоки, кровопускание наоборот.

Мимо пробежал солдат… и вдруг упал. Остался лежать. Дальше, в красном снегу, барахтался безногий, из культей хлестала кровь. Некоторые солдаты неслись к разрушенным воротам.

Нэй пытался предугадать как можно больше событий: следил, оценивал опасность, тянулся нитями в десятки точек.

«Где же Сынок? В одном из казематов?»

В груди зрело зерно паники.

«Стоит ли рисковать?»

– Смотри! – Лита хлопнула его по плечу. Нэй проследил за ее пальцем. Из приземистой блочной постройки двое солдат вывели тощего мужчину в долгополом пальто. Его лицо опухло от побоев, глаза превратились в щелочки. На рукаве пальто Нэй разглядел нашивку с дубом. Пленник сцепил руки на затылке, конвоиры подгоняли автоматами.

Нэй поставил Литу на землю. Воздух нагрелся и вибрировал от частых взрывов. Смердело смертью, птицеферумы осыпали гремучими яйцами крепость, из яиц вылуплялись огненные птенцы. Безногий воин обмяк на тающем снегу.

– Может, тюрьма там? Откуда вывели пленника?

Нэй кивнул, сосредоточенный. Повертелся, указал на пустую будку.

– Спрячься за нее. Я вернусь через минуту.

– Вытащи Сынка, – попросила Лита, заглянув Нэю в глаза. – Никто не должен оставаться здесь.

Конвоиры не заперли толстую металлическую дверь. Подергивая нить, Нэй вбежал в куб из серых блоков. Лампы освещали крутой спуск, и колдун пошел по ступенькам вниз. Он часто сходил в склепы и подземелья, но никогда прежде не ощущал такого омерзения. Люди Феникса и люди Дуба попрали Гармонию, их поступки были бессмысленны, их действия множили хаос, и Нэй лишь надеялся, что пауки сожрут друг друга в банке и не отравят мир своим ядом.

Ступеньки стекли в узкий коридор с дверями по бокам. Догадка Литы оказалась верна. Единственный страж – мальчик в мешковатой форме – напряженно вглядывался в лестницу. Автомат уставился в пол черным зрачком.

Нэй приблизился почти вплотную и отпустил нить.

Ошарашенный солдатик ойкнул. Нэй навел ствол ему в переносицу. Жестом вынудил разоружиться.

– Ключ. Быстро.

Мальчик энергично закивал. Прямоугольник гибкого стекла, теперь ярко-красного цвета, выпал из дрожащих пальцев. Колдун наклонился за ним, а солдатик отпрыгнул вглубь коридора, выхватил короткий нож и приставил к своему горлу. Он каркал что-то воинственное, выхаркивал усвоенные с пеленок лозунги.

– Хватит, – прорычал Нэй. – Прекратите умирать. Достаточно.

Мальчик сглотнул и нерешительно потыкал себя лезвием в шею.

– Живи, – сказал Нэй, подбирая ключ. – Уходи отсюда и живи.

Мальчик, кажется, понял. Обронил нож и расплакался. Колдун прошел по коридору, заглядывая в застекленные оконца на дверях. Из десятка камер только в трех сидели пленники, и только один – с половинчатой физиономией – был нужен Нэю. Замок послушно щелкнул. Сынок узнал колдуна, и обе половины лица просветлели.

– Вы не бросили меня!

– Поторапливайся.

Мальчик хныкал в углу, а Нэй и спасенный им матрос вскарабкались по лестнице – в дым и вонь абсурдной войны. Подскочившая Лита расцеловала Сынка – и, похоже, ради этого он бы еще раз побыл арестантом.

– Выбираемся. – Нэй завязал нить узлом, накрывая себя и спутников коконом. – И пусть кракены пожрут это адское место.

Часть крепостной стены лежала в руинах. Силы противников были неравными, и бой подходил к завершению. Птицеферумы разбомбили форт, но Нэй подозревал, что победа не принесет триумфаторам счастья. Возможно, уничтожив последнего врага, они разделятся на два лагеря, дабы продолжить бойню. Это все, что они умели. И все, ради чего существовали.

Беглецы пересекли мост, когда серия взрывов превратила крепость в огненное гнездо. Изрешеченные пулями солдаты посмертно обнялись на мерзлой земле. Лита споткнулась и едва не сверзилась в ров, Нэй удержал ее, присмотрелся к расширившимся зрачкам. Радужки Литы искрились, будто грани бриллиантов.

– Вийон, – прошептала девушка. – Он исчез и наполнил меня силой.

– Он в тебе, – сказал Нэй, – внутри. Но скоро он выйдет, и болезнь вернется.

Лита вынула из кармана голубой рубахи бутылочку с прозрачной жидкостью и крошечный шприц.

– Я забрала это из белой комнаты, прежде чем убила охранника. – Лита взглянула удивленно на свои руки. Глаза затуманивались, а золотой отблеск гас. – Они кололи мне это в вену. Думаю, это лекарство.

– Хорошо. – Нэй снова закинул Литу себе на плечи.

– Сурок оживет? – тихо спросила она.

– Если нет, ты будешь моим сурком.

Лита улыбнулась – Нэй основанием шеи ощутил шевеление ее губ.

На рассвете, после трех вынужденных остановок в расщелинах, они вышли к каменистому берегу. «Каллен» ждал как верный пес, и отнюдь не сентиментальному Нэю захотелось целовать его мачты. Люди перерождались в церкви Чрева Кита, а Георг Нэй переродился на острове железных повозок. Его рюкзак был тяжел от колбы с оплавленным камнем, а сердце – от предсмертных улыбок детей.