Мольба о милосердии

— Милая мамочка, — обняла ее дочь, — я уверена, все переменится. Быть может, папеньке улыбнется удача, и мы снова вернемся в наш замок.

Мать поцеловала ее в щеку.

— Я тоже на это надеюсь…

Ее голос пресекся, и она поспешно вышла из комнаты, чтобы дочери не увидели ее слез.

Гнетущее предчувствие сжимало сердце.

Минуло несколько часов, а сэр Ричард не возвращался.

Мариста пошла на пляж искать его.

Она спустилась по извилистой тропинке, но отца нигде не было видно.

Она посмотрела направо, туда, где в подножии утеса, на котором стоял замок, находились пещеры.

Мариста знала, время от времени они используются контрабандистами.

Порой местные рыбаки пересекали Ла-Манш и привозили с материка контрабандные товары — в небольшом количестве, чтобы не привлекать излишне пристального внимания таможенников.

Впрочем, таможне доставало хлопот с крупными контрабандистами, увозившими во Францию доброе английское золото, в котором отчаянно нуждался Наполеон.

Прилив уже начался, волны захлестывали пещеры, и Мариста решила, что отец вряд ли пойдет туда.

Она посмотрела в другую сторону и заметила на пляже какой-то странный предмет.

Мариста поспешила туда и обнаружила купальный халат.

Отец обычно надевал его, когда шел на пляж.

Девушка подняла халат и вся похолодела от страшной догадки.

— О нет! Боже, только не это! — воскликнула она, выискивая взглядом среди волн голову отца, плывущего к берегу.

Но сколько хватало глаз расстилалась лишь пустынная гладь моря, равнодушного к человеческой жизни.

Мариста простояла на берегу почти два часа, уставясь в изумрудно-голубые волны, пребывающие в вечном движении, и только после этого отправилась домой с одеждой отца.

Мать встретила ее в саду, и ей не пришлось задавать вопросов.

Она поняла, что случилось, взглянув на лицо дочери и купальный халат у нее в руках.

На мгновение леди Рокбурн застыла, не в силах пошевелиться.

Потом она молча повернулась и ушла в дом, и Мариста поняла, что сегодня потеряла не только отца, но и мать.

Тело Ричарда Рокбурна было выброшено на берег двумя неделями позже.

Его принесли домой и похоронили на кладбище рядом с маленькой норманнской церковью, построенной одновременно с башней замка.

На похороны пришли жители деревни, арендаторы, представители графства.

Те же, кто не смог прийти, прислали цветы.

Ничего не прислал и не явился только сам граф Стэнбрук, и Мариста, глядя на бледное лицо матери, на ее потемневшие от горя глаза, подумала, что отныне будет ненавидеть его еще больше.

Именно из-за него умер отец, а когда спустя пять месяцев скончалась леди Рокбурн, больше не желавшая жить в мире, где нет того, кого она любила, в ее смерти Мариста вновь усмотрела вину графа.

Ее возмущало не только то, что он обыграл отца в карты, — это всего лишь роковая случайность.

Но его поведение после того, как он вступил во владение замком, казалось Маристе жестоким и бессердечным.

Семья сэра Ричарда еще не успела переехать в Довкот-Хаус, как в замок прибыл представитель графа, средних лет адвокат.

Он назначил двух смотрителей, в чьи обязанности входило жить в замке и отвечать за сохранность имущества, потом велел закрыть все ставни, запереть все двери и, не дав себе труда поговорить с кем-нибудь, включая сэра Ричарда и леди Рокбурн, уехал.

Кроме смотрителей, в замке остались лишь два садовника.

Всем прочим служащим, включая конюхов, выдали жалованье за две недели.

Затем, не поблагодарив за то, что они сделали в прошлом, и не интересуясь их дальнейшей судьбой, уволили.

— Неужели возможно быть таким бессердечным? — узнав об этом, печально спросила Летти.

Мариста навсегда запомнила, что ответил отец:

— По-моему, чувства ему вообще незнакомы. Поистине он человек без сердца, и теперь я думаю, все, услышанное мною о нем — чистая правда.

Разумеется, от того, что граф, вступив во владение, даже не соизволил посоветоваться с бывшим хозяином, оскорбление, нанесенное сэру Ричарду, становилось еще более тяжелым.

Он старался не подавать виду, но Мариста, обожествлявшая отца, понимала гораздо лучше, чем Энтони и Летти, как тяжело ему жить, утратив то, что он считал частью своей души.

По ночам она часто лежала без сна, представляя себе, о чем думал отец, когда с совершенно определенной целью уплывал все дальше и дальше в море: он не должен оставлять себе ни малейшего шанса вернуться.

Ла-Манш изобиловал коварными подводными течениями, и пловцу, оказавшемуся вне защиты прибрежных скал, справиться с ними было почти невозможно.

Маристе оставалось утешиться тем, что отец умер быстро и перед смертью не раскаивался в своем отчаянном решении.

Лишь когда маменька присоединилась к нему на небесах и Мариста положила цветы на ее могилу, она поняла, что теперь должна занять место матери и заботиться о семье.

Энтони уже не находил себе места: он мечтал о деньгах, чтобы уехать в Лондон, и ненавидел крошечный дом, в котором чувствовал себя как в тюрьме.

Он унаследовал титул и стал седьмым баронетом, но без гроша в кармане не мог ощутить это в полной мере.

— Хорошо еще, что граф сюда не приезжает и ты можешь кататься верхом по нашим бывшим владениям, — пыталась хоть как-то умиротворить его сестра.

— На чем? — огрызнулся Энтони.

— У нас остались две лошади.

— Те старые клячи, которых никто не хочет покупать! — с ухмылкой произнес он.

— Ах, милый, мне так жаль! — безнадежно воскликнула Мариста.

Энтони обнял сестру одной рукой и привлек к себе.

— Прости, что я рычу как медведь, — извинился он. — Я знаю, тебе так же тяжело, как и мне. Вместо того чтобы каждую ночь танцевать на балах в Лондоне, ты вынуждена торчать в этом болоте без денег, потому что никто не проявляет к нам интереса с тех пор, как мы потеряли замок.

Мариста сама с прискорбием замечала, как на глазах тает круг друзей, некогда тесно общавшихся с ее родителями.