Молчание бога

Зачарованным взглядом смотрел посол на то, как края раны быстро сходятся, смыкаются, срастаются без следа.

Из люка на площадку башни выскочили охранники. Четверо. Оружие было у них в руках.

– Вон отсюда! – закричал, срываясь на визг, посол. – Идиоты. Кто вас сюда звал?

Охранники остановились в нерешительности.

– Вон-вон-вон! – кричал посол, пока удивленные охранники не убрались с площадки, закрыв за собой крышку люка.

– Раны нет, – сказал посол, рассматривая руку. – Нету раны...

– И еще вы приобрели лет десять дополнительной жизни, – Хозяин пробкой заткнул флягу и повесил ее себе на пояс под плащ.

Посол проводил флягу жадным взглядом.

– Вы хотите жить вечно? – спросил Хозяин.

– Да, – не задумываясь, ответил посол.

Как всегда, подумал Хозяин. Вечно жить. И вечно стареть. Старая уловка. Но люди с годами не умнеют. С другой стороны, он и не собирался делать посла бессмертным. Он только мог предложить ему эликсир. Амброзию, пищу богов. Сому. Люди называли ее по-разному.

Солнце, появившись в прорехе между тучами, медленно опускалось за холмы.

– Вы хотите мою душу, – хрипло прошептал посол.

– Странно слышать такое от священника, – ответил Хозяин и внимательно посмотрел в глаза собеседнику.

– Наплевать, – сказал посол. – Что вы от меня хотите? Хозяин молчал. Солнце улеглось в ложбину между холмами, словно тесто стекало по ним.

– Что я должен сделать? – спросил посол. – Что? Говорите!

Из-за холмов, из-под солнца, появилась группа всадников. Снизу, от ворот послышался мальчишечий крик. Идут чужие. Хозяин присмотрелся. Одиннадцать. Похоже, Ловчий.

– Переспите с этой мыслью, – сказал Хозяин. – До завтра. Завтра поговорим. Обо всем.

Хозяин подошел к люку, легко поднял окованную железом дубовую крышку.

Посол стоял возле парапета, зачарованно рассматривая свою руку.

– Кольца свои подберите, – посоветовал Хозяин, спускаясь по ступеням.

Ловчий ждал его в каминном зале. На лице его застыло тревожное выражение.

– Здравствуй, Ловчий, – сказал Хозяин.

– Не умничай, – отмахнулся Ловчий. Прошел по залу, снеся по дороге табурет.

– Зачем же мебель ломать? – Хозяин прошел к своему креслу, поправил подушку, сел.

– Ты Птицу помнишь? – Ловчий сел на табурет, вскочил и снова прошел по залу.

– Птицу?

– Мою Птицу, тогда.

– А... – Хозяин кивнул. – Ты из-за нее меня назвал тогда, если не ошибаюсь...

– Да какая разница! – отмахнулся Ловчий. – Я пошел ее провожать... К ручью. Вы же тогда меня подслушивали? Подслушивали наш разговор? Ты, Дева, Мастер...

– ...и Самка, – закончил Хозяин. – А ты как думал? До последнего мгновения надеялись, что у тебя хватит мозгов ее остановить.

– Ты помнишь, что она сказала? Помнишь? – Ловчий схватил Хозяина за плечо.

Ткань затрещала.

– Помню, – сказал Хозяин, высвобождая плечо. – Она сказала, что когда ты встретишься с ней в следующий раз...

Ловчий подхватил с пола табурет и швырнул им в стену. Щепа полетела в стороны.

– Это да, – кивнул Хозяин. – Это – по-нашему. Узнаю старого друга. Дубовый табурет – в клочья развалил движением руки. Теперь, когда табурет почил, можешь спокойно говорить?

– Она сказала, что боги могут умирать. Что бессмертные могут умирать, – Ловчий схватил со стола графин и осушил его одним глотком.

Хозяин перестал улыбаться.

– И она сказала, чтобы я вспомнил те ее последние слова. Я правильно вспомнил? Она тогда сказала, что когда мы встретимся в следующий раз, то...

– Вскоре после того, как вы встретитесь в последний раз. – поправил Хозяин.

– Вскоре. Вскоре. Вскоре после этого я умру.

– Умрешь, если допустишь ошибку, – сказал Хозяин. – После того, как встретишь ее снова.

– Я расстался с ней сегодня перед рассветом, – скалы Ловчий и огляделся. – У тебя еще есть вино?

– В шкафу.

– Забавно получается, – Ловчий открыл дверцу, взял графин.

Выпил залпом. Поставил пустой графин на место. Осторожно прикрыл дверцу.

– Правда, смешное совпадение? – спросил Ловчий. – Перед самой заварухой. В самый веселый момент. Не сто лет назад. Не пятьсот. Сейчас. Накануне.

– Значит, – медленно произнес Хозяин, – нам нужно не ошибиться. Иначе ты умрешь.

IV

Кого безумцы хотят погубить, того они превращают в бога.

Бернард Левин

Надеяться на Бога есть единственный способ в него верить, и потому, кто не молится, тот не верит.

Петр Чаадаев

– Мама звала меня Солнышко, – ответила она и вжала голову в плечи, зажмурившись в ожидании наказания.

Она произнесла эти слова и тут же поняла, что они неуместны здесь, в стенах этого монастыря. Всякое упоминание солнца или просто память о той жизни, которая осталась там, позади, за пролитой кровью, за страхом смерти, за самой смертью, – здесь, среди каменных стен, казалось насмешкой... Или нет, поправила она себя, не насмешкой – пыткой. Еще одной пыткой.

Солнышко, сказала она и замерла. Она ни разу не видела, чтобы аббат наказывал провинившегося... пострадавшего... заболевшего – она до сих пор не придумала, как называть того, кто...

Она старалась быть осторожной. Очень осторожной.

Когда все обитатели монастыря собирались в церкви на молитву, она становилась в стороне, в самом дальнем уголке. Нет, она не надеялась, что причастие минует ее, что удастся избежать яростной вспышки боли после того, как вино и облатка коснутся ее губ. Она даже смогла раз или два проглотить причастие и не рухнуть на пол, исходя рвотой и кровью.

Она старалась держаться подальше для того, чтобы не попасть в самый центр ада, который разверзался с началом молитвы.

Вначале колокол звал всех собраться.

Всякий раз первый удар настигал обитателей монастыря неожиданно, хотя каждый, казалось, жил с ожиданием этого тягучего, бронзового сгустка боли, обрушивающегося сверху, с колокольни, заполняющего двор и строения, словно ледяная вода... словно кипяток... словно жидкий огонь... расплавленное серебро.

Нужно было удержаться и устоять на ногах. Нужно было не убегать прочь, пытаясь зажать уши, а спокойно – как можно спокойнее – идти в церковь. И помнить, что всем, кто сейчас идет рядом с тобой, – тоже больно. И то, что некоторые из них уже несколько лет живут с этим, не приносило надежды на грядущее облегчение. К этому нельзя привыкнуть, сказала Тень, ее соседка по келье, ведьма. Невозможно к этому привыкнуть, сказал перед вечерней молодой парень, брат Корень, упырь. К этому нельзя привыкнуть, поняла она через месяц.