Молчание бога

А сейчас он идет сам. Сам решил. И никто его не ведет.

Просто он очень устал. Нет ничего, что осталось там, позади... Птица? Хозяин? Они поймут. Они не станут его упрекать. Он очень устал.

Ты дал слово, сказал кто-то рядом. Ловчий оглянулся.

Егерь.

Ты дал слово, сказал Егерь. Ты не можешь его не сдержать. Моя дочь... Она не виновата... Сделай все чисто... Чтобы она не мучилась... Ты обещал...

И коридор вдруг опрокинулся, превратился в колодец. Ловчий рухнул вниз, попытался зацепиться за скользкую стену, сорвал ногти...

Вниз... Вниз... Ты дал слово! И слово это – тяжелее камня.

...Ловчий вскрикнул и открыл глаза.

Голубое, пронзительное, безоблачное небо.

Ловчий попытался встать, но у него не получилось. Он вздохнул несколько раз, попытался снова.

Над головой мелькнула какая-то тень, по лицу ударили капли.

Ловчий провел рукой по лицу.

Посмотрел.

Кровь.

Ловчий сел.

Кто-то сунул факел в дрова под столбом. Пламя уже охватило аббата, но он не кричал. Или уже перестал кричать. Дрова были сухими, и масла тоже не пожалели.

Кто-то захрипел рядом.

Ловчий оглянулся.

Монах в сером плаще полз по земле, а над ним стоял рыцарь с окровавленным мечом. Удар пригвоздил тело на мгновение к земле, монах застонал, протянул руку в перчатке вперед... Рыцарь вырвал меч и снова поднял его, замахиваясь.

Монах полз к девчонке. Кто-то походя ударил ее копьем в живот и пошел дальше, оставив умирать.

Со всех сторон доносились радостные крики, возгласы, глухие удары... Битва так и не началась. Началась бойня.

Ни один из монахов не попытался бежать. Ни один не попытался защищаться. Они стояли на коленях, молясь, и ждали своих палачей.

Только этот монах пытался подползти к девчонке.

Снова удар мечом в спину, и монах замер. Не было видно его лица, руки в перчатках скребли землю. Рыцарь перехватил меч поудобнее, замахнулся, и, словно помогая ему, монах приподнял голову. Он просто не видел никого, кроме девушки. И не чувствовал ничего, кроме желания прикоснуться к ней.

Жестко, с выдохом ударил рыцарь.

Ловчий отвернулся. Он, наконец, смог встать на ноги.

– Победа! – прокричал кто-то. – Победа! И три сотни голосов подхватили этот крик.

Кто-то из монахов еще шевелился. К таким подходили и добивали.

– Головы, головы руби, – кричал кто-то, – и колом в грудь, на всякий случай. Колом...

Девушка все еще была жива.

Она что-то шептала тихо, и тянулась рукой... Тянулась... Ловчий посмотрел, куда она тянется.

Крест. Серебряный крест, который сорвали с груди аббата и бросили на землю.

Девушка оглянулась, увидела, что кто-то из лучников приближается к ней, размахивая колом, застонала и в последнем усилии дотянулась до креста.

Сжала его в руке, и Ловчему вдруг показалось, что на ее лице появилось удивление... Удивление, а потом радость... Она поднесла руку к лицу, посмотрела на крест. Кажется, она что-то хотела сказать. Но не успела.

Ловчий тоже не успел вмешаться.

Удар колом и радостный крик: «Шестая!»

Качаясь, словно в бреду, Ловчий прошел через лагерь. Его никто не пытался остановить. Ловчий нашел свою лошадь. С трудом сел в седло.

– У них серебряные ворота, – крикнул кто-то. – Бросай трупы.

Когда Ловчий нашел в себе силы оглянуться, монастыря уже не было видно. Только черный дым из-за скал указывал место, где умер аббат.

Нужно найти Хозяина, подумал Ловчий. И Птицу. И попросить у нее прощения.

– Я грязь на руках Господа. Я кровь на руках Его, – сказал Пес.

X

Это я искал многие годы, в разных землях, далеких и близких; я прочитал множество книг и выучил множество языков, я общался с разными людьми, я много трудился, чтобы увидеть хотя бы лучик истинного знания... Увидев это, я осознал, что мудрость не может быть достигнута усилиями человека, но лишь по Твоей воле...

Джон Ди

И познаете истину, и истина сведет вас с ума.

Олдос Хаксли

– Я грязь на руках Господа, я кровь на руках Его, – сказал Пес.

Тихо сказал, не напрягаясь.

Кардинал удивленно оглянулся. Он почти забыл, что в комнате, кроме него и Хозяина, есть еще кто-то.

Пес стоял в дверях, держа руки за спиной. От его фигуры просто веяло расслабленностью и спокойствием.

– А... – протянул Кардинал. – Ты здесь... Понимаешь, что-то случилось...

– Я-то понимаю, – кивнул Пес. – Я – понятливый. Я бы все сразу понял, если бы вы объяснили. И про Кровавую жертву понял, и про дьявола... И вот теперь я понял, что у вас что-то не заладилось.

– Они просто...

– Просто, – снова согласился Пес.

Теперь он смотрел на Кардинала почти с жалостью. И под этим взглядом Кардинал чувствовал себя неуютно. Словно на ветру, подумал он, ежась.

Хозяин застонал и попытался встать.

– Подожди, я сейчас, – Пес обошел замершего Кардинала и подхватил Хозяина под руку. – Давай, на табуреточку.

Даже огонь в лампах возмущенно затрепетал.

– Садись-садись, – сказал Пес, смахнул со стола пергамент, поставил кувшин. – Выпьешь?

Кардинал стоял неподвижно. Тихо плакали возле стены колдуньи. Пес сделал неуловимый жест рукой, и его люди вышли из комнаты.

– Так оно и бывает, – Пес тоже сел к столу. – Что-то готовишь, весь в мыле, сердце колотится, а когда уже почти все готово, даже свершилось уже, вдруг – бац, и все пошло псу под хвост, извините за выражение.

Пес засмеялся, и что-то такое почудилось в этом смехе Кардиналу, что шарахнулся он к двери, суетливо так бросился...

– Куда ты? – удивился Пес. – Только разговаривать начали.

На пороге Кардинал замер – в грудь ему уперлось лезвие кинжала. Люди Пса ушли не далеко, стояли сразу за дверью.

– Вот я и говорю, – засмеялся Пес, – поболтать нужно. Обо всем. Садись.

Кардинал неуверенной походкой подошел к столу.

– Тут вот свободная табуретка – падай, – приказал Пес.

Улыбка его скорее напоминала оскал озлобленного пса, готового вцепиться в глотку в любой момент. Кардинал почувствовал, что слабеет, что холод разливается по телу.