Молчание любви

И вдруг указал на молодоженов и их гостей:

– Вон красное платьице – не ваша девочка?

Нарядная группа расположилась на традиционном месте, у высокого крыльца барского дома, позируя свадебному фотографу. По обе стороны от невесты, держа ее кружевной шлейф, стояли с довольными мордочками мальчик в матросской шапочке и девочка в красном платье.

Карина и Аня кинулись к ним. Фотограф, заикаясь и косясь на милиционера, объяснял, что он тут ни при чем, что дети и на предыдущей свадьбе позировали, что они здесь уже давно. Он думал, это услуга такая предоставляется. Молодожены вообще ничего не понимали и нервно хихикали.

– Ладно, не будем портить людям торжественный день, – сказала Аня, отводя всех в сторонку, к скамейке.

– Мы не портили, – убедительно заговорила Иринка, заглядывая ей в глаза. – Они нас сами попросили, невеста и жених. Не эти, но такие же красивые.

– У невесты был такой огромный хвост, – добавил Егор.

– Фата, – поправила его Иринка.

– Ну да, она везлась по траве – белая!

– Они нас сами попросили подержать, знаете, как в фильмах, и мы фотографировались, фотографировались! – Девочка мечтательно зажмурилась. – Потом другие тоже захотели… – А о том, что мы чуть с ума не сошли, вы подумали? – завелась было Карина, но тут вмешался милиционер:

– Ну, раз все в порядке, я поехал.

Карина и Аня кинулись извиняться, провожая его до машины, а когда вернулись к детям, те, перешептываясь, протянули им целлофановый пакет.

– Это что? – не поняла Аня.

– Это нам свадьбы давали.

В пакете вперемешку с конфетами лежали доллары и сторублевые бумажки.

– Только этого еще не хватало! – Аня кинулась к барскому дому, но свадеб уже след простыл.

Карина, наоборот, смеялась:

– Ладно тебе, они же правда подумали, что мелюзга трудится. В зоопарке с обезьяной можно сфотографироваться, у Исторического музея стрелец с секирой стоит. А что! Нам за месяц столько не заработать.

Но Аня не успокаивалась:

– Егор, ты зачем брал деньги?

Егор неопределенно пожал плечами, а Иринка опять заговорила самым убедительным голосом добронравной девочки, которую совершенно не за что ругать:

– Я бы хотела Барби, и ее мужа, и детей, и, если можно, кукольный домик…

– Нашлась пропажа? – К ним подошла Мурашова. – Анечка, это мой добрый знакомый Илья Плотников, приехал к нам на лето поработать. Проводи его, пожалуйста, к реставраторам, вам по пути.

Рядом с Ларисой Ивановной стоял Анин студент из электрички – в той же синей джинсовой рубашке, один глаз серый, другой зеленый – ни с кем не спутаешь.

В «подковке»

Вадим возвращался домой радостный: сменщик опять попросил за него поработать, но в последний момент вышел сам, и ночь спасена – можно не торчать в унылом магазине. А он уже отзвонил Ане, и она сказала, что заночует с Егором у родителей. Первым движением было отправиться в «зефир» и забрать своих домой, но Вадим притормозил. Он представил, что Аня пришла усталая, забралась в ванну или села есть, а тут он явится и помешает. Лучше позвонить, чуть попозже.

Дома было тихо-тихо. Даже холодильника не слыхать, хотя он обычно ревет, как трактор. Давно пора новый покупать. Когда теперь? Лучше не думать.

Газеты с подчеркнутыми и зачеркнутыми, отработанными объявлениями валялись грудой на диване, Вадим их решительно сгреб и отправил в ведро – ничего ценного. Полосе невезения не было конца. Он уже боялся встречать на улице знакомых по институту, которые, как назло, все время попадались навстречу: «Что, ничего не нашел? До сих пор?» Это действительно казалось ненормальным. На него начинают глядеть не сочувственно, а как-то странно: может, он и раньше не представлял никакой ценности, только никто этого не замечал.

Тишина какая противная. Ни Аниной музыки, ни Егоркиного шума. Надо же, а раньше все время хотелось тишины: «Дайте же спокойно поработать (почитать, полежать и т. п.)!» Даже кран не капает, он его починил. Прямо как у Ани в музее.

Вадим никогда ей не говорил, чтобы не обидеть, что музейная тишина наводит на него ужас. Дрожь пробирает, если вспомнить этот непереносимый искусственный воздух, оцепенение картин на стенах и погребенность предметов за стеклами – всегда хочется поскорее выбраться на волю. Для него это было небытие, в своем предельном, повернутом вспять векам воплощении. И пусть сколько угодно считается, что это, напротив, воскрешение, ожившая память прошлого. Вадим и не сомневался, что музеи – благое дело, и с удовольствием вместе с Егором лазил на пушки или разглядывал тяжеленные мечи – но на ходу, передвигаясь из зала в зал. Только не останавливаться! Это Егорушкина свежесть взгляда и экспонаты наделяла новизной. Ребенку можно не объяснять, что мечу четыреста лет, для него это Меч, как если бы только возникший, и его нисколько не давит сумеречная тяжесть законсервированного времени…

Странно, что познакомились они с Аней именно в музее – в ее музее. Вадим уже несколько лет работал в Белогорске, а все не удосужился там побывать, пока в один из выходных знакомые насильно его туда не затащили. «Стыдно! Медведь! Лежебока! В эту усадьбу из Москвы едут и со всей России!» Пришлось терпеть и ходить вслед за ними. Это сейчас там все дома свежие, покрашенные, и церковь наконец ремонтируют, она становится веселенькая, как теремок. А тогда, в промежутке между советскими и нынешними временами, царило запустение, усадьба выглядела заброшенной и наводила тоску. И экскурсовод, девочка-практикантка, была такая хрупкая, слабенькая, прозрачная, как русалка, ее хотелось поскорее забрать оттуда, накормить, развеселить. Если бы не она, Вадим сбежал бы сразу. Но он покорно ходил, слушал и все смотрел, смотрел на прозрачные зеленые глаза, на темные волнистые волосы, сбегающие ниже плеч…

Вот так накормил! Развеселил! Загнал на две работы. И она еще пытается говорить какие-то смехотворные вещи, что вот если бы она осталась без работы, а он ее содержал, это бы считалось только естественным. Какие тут могут быть сравнения! Вадим всегда гордился своей семьей, и своей ролью ее главы, и заработанной квартирой в новом доме. Это в самом деле была его крепость или, скорее, надежная раковина, куда так уютно заползти, и отдохнуть, и забыть об агрессивном внешнем мире. Это в нем были хаос, неприятности и плохая погода. А здесь – только Анина музыка, возня играющего Егорки и, в худшем случае, рев холодильника – но своего, родного холодильника, он ревел, холодя их продукты.

Пора позвонить. А надо? Вадим был в растерянности. Что он скажет? Кого-то обрадует, что ли, своим звонком? Аня подумает – он хочет, чтобы она бежала его кормить. Да он и сам бутерброд намажет, стоит ее дергать ради этого.

Чтобы заглушить безмолвие, он включил телевизор. Ведущий, захлебываясь, затараторил новости. И неожиданно для себя Вадим уснул на кухонном диване, успокоенный осмысленными звуками человеческой речи.

Когда очнулся, за окном было уже темно, светили фонари и звезды, заглядывала полная луна. Вот дурак. Он постоял у окна. Конечно, все давно спят.

В «зефире»

Аня попыталась уложить Егора пораньше. Он сегодня «ходил на работу» и днем не спал. Но, наоборот, разгулялся и, против ожиданий, не рухнул как подкошенный. Кроватка – белая, с мягкой металлической сеткой и подъемными боками, в ней спала еще сама Аня, и ее сестренка Лиза, а до них – двоюродные братья и сестры. А теперь пришло время на ней прыгать! Ладно, пока сама не успокоишься, и ребенок не успокоится – проверено. Лучше не обращать на него внимания какое-то время.