Молчание сонного пригорода

«Если бы только…» — заметил Мартин.

Я наподдал ногой камень, и он мрачно застучал по тротуару. Если бы только Алекс не устроил скандала до того, как мы пошли на каток, если бы только я посмотрел в нужную сторону в нужное время или сложил бы вместе два и два, когда увидел эти серые штаны, или призвал бы на помощь свои тайные силы.

Подобный самообман, когда тебе кажется, что ты обладаешь способностью управлять событиями, которые не в твоей власти, Фрейд называл магическим мышлением. Если будешь все время думать о самолете, в котором летит твоя дочь, она благополучно приземлится в Охаре. А если бы сегодня утром ты не подумала плохо про своего бойфренда, он бы в обед не сломал себе ногу. Эти мысли нелогичны, но никуда от них не денешься.

Я задержался у огромной ели, росшей на чьем-то дворе, на миг забывшись в ее тени. Нельзя изменить прошлое, что бы ни говорили насчет этого психологи. Можно облегчить боль — если б я только мог выкинуть из головы громыхание роликов. По какому-то наитию я повернул на Уинфилд-авеню и направился к Фэншо. На газоне у номера 3 торчала табличка «Сдается». Я подошел, чтобы посмотреть поближе.

Я побрел по траве, не понимая, что я вообще тут делаю. Чтобы оправдать название «Сады Фэншо», у каждого блока высадили саженцы, клумбу, маленькую, как могилка, и кустарник по периметру. Я хотел было уже уйти, как вдруг что-то в кустах привлекло мое внимание. Что-то грязно-белого цвета, похожее на птицу со сломанной спиной. Я подошел поближе, и очертания предмета прояснились. Детские трусы.

Интересно, зачем взрослому мужчине понадобились детские трусы? Я уставился на них не дотрагиваясь. У Алекса были такие же. Но он же вернулся одетый, так? Некоторые события той ночи так и остались невыясненными.

Может, какой-нибудь мальчишка зашвырнул их в кусты.

А я султан Аравии.

Я представил себе, как вламываюсь в тюрьму и избиваю Сакса. Потом я вздохнул и пошел прочь. Я даже не стал вытаскивать трусы из-под кустов, потому что это ненормально, да и вообще, что бы я с ними стал делать? Я ничего не мог доказать — во всяком случае, ничего криминального.

Я только что повернул за угол, направляясь домой, когда услышал звук катившегося по улице скейтборда, звук, который я, наверное, не забуду до конца дней своих. Поддавшись внезапному порыву, я спрятался за дерево и стал наблюдать. Мимо ехал парень на скейтборде, он отталкивался толстой палкой, и вид у него был поразительно знакомый. Это же Чед, дружок Стеффи, панк. Он огляделся по сторонам и увидел, что никого нет. Тогда этот паразит шарахнул палкой по ближайшему почтовому ящику и поехал дальше.

К несчастью, изуродованный им ящик находился прямо у моего дерева. Я выскочил без предупреждения и свалил его на тротуар.

— Черт, эй, ты чего?

Его скейтборд вылетел за обочину, а я всей тяжестью навалился на него.

— Слезь с меня!

— Ага! Попался. — Я чуть ослабил хватку, неопределившись, что теперь делать. У меня немного ныла голень, но я ее почти не чувствовал. — Я тебя задерживаю как нарушителя.

По-моему, это говорится как-то так или нет?

— Ты спятил. Я… ой! — Пытаясь встать на ноги, он шлепнулся на землю. — Вот гад, я из-за тебя щиколотку растянул.

— Очень жаль. — Никогда еще я не говорил менее искренне. Я посмотрел на ближайший дом, белую, обшитую досками коробку с наклонной лужайкой. У дома стояли две машины. Наверняка там есть люди, и кто-нибудь из них обязательно разрешит мне позвонить. — Но если ты не можешь идти, мы наверняка сможем тебя подвезти.

Пожилая пара в доме с большой симпатией отнеслась к нашему незваному появлению, особенно когда я объяснил ситуацию. Более того, старушка рассыпалась в благодарностях за то, что я задержал вредителя. Когда полицейские составили протокол, я в одиночестве пошел домой. Я не знал, к чему приведет арест, но, по всей видимости, американским почтовым властям не нравилось, когда кто-то вмешивался в систему федеральной доставки. Чед отправился в полицейский участок на заднем сиденье патрульной машины. Его родителям придется забирать его оттуда. Он потянул щиколотку и не мог наступать на ногу. Я опознал его как приятеля Стеффи, хотя он сердито заявил, что уже месяц как ее бросил. Я подумал, что у него за родители и будут ли соседи упрекать меня за выходки Алекса, когда он подрастет. «Если ты думаешь, что он сейчас трудноуправляем, это цветочки! — как-то предупредил меня Артур Шрамм. — Вот подожди, пока ему стукнет шестнадцать». Видимо, Долтон уже сбежал из вермонтской школы. А если уж на то пошло, то Саманту Мирнофф застали за тем, как она неоднократно писала на площадке пайнвудской школы «Мисс Янси дрянь». Поэтому Джерри отправил ее к детскому психологу… то есть нет, он должен был сначала отправить ее к психологу, потому что психолога-то и звали мисс Айрин Янси.

Я предвкушал, что дома жена и сын встретят меня с сочувствием и восхищением, и рад сказать, что так оно и вышло. Алекс дважды просил меня рассказать ему про короткую погоню. Джейн сказала, что Чед, скорее всего, не сможет подать на меня в суд за растянутую щиколотку, но: «Я бы тебя защитила, дорогой». Меня наградили двумя мокрыми поцелуями. Я великодушно сел доигрывать с ними в «Монополию». Джейн уже скопила целое состояние, хотя позже всех вошла в игру. Алекс радостно передал мне кубики, и я тут же оказался в принадлежащем ему «Электрическом департаменте». Пришлось раскошелиться, и мы продолжили играть, будто я никуда и не уходил. Оказывается, можно все-таки вернуться домой.

Семья, которая вместе играет, вместе и живет. Мы стали больше проводить времени друг с другом, ездили втроем на велосипедах, играли в игры, а не друг у друга на нервах. Если нужно определить переломный момент, то он наступил, когда Джейн стала приходить с работы в разумное время. Она говорила, что стала приходить раньше, потому что наконец-то открылся их сингапурский филиал. Вскоре Гарри Лейкер уволился из «Халдома». Вот и думай. И все-таки это было здорово, когда Джейн иногда возвращалась домой уже к шести вечера. Иногда за ужином мы играли в «Монополию», вот почему на некоторых клетках красуются пятна от томатного соуса.

А потом я вдруг понял, что уже целую неделю мы прожили без дрязг. В тот же вечер я сказал об этом Джейн, когда Алекс пошел спать, но она засомневалась:

— Подожди, а как же за завтраком во вторник?

— Это была не настоящая ссора. — Мы оба читали в кровати, и я повернулся и посмотрел на нее. — У нас просто кончился хлеб.

— Но ведь когда я попросила тебя купить хлеба, ты…

Тогда я ее поцеловал. Это было и проще, чем уговаривать, и приятнее. Она тоже меня поцеловала. Когда я стал ласкать ее языком, ее губы растаяли. Ее волосы едва заметно пахли апельсином — новый шампунь? Когда мы оторвались друг от друга, чтобы глотнуть воздуха, она прижалась губами к моей шее. Было похоже, как будто меня одновременно щекочут и едят. Я заерзал, она обхватила меня своими округлыми голыми руками и сжала так крепко, что у меня поплыло в голове. Мы лежали бок о бок, но каким-то образом она вдруг оказалась надо мной. Я тихо упал на ее половину кровати, потянув ее за собой, но она приземлилась сверху.

Итак, жизнь приобрела хотя бы видимость нормальности, но есть ли в мире вообще что-нибудь нормальное? Все и всегда пытаются как-то справляться — это любимый глагол Джерри, в своей книге он использовал его, наверное, раз пятьсот. Книгу опубликовали осенью, и она, кажется, заняла свою нишу на рынке: семейные пары с достатком выше среднего уровня, живущие в пригороде. Я не придираюсь, вероятно, она помогает людям решать проблемы, пускай даже и очень упрощенно, тем более что я указан среди тех, кому Джерри приносит благодарность.

Алекс пошел в третий класс, но без своего лучшего друга. Джеймс Оттоуэй умер летом, и его родители переехали, что заставляет увидеть все в новом свете. Ненадолго Алекс закрылся в серой раковине оцепенения, как будто это у него была лейкемия, а не у Джеймса. Но прошло время. В итоге он подружился с девочкой Джудит, которая носит очки в черепаховой оправе и умеет играть Баха на пианино.

Черт, я должен благодарить судьбу. Джеймс умер, Алекс живет. Он по-прежнему до безумия мало рассказывает. Мы больше никогда не говорим об «инциденте». А если бы говорили, то не вышло бы ничего путного, кроме давно знакомой всем родителям и детям схемы вопрос-ответ: «Где ты был?» — «Да нигде». — «Что ты делал?» — «Да ничего».