Молчание. На грани шепота

Ювэй сразу все поняла. Он ведь сказал ей в том видении, что они вернутся, потому она просто коснулась губами бинтов в порыве внезапной нежности, не заметив, что задела его пальцы, а он поражался тому, как острая жгучая боль отступала. Еще немного и он сказал бы ей все, что знает - спутанно, но хоть как-то, чтобы она понимала, что они связаны с самого начала и навсегда, что бы это ни значило, но лирическое настроение было оборвано шумными шагами за дверью. Эхо башни усиливало их и превращало в подобие барабанного боя перед казнью. От таких мыслей улыбка Гэримонда менялась, но не исчезала с губ. Он только прятал плечо под покрывало и ловил ее пальцы быстрее, чем открывалась дверь.

Король больше не считал нужным стучаться, прежде чем заходить к сыну.

На этот раз он был не один, а вместе с адъютантом, что замер у двери, поглядывая на принца.

– Здравствуй, отец, - прошептал Гэримонд, пытаясь улыбнуться.

– Ювэй, оставьте нас! – приказал король, игнорируя слова сына.

Он сел в кресло подальше от кровати, словно боялся даже приближаться к наследнику.

– Не стоит, - за Ювэй ответил Гэримонд, сжимая ее руку сильнее. – Твой адъютант всегда знал все о твоей жизни, почему моему нельзя? Пусть остаются оба и слушают.

Королю не нравился такой ответ. Он хмурился и отворачивался от принца, а тот приподнимался все же на постели, будто не было врачебного запрета, через боль и с помощью Ювэй устраивался полусидя на подушках. Агиман почти сделал шаг, чтобы тоже помочь, но остановился. Король же даже не взглянул на сына.

– У меня к тебе много вопросов, - говорил он строго.

– Спрашивай, я отвечу, - обещал Гэримонд, осторожно отстраняя Ювэй и складывая руки на коленях, желая просто не отвлекаться от истины, которая всегда рядом.

– Зачем ты это сделал? – спросил король.

– Что именно?

– Зачем ты нанес эти раны? Не говори, что это был не ты.

– Это был я, - спокойно ответил Гэримонд.
–  Я был зол и расстроен, вот и решился на это безумие - вскрыл все стигматы. Да, я соврал, их было много, всегда, но… Я не мог сказать тебе об этом, - признавался он, закрыв глаза. – Я пытался несколько раз, но каждый раз понимал, что это просто мучительно и страшно. Что изменилось бы от твоего знания? Стигматы остались бы со мной, а ты только встревожился бы. Там на балу я соврал. Их много и их нельзя не чувствовать. Это больно, будто гниешь изнутри, но я ничего не могу с этим сделать, и ты не сможешь. Еще никто не смог. Чем больше я контролирую силу, тем сильнее она поедает мое тело - тем больше и страшнее стигматы. Я не хочу так умирать, но это лучше, чем лишиться души и превратиться в чудовище. Понимаешь?

– Нет, – сурово ответил король, явно даже не пытаясь услышать сына. – Ты должен сопротивляться стигматам, а не покоряться им!

– Я пытался, но они не подчиняются мне. Они, возможно, единственное в этом мире, над чем я не властен.

В комнате стало тихо.

Хмурый король встал, подошел к окну и долго молчал, прежде чем задать самый главный вопрос:

– Зачем ты убил ее?

– Я не убивал ее.

– Не ври мне! – вскрикнул король, обернулся и даже подлетел к кровати, но его взгляд принц встретил без сомнений и страха.

– Я не убивал ее, - повторил он, глядя отцу в глаза. – Зачем мне ее убивать?

– А я расскажу зачем! – восклицал король и стал расхаживать по комнате.

Ювэй поджала губы, словно это ее саму сейчас обвиняли без права на оправдания. Агиман тоже устало закрыл глаза и покачал головой, даже не пытаясь скрыть свое осуждение. Он был не согласен, но молчал, зато король не замечал ничего, взмахивая руками.

– Ты следил за Грэстусом, а проиграв ему, решил отомстить. Никто кроме тебя не обратил внимание, что он танцевал с Эмили. Он не только ее приглашал на танец.

– Только ее, - вмешался Гэримонд. – Если кто-то помнит, что было как-то иначе - он околдован.

– Не смей! – отрезал король. – Я сам помню, как он танцевал с баронессой Девре.

– Отец…

– Молчи! Я не знаю как, но именно ты убил ее! Ты поглотил ее душу, а потом явился ко мне и выгнал Грэстуса, чтобы потом обвинить во всем его, но выдал себя, указав время смерти. Когда понял это, избавился от стигмат, чтобы никто не мог сказать, что они - последствия ритуала.

– Если бы я поглотил ее душу, у меня бы больше никогда не было стигмат, - со стоном сказал Гэримонд.
–  Они бы исчезли, навсегда.

Король только хмуро посмотрел на него, явно не понимая.

– Сила аграафа требует тьмы и разрушений. Все аграафы, что поддавались ей, жили дольше, а кто боролся - сходил с ума первым. Я сопротивляюсь, поэтому гнию изнутри, понимаешь? Стоит мне покориться и все закончится…

Он говорил тихо, но как никогда честно. Шепот его дрожал, но короля это уже не трогало. Он зло и равнодушно смотрел на сына.

– Ты уже все решил, - прошептал Гэримонд, понимая, как бесполезны его слова.
–  Ты поверил ему, а ведь он просто… не знаю я, чего он добивается! Не знаю зачем, но в этом не может быть ничего хорошего.

– Лжец! Я запрещаю тебе покидать башню! – объявил король и выскочил из комнаты, чтобы запереть башню и выставить стражу, спрашивая себя, как он мог породить такое чудовище?

Он не задавал этот вопрос вслух, и потому Агиман не отвечал на этот вопрос, не говорил о том, что его эльфийское чутье никакого чудовища так и не заметило. В Грэстусе он тоже его не видел, и это добавляло сомнений.

Глава 17

Гэримонд тяжело вздохнул, когда закрылась дверь. Он просто сполз на кровати, отвернулся от Ювэй и сжался весь, как младенец.

– И почему он мне не верит? – со стоном спросил он.

– Надо было раньше ему рассказать, - вздохнула Ювэй. – Про силу, про стигматы.

Она говорила это, сама скорее чувствуя, чем понимая, что такое сила аграафа.

– Я не мог ему рассказать, не мог.

– Мне же смог…

– Так то тебе, - простонал Гэримонд.

«Ты грааль, да и там я сильнее», - думал он, не говорил об этом, а только губы кусал.

– Ты много от него скрывал, а в неведенье очень легко поддаться панике и заполнить неизвестное домыслами. Причем не только своими, но и чужими. Нам, рыцарям, это запрещено, не должны мы думать над приказами, а он ведь король, ему должно думать обо всем.

Гэримонд снова вздохнул и натянул на голову покрывало, будто в кровати можно было спрятаться от всего мира.

– Если Грэстус был с отцом, если он все это время говорил с ним, - все же бормотал он, - то кто убил Эмили?

– Не надо думать об этом сейчас, - попросила Ювэй, осторожно гладя его по плечу и складывая покрывало так, чтобы белый нос все же выглянул наружу. – Тебе сначала надо поправиться.

– Я не болен, а проклят.

– Тебе все равно надо окрепнуть, а потом мы найдем убийцу. Грэстус мог подослать кого угодно - слугу, ученика.