Молчи

Эрик никак не отреагировал на гнев Мэддокса. Он привык к тому, что друг был жалким ублюдком. Эрик игнорировал, что бы ни происходило. И вместо этого творил чудеса для Эйприл, которая наконец-то начала налаживать свою жизнь. Мэддокс задавался вопросом, какое отношение Орион имеет к этому.

— Знаю, что связываться с жертвой морально сомнительно, и ты знаешь, что я глубоко уважаю правила, — сказал Эрик. — Но ситуация с этой девушкой иная. Исключительная. Я не верю в такое девчачье дерьмо, судьбу и романтику, я слишком циничный старый полицейский для этого.

Мэддокс фыркнул на слово «старый». Эрик был его ровесником, но в каком-то смысле он был прав. Этот ублюдок был стар душой.

Эрик не обратил внимания на фырканье.

— Я циник, но я не слепой. Орион — больше, чем жертва. Черт, глядя на нее, ярлык жертвы ей не подходит. У нее никого нет, Мэддокс. Никакой семьи, кроме тебя и Эйприл. Вы двое… это опасно. Хочу сказать тебе, чтобы ты был чертовски осторожен. Не только из-за того, через что она прошла, это само собой разумеется. Но из-за твоей истории. Ты носил ее с собой все эти годы. Вот почему у тебя в постели не было женщины дольше одной ночи, что бы ты себе ни говорил.

Мэддокс уставился на своего партнера, который был ему как брат, которого у него никогда не было. Он был его лучшим другом. Эрик знал об Орион. Мэддокс отправился на День благодарения к себе домой, когда солгал родителям и сказал, что ему нужно работать. Но у них не было глубоких и содержательных бесед «давай говори о своих чувствах».

Эрик происходил из семьи полицейских. Его отец только что вышел на пенсию и пользовался большим уважением в полиции и обществе. Его дед был одним из первых чернокожих полицейских в Сент-Луисе, говорившим по-английски как на втором языке. Баптисты эмигрировали с Гаити два поколения назад, приехав в страну с одной только одеждой на спине и поколениями рабства и зверств, свежими в памяти. Они обещали чтить свой народ на этой новой земле.

Эрик свободно говорил по-французски, потому что его отец был полон решимости, чтобы его сын сохранил свое прошлое, свое наследие. Как и все его сестры, одна из которых была патрульным полицейским.

Его сестры души в нем не чаяли, что делало его чувствительным и добрым по отношению к женщинам. Казалось, он был чертовски нежен. Они никогда раньше не заходили так далеко в своих разговорах. Это было негласное соглашение между ними, не говоря уже о том, насколько тяжелыми были последствия этой работы. Невозможно слишком углубляться в это дерьмо. Это погубит.

Первым порывом Мэддокса было разозлиться. Защититься. Его кулаки сжались, готовясь именно к этому. Эрик наполовину ожидал этого. Но, черт возьми, он устал. Устал притворяться дерьмом. Устал надеяться на удачу, которая в наши дни выпадает только убийцам и педофилам.

Он вздохнул, проводя рукой по волосам, вспоминая, как робко, испуганно Орион проделывала то же самое со своими длинными волосами. Ему пришлось замкнуться в себе, держаться за каждый из своих врожденных инстинктов, чтобы позволить ей сделать это, позволить ей сохранить контроль. Все шло медленно. Потому что, как бы его разум ни говорил ему, что ему нужно медлить, ведь эта девушка прошла через многое, его член и сердце были с ним не согласны. Он мог бы солгать самому себе и сказать, что не испытывал искушения той ночью два месяца назад, но не стал.

— Да, — сказал Мэддокс. — Я стал полицейским из-за нее, — это он уже говорил Эрику раньше, без всяких подробностей. — Потому что я хотел что-то изменить, сделать так, чтобы это дерьмо больше не повторилось. Я правда носил ее с собой. Ту четырнадцатилетнюю девочку по имени Ри… она больше не такая.

— Нет, она не такая, — согласился Эрик. — Не перетруждайся.

Затем ушел.

Он устал. Они оба устали. Это было не единственное убийство, над которым они работали. А этому делу было несколько месяцев. Миссури переживал волну преступности. Обычно они были заняты в «обычный день», но в последнее время пропало много людей. Технически это не входило в отдел расследования убийств, но у Мэддокса была теория об исчезновениях, учитывая, что у жертв было много общего. Все они были мужчинами из реестра сексуальных преступников. Все исчезли без следа. Никаких признаков борьбы в домах.

Глядя на их преступления, Мэддокс не испытывал никакого сочувствия к людям, которых он подозревал в убийстве. Но независимо от того, вызывали ли у него лично отвращение эти люди или нет — больше, чем когда-либо в его жизни с Орион, — это его работа. Он не был полицейским по вопросам морали — он был полицейским, прибывшим сюда для обеспечения соблюдения закона. Он часто не соглашался с законами, но дело было не в этом. Речь шла о стране, свободной от анархии. Речь шла о кодексе, по которому он жил, о клятве, которую он дал. Многие полицейские в этой стране злоупотребляли своей властью, злоупотребляли своим значком, но он не был самим собой, если бы считал, что предательство значка было «правильным» поступком.

Право было субъективным.

И это скользкий путь.

Если у человека нет чести, у него нет ничего.

И было еще кое-что. Он хотел быть человеком, на которого Орион могла положиться. Стойкий, способный и надежный человек. Она знала только монстров. Все, что она знала, — это насилие. Так что, как бы ему ни хотелось вытереть руки о монстров, он не мог. Он был влюблен в Орион.

Как бы обречена ни была эта любовь, он не мог ничто изменить. Иногда ему хотелось, вспоминая ее холодные, пустые глаза, когда он просыпался посреди ночи в холодном поту, зная, что между ними никогда не будет ничего легкого. Это делало его слабым мужчиной в те моменты, когда он мечтал о женщине, которая родила бы ему детей, мечтал о безопасном убежище от жизни, связанной с ношением значка и созерцанием ужасов.

Но как бы сильно он этого ни желал, он знал, что этого не произойдет. Он продолжал мучить себя. Он продолжал ждать ее.

Зазвонил телефон, Эрик снял трубку, поговорив несколько минут. Он вставлял «да» и «угу». Повесив трубку, он взглянул на Мэддокса с волнением в глазах, как ребенок рождественским утром.

— Похоже, полиция Сент-Луиса добыла видеозапись возможного подозреваемого, — радостно сказал Эрик.

Глаза Мэддокса расширились.

— Ты, должно быть, издеваешься надо мной.

— Нет, сэр. Камеры из магазина в нескольких кварталах отсюда. Какой-то ломбард. У них есть видео, на котором кто-то в капюшоне бежит к внедорожнику. Они предполагают, что это «рейнджровер». Судя по одежде, они думают, что это женщина, ростом примерно метр семьдесят.

— Женщина?

— Женщина.

— Есть видео ее лица?

— Говорят, все смазано. Трудно что-либо разглядеть из-за капюшона. Но это уже что-то.

Мэддокс кивнул в ответ.

— Хорошо, нужно достать эти видео.

Эрик изобразил выстрел из пальцев.

— Уже на твоей почте, приятель.

* * *

Она проснулась посреди ночи от стука.

Нет, грохота.

Она не крепко спала, так что она быстро открыла дверь. У нее не было ничего в руках, чтобы защитить себя, но если бы кто-то намеревался причинить ей боль, он бы не стучал так, объявляя о себе всем соседям.

У нее было смутное представление о том, кто это. Она ожидала. Мэддокс хороший полицейский. Он был наблюдателен больше, чем другие. Если и мог кто-то уловить связь, то только он. Именно на это она и рассчитывала.