Молитва об Оуэне Мини

А теперь нам приходится слушать эти лекции по гражданскому праву избранные народом высшие должностные лица проповедуют подполковнику морской пехоты, что любовь к родине и любовь к Богу (а также отвращение к коммунизму) в демократическом обществе можно выразить и иначе. Подполковник, похоже воспитанию не поддается, самодовольные фарисеи только зря сотрясают воздух. Сомневаюсь, чтобы и президента Рейгана можно было наставить на путь демократии.

Я помню, как говорила бабушка — всякий раз, когда видела или читала какую-нибудь откровенную чушь Оуэн подхватил у нее это убийственное выражение и в наш последний год в Грейвсенде неоднократно им пользовался. Когда кто-нибудь нес очередную ахинею, Оуэн Мини говорил: «ЗНАЕШЬ, ЭТО ПРЯМО ДЛЯ ТЕЛЕВИДЕНИЯ». Не сомневаюсь, он сказал бы то же самое насчет слушаний в конгрессе по делу «Иран-контрас» — конкретно насчет того, что «знал» и чего «не знал» президент Рейган. «ВСЕ ЭТО ПРЯМО ДЛЯ ТЕЛЕВИДЕНИЯ», — сказал бы Оуэн.

Точно так же он отзывался о своих встречах с доктором Дольдером. Школьное начальство обязало его ходить к доктору Дольдеру два раза в неделю, и, когда я попросил его рассказать, о чем он там беседует с этим швейцарским идиотом, Оуэн сказал: «ВСЕ ЭТО ПРЯМО ДЛЯ ТЕЛЕВИДЕНИЯ». Подробностей он мне особо не рассказывал, однако любил поиздеваться над кое-какими вопросами доктора Дольдера, утрируя его акцент

— СНАТШИТ, ТЕПЬЯ ПРИФЛЕКАЙТ ШЕНШИНЫ, КОТОРЫЕ СТАРШЕ ТЕПЬЯ, — ПОТШЕМУ ЭТО ТАК?

Мне стало интересно, признался ли он доктору, что ему всегда нравилась моя мама (по-моему, он даже был в нее влюблен). Я уверен, услышав это, доктор Дольдер пришел бы в неописуемое волнение.

— СНАТШИТ, ШЕНШИНА, КОТОРУЮ ТЫ УПИЛ С ПЕЙСПОЛЬНЫМ МЬЯТШОМ, — ЭТО ИС-СА НЕЕ ТЫ СТАЛ ПРЕТЛАГАЙТ ЧУШИМ МАМАМ ПЕРЕСПАЙТ С ТОПОЙ, ТАК?

— Да ну тебя! — сказал я Оуэну. — Уж не настолько он идиот!

— СНАТШИТ, ТЫ ПРИСМАТРИВАЙШЬ К ШЕНАМ ТВОИХ ПРЕПОТАВАТЕЛЕЙ — СКАШИ, К КОМУ?

— Да ладно! — махнул я рукой. — Нет, правда, о чем он тебя спрашивает?

— СНАТШИТ, ТЫ ФЕРИШЬ В ПОГА — ЭТО ОТШЕНЬ ИНТЕРЕСНО!

Оуэн так никогда и не рассказал мне, что у них на самом деле происходило на этих собеседованиях. Я знал, что доктор Дольдер порядочный олух; но я знал также и то, что даже олуха кое-что настораживало бы в Оуэне Мини. Каким бы ни был доктор Дольдер долдоном, он наверняка хоть что-то уловил насчет ОРУДИЯ В РУКАХ БОГА. Даже доктор Дольдер должен был заметить странное и тревожное отвращение Оуэна к католичеству. А этот единственный в своем роде, чисто оуэновский фатализм — хорошему психиатру тут нашлось бы где развернуться; уверен, доктор Дольдер перепугался бы до смерти. Интересно, дошел ли Оуэн в своей откровенности до того, чтобы рассказать доктору Дольдеру про могилу Скруджа? И неужели он дал понять, что ЗНАЕТ, сколько ему еще осталось ходить по земле?

— Что ты ему там рассказываешь? — спрашивал я Оуэна.

— ПРАВДУ, — ответил Оуэн Мини. — НА ВСЕ ВОПРОСЫ, КОТОРЫЕ ОН ЗАДАЕТ, Я ОТВЕЧАЮ ПРАВДУ. И БЕЗ ВСЯКИХ ШУТОК

— Боже мой! — сказал я — Ты так и в самом деле наживешь себе неприятности!

— ОЧЕНЬ СМЕШНО, — огрызнулся он.

— Слушай, Оуэн, — сказал я. — Ты что, рассказываешь ему все, о чем думаешь и во что веришь? Ну ведь не все, правда? — допытывался я.

— ВСЕ, — отвечал Оуэн Мини. — ВСЕ, ЧТО ОН СПРАШИВАЕТ.

— О Господи! — воскликнул я. — Ну а он-то что на это может ответить? Что он тебе сказал.

— ОН ВЕЛЕЛ МНЕ ПОГОВОРИТЬ С ПАСТОРОМ МЕРРИЛОМ —ТАК ЧТО ТЕПЕРЬ Я ЕЩЕ И С НИМ ДОЛЖЕН ВИДЕТЬСЯ ДВА РАЗА В НЕДЕЛЮ, — сказал Оуэн. — ТЕПЕРЬ Я С КАЖДЫМ ИЗ НИХ ПО ОЧЕРЕДИ СИЖУ И РАЗГОВАРИВАЮ — РАССКАЗЫВАЮ О ТОМ, О ЧЕМ РАЗГОВАРИВАЛ ПЕРЕД ЭТИМ С ДРУГИМ. ПО-МОЕМУ, ОНИ ДРУГ О ДРУГЕ УЗНАЛИ МНОГО НОВОГО

— Понял, — ответил я, но ничего я не понял.

Оуэн прослушал все до единого курсы, что преподобный Льюис Меррил читал в Академии. Он с такой жадностью поглощал все темы по истории религии и Священному Писанию, что на последнем году учебы для него не осталось ничего нового, и мистер Меррил разрешил ему самостоятельные штудии. Оуэна особенно занимало чудо воскрешения, он вообще с большим интересом относился ко всем чудесам, но особенно — к жизни после смерти и потому в своей бесконечной триместровой работе трактовал эти темы в свете своего любимого изречения из Исайи: «Горе тем, которые зло называют добром, а добро злом». Оуэн теперь относился к мистеру Меррилу заметно лучше, чем раньше, когда сомнения пастора раздражали склонного к категоричности Оуэна. Мистер Меррил не мог не знать, какую роль сыграл Голос в назначении пастора на должность школьного священника, и оттого чувствовал себя неловко. Когда они сидели вместе в ризнице у пастора Меррила, я думаю, ни тот ни другой отнюдь не чувствовали себя свободно и непринужденно, в то же время оба, кажется, относились друг к другу очень уважительно.

Оуэн ни на кого не действовал успокаивающе, а человека беспокойнее, чем преподобный Льюис Меррил, я просто не встречал, так что могу себе представить, как в церкви Херда все скрипело и шуршало во время их бесед — или как там они это называли. Оба, конечно, нервно ерзали, сидя в ризнице друг напротив друга, мистер Меррил беспрестанно выдвигал и снова задвигал ящики старого стола и ездил на своем старом кресле с колесиками от одного края стола к другому, а Оуэн Мини щелкал костяшками пальцев, закидывал ногу на ногу, потом снова вытягивал их, и пожимал плечами, и вздыхал, и протягивал руки к столу преподобного мистера Меррила, пусть даже только затем, чтобы приподнять пресс-папье или молитвенник и тут же положить на место.

— О чем ты разговариваешь с мистером Меррилом? — спросил я Оуэна.

— С ПАСТОРОМ МЕРРИЛОМ Я ГОВОРЮ О ДОКТОРЕ ДОЛЬДЕРЕ, А С ДОКТОРОМ ДОЛЬДЕРОМ Я ГОВОРЮ О ПАСТОРЕ МЕРРИЛЕ, — ответил Оуэн.

— Слушай, но я же знаю, тебе нравится пастор Меррил, — по крайней мере, мне так кажется. Разве нет? — спросил я его.

— МЫ БЕСЕДУЕМ О ЖИЗНИ ПОСЛЕ СМЕРТИ, — сказал Оуэн Мини.

— Понял, — ответил я, как обычно, ничего не поняв. Я поражался, как Оуэну Мини никогда не надоедает об этом беседовать.

Торонто, 21 июля 1987 года — сегодня в городе просто адская жараю Я сходил постричься в привычное место, на углу Батерст и Сент-Клэр, и девушка-парикмахер (к чему я, кажется, никогда не смогу привыкнуть!), как обычно, спросила меня.

— Как вас подстричь? Покороче?

— Под Оливера Норта, — ответил я.

— Под кого?! — переспросила она.

О, Канада! Хотя, уверен, и в Штатах есть молоденькие парикмахерши, которые не знают, кто такой подполковник Норт. А через пару лет о нем вообще все забудут. Много ли найдется таких, кто помнит Мелвина Лэйрда? А генерала Крейтона Абрамса или генерала Уильяма Уэстморленда — не говоря уже о том, кто из них кого заменил? А кто заменил генерала Максвелла Тейлора? А генерала Кертиса Лимея? А кого заменил Эллсворт Банкер? Не помните? Ну конечно вы не помните!

Там на улице, совсем рядом с парикмахерской, идет стройка, и потому стоит ужасный лязг и скрежет. Однако, я уверен, моя молоденькая парикмахерша меня расслышала.

— Оливер Норт, — повторил я. — Есть такой подполковник морской пехоты США Оливер Норт.

— М-м, я думаю, вы хотите совсем коротко, да? — предположила она.

— Да, пожалуйста, — кивнул я в ответ. Пора мне, пожалуй, прекращать читать «Нью-Йорк таймс». Во всех этих новостях нет совершенно ничего такого, что стоило бы помнить. Почему же тогда мне так трудно все это забыть?

Никто не обладал такой памятью, как Оуэн Мини. Уверен на все сто, к концу зимнего триместра в 62-м году он ни разу не спутал то, что говорил доктору Дольдеру, с тем, что говорил преподобному Льюису Меррилу, — но точно так же я уверен, что у этих двоих в головах все перепуталось! Наверняка к концу триместра они либо думали, что Оуэна следует выгнать из школы, либо — что он должен стать новым директором. В Грейвсендской академии всегда так бывает к концу зимнего триместра: от нью-хэмпширской зимы буквально все слегка сходят с ума.