Молитва об Оуэне Мини

— Я республиканец, — сказал нам Рэнди Уайт. — А поскольку вы, разумеется, не считаете, будто в «Грейвсендской могиле» делают хотя бы слабую попытку объективно представить республиканские взгляды, позвольте мне всего на минуту занять ваше время. Хотя эйфория от оглушительной победы Джона Кеннеди здесь, вероятно, еще заметна, но, я надеюсь, она уже пошла на убыль. Меня не удивляет, что столь юный кандидат очаровал многих из вас своим «задором»; однако, к счастью, судьбу страны не решают молодые люди, которым по возрасту еще рано голосовать. Достижения мистера Никсона, возможно, не кажутся вам столь яркими, однако президентские выборы — это не парусные гонки и не конкурс красоты между женами кандидатов. Я республиканец из Иллинойса, — заявил директор. — А Иллинойс — это край Линкольна, как вы все, ребята, знаете.

«ИЛЛИНОЙС — ЭТО ЕЩЕ И КРАЙ ЭДЛАЯ СТИВЕНСОНА [22] , — написал Оуэн Мини. — НАСКОЛЬКО Я ЗНАЮ, ЭДЛАЙ СТИВЕНСОН БОЛЕЕ БЛИЗКИЙ К НАМ ПО ВРЕМЕНИ УРОЖЕНЕЦ ИЛЛИНОЙСА, ЧЕМ АВРААМ ЛИНКОЛЬН, — НАСКОЛЬКО Я ЗНАЮ, ЭДЛАЙ СТИВЕНСОН ДЕМОКРАТ, И К ТОМУ ЖЕ ОН ЕЩЕ ЖИВ».

А насколько мне известно, это маленькое расхождение во мнениях вынудило Рэнди Уайта принять еще одно решение. Мистер Уайт освободил мистера Эрли от обязанностей куратора «Грейвсендской могилы»; он назначил куратором самого себя — и таким образом Голос заполучил куда более враждебно настроенного цензора, чем когда-то имел в лице мистера Эрли.

22

Эдлай Юинг Стивенсон (1900—1965) — губернатор штата Иллинойс, кандидат в президенты США от демократической партии в 1952 и 1956 годах.

— Ты бы поостерегся, Оуэн, — предупредил его Дэн Нидэм.

— Побереги задницу, приятель, — добавил я.

Очень холодным зимним вечером, после Рождества, он заехал на своем красном пикапе на стоянку позади приходской школы Святого Михаила. Фары грузовичка освещали всю игровую площадку, превращенную в лужу недавним неожиданным дождем; сейчас лужа покрылась блестящей черной ледяной коркой, и площадка стала похожа на каток

— ЖАЛЬ, У НАС НЕТ С СОБОЙ КОНЬКОВ, — сказал Оуэн.

Фары пикапа высветили в дальнем конце гладкого ледяного полотна статую Марии Магдалины, стоящую на воротах.

— ЖАЛЬ, У НАС НЕТ С СОБОЙ КЛЮШЕК И ШАЙБЫ, — снова подал голос Оуэн.

В домике, где жили монашки, загорелось окно, потом еще одно; потом зажегся свет у входной двери, на крыльцо вышли две монашки и уставились прямо на наши фары.

— ВИДАЛ КОГДА-НИБУДЬ ПИНГВИНИХ НА ЛЬДУ? — спросил Оуэн.

— Лучше не нарывайся, — посоветовал я ему.

Он развернулся на стоянке и поехал на Центральную улицу, к дому 80. В программе «Вечернего сеанса» шел очередной ужастик с вампирами. К тому времени мы с Оуэном пришли к заключению, что только дурацкие фильмы могут быть по-настоящему классными.

Оуэн никогда не показывал мне, что он пишет в своем дневнике, — вернее, тогда не показывал. Но после того Рождества он часто носил дневник с собой, и я знал, как он важен для него, — он хранил дневник на ночном столике в изголовье кровати, рядом со стихами Роберта Фроста и под неусыпной охраной портновского манекена моей мамы. Когда он ночевал вместе со мной — у Дэна или в доме 80 на Центральной, — то всегда записывал что-то перед сном и только после этого разрешал выключить свет.

Я помню, особенно яростно он строчил в ночь после инаугурации президента Кеннеди; это было в январе 1961-го, и я несколько раз просил Оуэна выключить свет, но он продолжал писать, не останавливаясь ни на секунду, так что в конце концов я уснул при свете — не знаю даже, когда он закончил. Мы видели инаугурацию по телевизору в доме 80 на Центральной; Дэн и бабушка смотрели вместе с нами, и, хотя бабушка ворчала, что Джек Кеннеди «слишком уж молодой и красивый» — что он «похож на кинозвезду» и что «ему нужно надеть шляпу», — это был первый демократ, за которого Харриет Уилрайт проголосовала в своей жизни, и он на самом деле нравился ей. Мы с Оуэном и Дэном вообще были от него без ума.

В Вашингтоне — как, впрочем, и в Грейвсенде — стоял ясный, холодный и ветреный день, и Оуэн переживал из-за погоды. «ЖАЛЬ, ТАКОЙ ДЕНЬ МОГ БЫТЬ И ТЕПЛЕЕ», — сказал Оуэн.

— Пусть привыкает носить шляпу — не убьет же она его в конце концов, — недовольно проворчала бабушка. — А то в такую погоду можно застудиться и умереть.

Когда Роберт Фрост, наш старый друг, попытался прочесть свое стихотворение в честь инаугурации, Оуэн расстроился еще больше. Может быть, у Фроста от холода или ветра слезились глаза, может, слишком ярко светило солнце, а может, по старости он почти утратил зрение — в общем, выглядел он плохо и не смог как следует прочитать свое стихотворение.

— «Владели мы страной, ей неподвластны…» — начал Фрост. Это стихотворение называется «Дар навсегда», и Оуэн знал его наизусть.

— ПОМОГИТЕ ЖЕ ЕМУ КТО-НИБУДЬ! — вскрикнул Оуэн, когда Фрост стал запинаться. Кто-то попытался ему помочь, — возможно, это был сам президент или миссис Кеннеди, я уже точно не помню.

Кто бы то ни был, от его помощи было мало проку, и Фрост продолжал запинаться вплоть до самого конца стихотворения. Оуэн пробовал подсказывать ему, но Роберт Фрост не мог услышать Голоса — слишком далеко было оттуда до Грейвсенда. Оуэн читал по памяти; его память хранила это стихотворение лучше, чем память Фроста.

МИРИЛИСЬ С ЭТИМ МЫ И БЫЛИ СЛАБЫ,ПОКА НЕ ПОНЯЛИ ТОГО, ЧТО САМИВ СТРАНЕ СВОЕЙ НЕ ОБРЕЛИ ОТЧИЗНЫ,И МЫ, ОТДАВШИСЬ ЕЙ, НАШЛИ СПАСЕНЬЕ… [23]

Это был тот же голос, что подсказывал ангелу-благо-вестнику восемь лет назад, когда тот забыл свои слова; это снова раздавался из яслей голос Младенца Христа.

— ГОСПОДИ, НЕУЖЕЛИ НИКТО НЕ МОЖЕТ ЕМУ ПОМОЧЬ? — чуть не плакал Оуэн.

Президентская речь потрясла нас до глубины души; под ее впечатлением Оуэн Мини потом еще долго не мог вымолвить ни слова и писал в своем дневнике всю ночь напролет. Потом — после всего, что произошло, — мне доведется прочитать, что он написал. А в то время я знал только, как он был взволнован — настолько Кеннеди перевернул в нем все.

23

Перевод М.Зенкевича.

«ДОВОЛЬНО БЫТЬ САРКАЗМЕЙСТЕРОМ, — писал он в своем дневнике. — ДОВОЛЬНО ЭТОЙ ЦИНИЧНОЙ, ВСЕ ОТРИЦАЮЩЕЙ, НАХАЛЬНОЙ ПОДРОСТКОВОЙ ФИГНИ! ВОЗМОЖНО СЛУЖИТЬ СВОЕЙ СТРАНЕ И НЕ БЫТЬ ПРИ ЭТОМ В ДУРАКАХ; ПРИНОСИТЬ ПОЛЬЗУ И НЕ БЫТЬ ПРИ ЭТОМ ИСПОЛЬЗОВАННЫМ — НЕ БЫТЬ В УСЛУЖЕНИИ У ВСЕГО НАШЕГО СТАРИЧЬЯ С ЕГО ДРЯХЛЫМИ ИДЕЯМИ». Там было написано еще много чего. Оуэн считал Кеннеди искренне верующим, и — невероятное дело — его не смущало, что Кеннеди католик. «МНЕ ХОЧЕТСЯ ВЕРИТЬ, ЧТО ЭТО СВОЕГО РОДА СПАСИТЕЛЬ, — писал Оуэн в своем дневнике. — МНЕ НАПЛЕВАТЬ, ЧТО ОН РЫБОГЛОТ — В НЕМ ЕСТЬ ТО, ЧЕГО НАМ ВСЕМ ТАК НУЖНО».

На уроке Священного Писания Оуэн спросил преподобного мистера Меррила, согласен ли он, что Джек Кеннеди — это «ТОТ САМЫЙ, КОГО ИМЕЛ В ВИДУ ИСАЙЯ — НУ, ВЫ ЗНАЕТЕ, «НАРОД, ХОДЯЩИЙ ВО ТЬМЕ, УВИДИТ СВЕТ ВЕЛИКИЙ; НА ЖИВУЩИХ В СТРАНЕ ТЕНИ СМЕРТНОЙ СВЕТ ВОССИЯЕТ». ВЫ ПОМНИТЕ ЭТИ СЛОВА?»

— Хм, знаешь, Оуэн, — осторожно возразил мистер Меррил, — я не сомневаюсь, что Джон Кеннеди Исайе бы понравился; но не уверен, действительно ли Кеннеди — «тот самый, кого имел в виду Исайя», как ты говоришь.