Молния Господня

В эту минуту неожиданно доложили о приходе Сальваторе Чиньяно. Совещающиеся переглянулись.

И впрямь, колдовство!

Подозреваемый негоциант оказался дородным мужчиной лет пятидесяти, при этом самой значительной чертой пришедшего был странный покатый лоб, завершавшийся толстым, похожим на ливерную колбасу, носом. Волосы его напоминали свалявшийся войлок, а над висками блестели залысины. Джеронимо негоциант не понравился, а бросив искоса взгляд на прокурора-фискала, он понял, и ему — тоже. Между тем Чиньяно на глазах бледнел и терял решимость. Не собирается ли он, пронеслось в голове Вианданте, выдвинуть встречный иск против вдовы, если узнал о её доносе? Но коммерсант занялся своим профессиональным делом — принялся торговаться. «Может ли он рассчитывать на указ о помиловании? Он готов выступить с доносом, но настаивает на гарантиях…»

Указ о помиловании предполагал, что того, кто добровольно донесёт на самого себя инквизиторам как на раскаивающегося еретика, прося прощения, тайно помилуют без обязательства подвергнуться публичному покаянию. Джеронимо переглянулся с прокурором-фискалом. Мерзавец почуял, что пахнет жареным. «На кого вы хотите донести?»

— На отродье диаволово, на мерзавку, предавшуюся еретической колдовской мерзости! — взвизгнул тот.

Уж не хочет ли он обвинить донну Марию в ворожбе? Следователь снова переглянулся с прокурором. Предстояло решить, соглашаться ли на его условия. Если это просто встречный иск, то не стоит. Но если речь пойдет о Вельо, то поторговаться резон есть. Согласись он свидетельствовать против неё, они могут надеяться понять жуткий механизм необъяснимой демонической уголовщины.

— Вы хотите донести на Лучию Вельо?

Прозаично заданный вопрос потряс негоцианта. Чиньяно снова взвизгнул и бросился в ноги Джеронимо, хватая полу его алой мантии. «Если обещают помилование, он расскажет всё, всё!» Леваро, поймав взгляд Вианданте, брезгливо кивнул.

Судорожно причмокивая мокрыми губами и вызывая приступы тошноты у Джеронимо, который нервно и гадливо отодвинулся от негоцианта, тот рассказал, что будучи рассержен постоянными убытками, наносимыми его торговле соперником — Массимо Руджери, который просто разорял его, обратился к одной чертовке, о которой услышал от своей кухарки. Он собирался на будущей неделе в Рим за товаром, и совсем потерял голову, узнав, что Руджери опять опередил его. И тогда решился. Старуха потребовала сто флоринов. Он возмутился было, но старая карга стояла на своём. А куда было деваться? Начни Руджери продажу сукна — он был бы разорён. Купец согласился.

— С этого момента, Чиньяно, не пропускайте ничего.

«Да, да, он расскажет всё… Да, он согласился, но сказал, что заплатит всю сумму только тогда, когда будет уверен, что Руджери больше не сможет ему вредить». «Какой аванс вы дали?» «Двадцать флоринов». Дьявол покупает души по безбожно низким ценам, пронеслось в голове Джеронимо. «Что она сделала?» «Забрала кошелёк». «О, Боже! Я не об этом». «А… слепила из воска фигуру Руджери, окрестила её и проткнула кованым гвоздём». «И что?» «Ничего, я ушёл. Через три дня Руджери вдруг умер, и старуха прислала ко мне посыльного — напомнить о долге». «Вы заплатили?» Негоциант вылупился в пол, потом поднял глаза и, облизнув жирные, лоснящиеся губы, молча судорожно кивнул.

«А зачем? Ведь дело уже сделано… он уже не ожил бы». Вианданте просто провоцировал жирного негоцианта. Чиньяно тупо уставился в угол. Причина верности купца своим обещаниям была понятна без слов. Простая мысль о том, что не заплати он — и его фигурка будет проткнута с такой же легкостью, как и фигурка Руджери, безусловно, пришла в его плешивую голову. Но что заставило его донести? Знал ли Чиньяно о доносе Марии Руджери? Судя по всему, нет. Вокруг него денунцианты пока не мелькали. Впрочем, и здесь не требовалось большого ума для понимания. Если он, назвав имя и заплатив, добился смерти конкурента, то, что помешает его конкурентам тоже заплатить, назвав ведьме — его имя? Но всё оказалось ещё проще. Чиньяно просто увидел, как к Вельо только что зашла Луиза Сиена, его бывшая любовница, имевшая повод ненавидеть его.

Чиньяно обмер — и ринулся в Трибунал.

После ухода противного негоцианта инквизитор некоторое время сидел молча. Всё было слишком иллюзорно. «Если бы колдуны могли вызывать бури, можно было бы распустить армию и завести вместо неё несколько ведьм. Все эти признания о сношениях с дьяволом возникают потому, что болтливость женщин питается многими глупостями, в которые они сами безоговорочно верят», уронил как-то доктор права Падуанского университета Ульрих Молитор. Все верно. Проткнуть гвоздем фигурку — и умертвить? Такие способности, будь они реальны, положили бы к ногам обладающего ими весь мир, и чтобы такие возможности были у какой-то ничтожной бабёнки?

Империали покачал головой. Что-то тут не то. Впрочем, если понять, что в головах у подобных баб — можно, глядишь, уразуметь, как они это делают. Элиа задумался о чём-то своём, и неожиданный вопрос начальника застал его врасплох.

— А что, вы говорили, несла ваша Клаудиа?

— Что? Куда несла?

— Вы говорили, Леваро, что Клаудиа, ваша сумасшедшая ведьма, на процессе говорила без умолку. Что именно?

— А-а. Её дело мы ещё храним, пока подружек не переловили. Джулиано! — В дверном проеме показался длинный нос крысы из канцелярии Трибунала. — Принесите из архива дело Чёрной Клаудии. Но это был просто бред. Гоццано извёлся на этом допросе, а, когда она дошла до рассказа о трупах, так синьора Фогаццаро чуть не вывернуло под стол. Он потом весь вечер в храме просидел, домой приполз полумёртвый и даже ужинать отказался…

…Да, показания Черной Клаудии были и впрямь… пространны. Описанный ею дьявол сидел на высоком троне, который отчасти позолочен, отчасти чёрен, как эбеновое дерево. Глаза его, блестящие и ужасные, круглы и широко открыты. Он наполовину человек, наполовину козел. Руки его на конце согнуты наподобие когтей хищных птиц, а ноги заканчиваются копытами. Каждый целует его в задний проход и в огромный мужской член, которым он потом пользует своих ведьм.

— Заметьте, везде одно и то же, мессир Империали. Помешаны они на этом.

«Внезапно появляются шесть или семь чертей, ставят престол и приносят чашу, дискос, служебник. Они устраивают часовню, помогают Диаволу надеть митру, облачиться в подризник, которые черны, как украшения престола. Дьявол начинает мессу. Женщины становятся на колени перед дьяволом и ещё раз целуют его задницу, из которой он испускает зловонный запах, а один из прислуживающих держит его хвост поднятым. Месса продолжается. Дьявол освящает сначала некую черную и круглую вещь, похожую на башмачную подошву, со своим изображением, а затем — Чашу, содержащую противную жидкость, то, что он дает, черно, жестко, трудно для жевания и проглатывания; жидкость черна, горька и тошнотворна».

Лицо Джеронимо перекосило. Это что — пародия на Евхаристию?

— Угу.

«Когда месса окончена, дьявол вступает в плотское сношение со всеми мужчинами и со всеми женщинами. Потом он приказывает им подражать ему. Это оканчивается свальным грехом, без различия брачных или родственных связей».

— Сволочи….

«Мужчина или женщина, пригласив кого-нибудь стать колдуном, приводит его на первое собрание. Дьявол говорит: „Ему следует отречься от своей веры и принять мою“. Кандидат, отступник от Бога, Иисуса Христа, Пресвятой Девы, всех святых, обещает не освящать себя, не креститься, не совершать ничего христианского. Он признает дьявола своим единственным богом и владыкой. Господь — так именуют и призывают дьявола — метит тогда посвящаемого ногтями своей левой руки на какой-либо части его тела и передает ему жабу, приказывая заботиться о ней, кормить, часто ласкать, стараться, чтобы никто не видел её, ибо в ней — могущественный дух, при помощи коего он может летать по воздуху, переноситься в короткий срок в самые отдаленные местности, превращаться в любое животное, причинять зло тому, кто ему не понравится.

До отбытия на собрание колдун старательно намазывает свое тело жидкостью, которую извергает жаба и которая получается следующим образом: колдун хорошо кормит жабу и затем начинает стегать её тонкими розгами, пока бес, сидящий в животном, не скажет: „Довольно, он надулся“. Тогда колдун прижимает жабу к земле ногой или рукой, пока животное не сделает движение, чтобы выпустить через горло или через задний проход то, что его стесняет. Он кладет жабу таким образом, что принимает в небольшой сосуд эту зеленоватую жидкость. Колдун сохраняет её в бутылке и пользуется ею для натирания ступней ног, ладоней рук, лица, груди и детородных частей.