Молодая элита

— Ты готов к завтрашнему дню? — тихо спрашиваю я.

Энцо колеблется. Мне так непривычно чувствовать вокруг него ауру страха, что мое сердце болезненно сжимается. Я встаю с кресла, чтобы подойти к нему. Данте был не прав. Наверное, я что-то значу для Энцо. Наверное, я ему небезразлична.

Энцо смотрит, как я подхожу, но не отодвигается. Когда я сажусь рядом с ним, его напряжение немного спадает и выражение лица смягчается.

— Меня учил сражаться отец Терена, — спокойно признается он. — Я хороший боец. Но Терен лучше меня.

Я вспоминаю их столкновения — сначала на месте моей предстоящей казни, затем — на празднике Весенних Лун. Их стычки длились всего лишь секунды. Что же случится завтра утром, когда они будут сражаться не на жизнь, а на смерть?

— Он всегда так сильно ненавидел нас?

Энцо криво улыбается.

— Нет. Не всегда.

Я жду, и через какое-то время Энцо начинает говорить. Он раскрывает мне их с Тереном историю, и я погружаюсь в нее, слушая так внимательно, что мир вокруг меня блекнет, и я словно оказываюсь во дворце, годы назад, рядом с юным принцем и сыном Главного Инквизитора, стоящими друг напротив друга в солнечный полдень. Они были почти детьми: Энцо — восемь лет, Терену — девять. Оба без меток. Кровавая лихорадка еще не прошлась по Эстенции. У Терена темно-синие глаза, но в них уже горит огонь. Мальчики сражаются, и их наставляет наблюдающий за дуэлью бывший Главный Инквизитор Кенетры. Он осторожен в выборе слов по отношению к принцу, но не сдерживается со своим собственным сыном, и на того потоком сыпятся жестокие слова. Энцо несколько раз возражает Инквизитору, вставая на защиту Терена. Терен же хвалит Энцо, кланяясь ему после каждого боя.

Слушая Энцо, я вижу разницу между ним и Тереном. Энцо сражался как юный мальчик, но Терен… у него было не детское отношение к дуэли, даже пугающее.

— Он сражался так, словно хотел убить, — говорит Энцо. — Мне нравилось тренироваться с ним, потому что он был намного лучше меня. Но он не был жестоким. Он был обычным мальчишкой.

Энцо умолкает, и образы перед моими глазами тают.

— Спустя годы, Эстенцию захлестнула лихорадка, — продолжает принц. — Мы оба выжили, но получили метки. Отец Терена умер. Я бродил по дворцу, но Терен, когда-то обожающий наши дневные дуэли, не приходил. Все дни напролет он проводил в храмах, молясь и оплакивая отца, всё больше и больше ненавидя себя самого и принимая инквизиторскую доктрину, по которой мальфетто объявлены демонами. Не думаю, что тогда он ненавидел нас, пока еще нет, потому что никто из нас не знал о наших способностях. Но я видел, как он меняется. И видел, как меняется моя сестра. — На его щеках начинают играть желваки. — Он охотится на Элиту и тех, кто ей помогает, с тех самых пор, как стал Главным Инквизитором.

Что-то в его словах тревожит мою память. Собравшись с духом, я спрашиваю:

— Дафна?

Энцо поднимает на меня взгляд. В его глазах отражается знакомое чувство — как бы мне хотелось, чтобы я его не знала! Испытываемая им боль, тьма и злость, вина и скорбь мерцают в воздухе бесчисленными энергетическими нитями.

— Ее звали Дафна Коуриана, — отвечает Энцо. — Тамуранская девушка, как ты сама понимаешь. Она была помощницей в местной аптеке.

Его слова взрезают мое сердце, отделяя от него кусочек за кусочком, напоминая мне, что то, что ему нравилось во мне, может быть вовсе не было мной. Должно быть, Энцо видел Дафну в моем лице, в моей оливковой коже. Должно быть, он видел ее каждый раз, когда смотрел на меня.

— Она тайком выносила из аптеки запрещенные травы и пудры, помогающие мальфетто маскировать их метки, — продолжает Энцо. — Краски, временно меняющие цвет волос, крема, временно избавляющие от темных меток на коже. Она была нашим другом. Когда мы нашли раненого в битве Данте, она практически вернула его к жизни.

— Ты любил ее, — мягко говорю я. Его потеря вызывает у меня грусть, моя — горечь.

Энцо не слышит этого в моем голосе, да и не нужно.

— Принц-мальфетто всё еще принц. Я не мог жениться на ней. Она была не из знатной семьи. В конечном итоге, оказалось, что всё это не имеет никакого значения.

Я не хочу узнавать подробности того, что случилось с ней. Вместо этого я почтительно склоняю голову

— Мне очень жаль.

Энцо кивает в ответ, принимая мое сочувствие.

— Нам всем очень жаль. Но мы должны жить дальше.

Он вымотан. Не знаю, измучили ли его мысли о Дафне, или сожаления, связанные с Тереном. Наверное, и то, и другое.

В последующем молчании он наклоняется ко мне, и теперь нас разделяют всего лишь миллиметры. Свет в его глазах манит меня. В их глубине тьма и печаль, которые я, может быть, никогда не познаю. Энцо касается моего подбородка. В меня вновь течет его жар, и я вдруг понимаю, как истосковалась по этому ощущению.

— Я осознаю, что ты — это ты, — шепчет Энцо, словно читает мысли в моей голове:

«Ты так относишься ко мне из-за того, что я напоминаю тебе Дафну?».

Нет. Он так относится ко мне, потому что я — это я.

Понимание этого накрывает меня головокружительной волной, пробуждает все мои чувства. Поцелуи Энцо — один за другим — нежны и неспешны. Скользнув ладонями по моим рукам, он притягивает меня к себе. Нас разделяет лишь тонкая ткань моей ночной сорочки и его льняная рубашка, и когда он заключает меня в объятия, его сердцебиение вспышками опаляет мою кожу. Страсть бушует во мне, и энергия рвется наружу, отчаянно жаждая сплестись своими нитями с нитями Энцо, опутать его и навсегда привязать к себе. Опьяненная, я ощущаю себя так же, как той ночью в аллее, ночью, которую заставляю себя позабыть. Я теряю контроль над своей энергией. И не могу ее остановить.

Энцо отстраняется. Утыкается своим лбом в мой и вздыхает.

— Останься, — выдыхает он.

Его по-прежнему окружает аура страха. Страха за завтрашний день, за то, что может случиться со всеми нами, за то, что, возможно, мы не сможем спасти Рафаэля, за то, что он не сможет победить Терена, за то, что утром он выйдет отсюда и никогда уже не вернется. Он боится, и поэтому уязвим и открыт передо мной. Пытаясь забыть о своих собственных страхах, я касаюсь ладонями его лица, а потом провожу ими вниз и оставляю на шее.

Не говоря ни слова, киваю.

Я сворачиваюсь калачиком на его постели, и Энцо устраивается рядом со мной. Он убирает с моего лба прядь волос, и я неосознанно вздрагиваю, когда его взгляд опускается на изуродованную часть моего лица. Он нежно проводит подушечками пальцев по моим шрамам, оставляя после себя дорожку приятного тепла. Меня это успокаивает и убаюкивает. Через какое-то время его глаза закрываются, дыхание выравнивается. Меня тоже одолевает дрема. Наслаждаясь ощущением уюта, я погружаюсь в тревожный сон с кошмарными демонами, сестрами, отцами и словами молодого Инквизитора со светло-голубыми глазами.

Я слышал в ночи завывания сестер. Они узнали, что я совершил, и возненавидели меня за это.

— «Дантелле», Боран Вальимере.

Аделина Амутеру

Сегодня должен был начаться Турнир Штормов. Вместо этого наступила завершающая фаза борьбы с Инквизицией.

Главная площадь Эстенции, обычно открытая и пустующая, преобразилась. Вся в разноцветных флагах и самодельных деревянных лавочках она превратилась в огромный рынок. Возвышающуюся над гаванью арену окружило море магазинчиков и людей. Но Турнир обернулся похоронами короля и дуэлью с Элитой, и несмотря на множество собравшихся в одном месте людей, на площади стоит жуткая тишина и царит зловещая атмосфера. Везде расставлены наблюдающие за толпой Инквизиторы. Терен хочет, чтобы народ увидел нашу смерть, чтобы нас убили прямо у всех на глазах.

Мы с Виолеттой пробираемся сквозь толпу. На этот раз без покрова невидимости. Мне тяжело удерживать иллюзию, которую нужно постоянно менять, так долго, сколько нам потребуется. Да и у людей возникнут подозрения, если они будут натыкаться плечами на кого-то невидимого. Мне нужно сберечь энергию для нашего нападения. Однако я сплела маскирующую иллюзию, и теперь у нас с сестрой другой облик. У меня вместо темного глаза и шрамов — ярко-зеленые глаза со светлыми, но не серебристыми ресницами. Кожа не темно-оливковая, а нежно-кремовая, губы — розоватые, волосы — золотисто-рыжие. Даже строение лица у меня совершенно другое. У Виолетты тоже кожа бледная, как у бельдийки, а волосы сменили темный цвет на медный.