Молодинская битва. Риск

— Вели, князь, дружине в дело!

— Хочу и сам с вами.

— Повремени, князь, пока рука окрепнет. Годков пяток еще не пущу. Не настаивай. Вели дружине в сечу. Немешкай.

— Да благословит вас Бог, вперед!

Бой утих еще не скоро. Литовцев полегло знатно, лишь какая-то часть сумела рассыпаться по лесу, остальные сложили оружие.

На щите, как говорится, въезжал княжич в стольный город удела, дружина горделиво гарцевала, следом за ней так же гордо, пеше и конно, двигались казаки городовые и рубежные, стрельцы и ополченцы; замыкали колонну пленные и захваченный литовский обоз. Длинный хвост. Намного длинней рати князя Воротынского.

Колокольным звоном встречал город воеводу-ребенка, улицы ликовали, кланялись княжичу и дружинникам его. И немудрено: почти все ополченцы живы, дружина сама тоже не поредела, вотчина обережена от разграбления, город не подвергся осаде, к тому же прибыток весомый — лошади, телеги, сбруя, оружие и доспехи да впереди еще выкуп за пленных. Каждый ополченец получит свою долю, и хватит той доли на безбедное житье до самой, почитай, смерти. Еще и детям останется, если с разумом распорядиться обретенным в сече богатством. Вдовам и сиротам двойная доля. Хоть как-то это их утешит.

После торжественного богослужения духовный отец князя Ивана Воротынского, взявший заботу и о душе княжича Владимира, посоветовал:

— Поразмысли, княжич, не отправить ли государю нашему, Василию Ивановичу, из полона знатных литовцев? И гонца не снарядить ли? Глядишь, подобреет царское сердце, снимет он опалу с батюшки твоего, князя Ивана Михайловича.

— Иль сына его оковать повелит, — возразил Двужил. — Может, успех ратный княжича вовсе не к душе царю окажется. Тут семь раз отмерить нужно, прежде чем резать.

— Риск есть, — согласился духовный отец князя. — Не ведаем, по какому поводу попал князь наш в опалу.

Если изменником наречен, то и сыну жизни вольготной царь не даст, чтоб, значит, мстителя не иметь…

— Посчитает царь, будто ловко сыграно с литовцами в паре, чтоб пыль в глаза пустить, отвести подозрение от опального князя, — поддержал эту мысль священнослужителя Никифор Двужил. — Послать, думаю, одного гонца и ладно на том. И не царю-батюшке, а главному воеводе порубежной рати в Серпухов. А то и от этого воздержаться. Решать, однако, княжичу. Ежели рискнуть намерится, Бог, думаю, не оставит без внимания благородство его.

Недолго, по малолетству своему, раздумывал княжич, спросил только:

— Считаешь, святой отец, батюшке моему поможет, если пленников знатных государю отправим?

— Надо думать поможет, но вполне дело и так обернется, что и на тебя может опала пасть. Тогда и тебе сидеть в оковах иль на плахе жизнь кончить. Но вдруг все же смягчится сердце царское от вести о славной победе и от подарка щедрого?

— Шли гонца к царю! — твердо решил княжич. — И две дюжины пленников.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Царь Василий Иванович остался весьма доволен присланным Владимиром Воротынским полоном. Он ждал посольство из Литвы, переговоры предстояли трудные, ибо литовцы обвиняли россиян в нарушении условий перемирия, не имея тому веских подтверждений. Во время переговоров ведут себя нагло. Слышат только то, что говорят сами. Но на сей раз он им быстро собьет спесь, представив (вот они ваши голубчики-разбойники, любуйтесь ими) неоспоримые доказательства вероломства самой Литвы.

«Поглядим, как станут изворачиваться! — предвкушая торжество свое на переговорах, размышлял Василий Иванович. — Поглядим!»

Однако даже не подумал о том, чтобы снять опалу с князя Ивана Воротынского в благодарность за верную службу ему, царю, сына его.

Царь совершенно не казнился, что оковал воеводу за якобы нерадивость ратную, хотя знал, что не он виновен в трагедии, постигшей Русь. Князю Андрею, но, главное, князю Вельскому кару нести, но не поднялась рука на брата и на племянника. И все же Василий Иванович был благодарен за присланный гостинец и не захотел дознаться, с умыслом ли, в угоду князю Ивану Воротынскому свершен был малый поход литовцев, не обман ли задуман сыном опального князя, чтобы задобрить его, государя, а затем переметнуться со всем уделом в Литву. Ради такого лакомого куска литовские правители могли не пожалеть сотню-другую соплеменников.

В уделе князя Воротынского ждали-пождали добра или худа, но все оставалось, как прежде. Княгиня несколько раз виделась с Еленой, та обещала ей посодействовать, чтобы муж сменил гнев на милость, но усилия женщин тоже оставались без последствий.

Освобождение пришло лишь через несколько лет, когда великая княгиня Елена родила наследника престола, нареченного Иваном. [136] На радостях царь помиловал всех сидевших в застенках Казенного двора и даже князя Федора Мстиславского, [137] которого уличили не без основания в попытке сбежать в Литву. Принял освобожденных царь милостиво, вернул им все их привилегии и только Мстиславскому и Воротынскому запретил покидать Москву.

136

Иван IV Васильевич Грозный (1530–1584) — великий князь всея Руси с 1533-го, первый русский царь с 1547 г.

137

Мстиславский Федор Михайлович (?-1540) — князь, воевода, принадлежал к княжескому роду Гедиминовичей. Выехал в Россию в 1526 г., стал удельным служилым князем и боярином. Получил от Ивана III вотчины, которые были вскоре отобраны. Дважды, в 1529 и 1531 гг., давал запись на верность Ивану III, обещая отказаться от сношений с Литвой, вскоре оказался в опале.

С сожалением воспринял этот запрет князь Иван Воротынский. Значит, не совсем снята опала, не доверяет, выходит, царь ему, верному слуге своему, защитнику, радетелю Русской Земли, но что ему оставалось делать? Поперечишь — вновь окуют.

Дома князя — радость. Баня натоплена. Накрыт пышный стол. По велению княгини послан гонец к княжичу Владимиру, чтобы скакал в московский дворец повидаться с отцом родным и вел бы с собой малую дружину.

Увы, решение княгини супруг не одобрил. Когда она, нежно прижавшись к нему, сказала, что через несколько, дней прискачет сын их и вся семья будет вместе, князь Иван усомнился:

— Ладно ли это будет? Прискачет, а царь и его из Москвы не выпустит. Негоже такое. Пусть удел блюдет. А свидеться, Бог даст, свидимся. Жизнь еще долгая впереди.

Тут же послали второго гонца к сыну, чтобы тот повременил с выездом.

Нелюбо это княгине, но она в конце концов согласилась с мужем, и они, посоветовавшись, решили, что княгиня месяца через два поедет в удельный град с младшим княжичем и побудет там какое-то время, поживет с сыном, лаская и голубя его.

Потихоньку-помаленьку жизнь входила в привычное русло. Царь, казалось, более не гневался на Ивана Воротынского, и тот был весьма этим доволен, но не отступал от своего же решения впредь в разговорах с царем только играть в откровенность, взвешивая каждое слово, прежде чем произнести его. Теперь он станет более заботиться о личной выгоде, нежели выгоде державы. Гори оно все синим пламенем, лишь бы вновь не попасть в оковы.

На исходе лета (третий год завершался с того дня, как царь снял с князя опалу) Василий Иванович стал собираться на осеннюю охоту на любимое свое место в Озерецкое близ Великих Лук, намереваясь там провести месяца два. В число бояр и князей, каких наметил взять с собой царь, вошел и князь Иван Воротынский. Ни радости тот не проявил, ни печали. Раз царь зовет, не станешь же отказываться, хотя куда милей была бы для него охота на Волчьем острове. Дома. У себя. Где волен поступать не по царскому желанию, а по своему. Там ты сам себе хозяин.