Молодость
Шрифт:
Записку Лика решила не читать. Лишние нервы ни к чему. Еще жалко станет, а это непродуктивно.
Прошел день, больше никто не приходил. Стало даже интересно, почему? Она понимала, что в театре сейчас творится что-то очень взрослое, серьезное. И все время: в школе, дома, в «Чиполлино» – пыталась представить, что именно?
Скорее всего, еще вчера они все поняли, и Елена вызвалась «сходить поговорить» сама, решить «по-хорошему». Заготовила кучу правильных слов, пришла, но ей никто не открыл. А сегодня должна была состояться еще одна генеральная репетиция. Дедушка-то умер во время первой, практически сорвал. Значит, вернувшись ни с чем, Елена будет вынуждена выйти на сцену… как? Вообще без грима? Вряд ли. Что-то
На репетиции они поймут, что все это чушь. И режиссер поймет, потому что – не дурак, и Анна Николаевна, потому что за день до смерти дедушки уже видела результат. И главное – поймет сама Елена. Она же так долго к этому готовилась, мечтала и тут – здравствуйте.
Вот она выйдет на сцену и будет, конечно, стараться, но при этом каждую секунду думать о том, что это провал, что все его видят уже сейчас, а на премьере – увидят и подавно. Тогда ей станет грустно, а когда человеку грустно, у него бывают слезы в горле. А когда слезы в горле – трудно петь. Значит, петь она будет хуже обычного. И это тоже все услышат. И может, она не выдержит во время репетиции, может, сразу после, но в любом случае в какой-то момент слезам в горле станет тесно, она заплачет по-настоящему. Тогда Анна Николаевна попросит всех не волноваться и попытается ее успокоить. Они сядут на подоконнике в коридоре, чтобы поговорить ладком и сначала помолчат. Елена будет сидеть, держа в руках сорванный в сердцах парик, грустная и некрасивая… Да, некрасивая… Потом закурят.
– А трубку не берет? – спросит Анна Николаевна.
Елена покачает головой.
– Давай через ее тетю? Через родителей? Мы же не можем срывать премьеру из-за ребенка.
Ну, естественно. К гадалке не ходи. Через тетю, через дядю! Сначала начнут по-хорошему, потом – совестить, а потом… Что? Насильно? Вряд ли. Они же не родители, не имеют право бить человека или даже просто хватать. Значит, будут давить на психику. А может (и это – самое страшное), выселят из дедушкиной квартиры. Ключи отобрать – раз плюнуть. Или – замок поменять. Тогда будет вообще непонятно, что делать, и тогда жизнь в очередной раз закончится. А когда жизнь заканчивается несколько раз подряд за короткий отрезок времени – можно не выдержать. Даже если ты умеешь превращаться в крокодила, даже если ты очень сильный человек.
5
Лика стояла на голове, и мысли больно стукались одна о другую. Прыгали, как в лотерейном барабане. Она встала на ноги. Чуткие эльфийские уши уловили магнитное поле Земли, Лика открыла глаза и пришла в равновесие.
Сразу же увидела яркие краски: много солнца, воды, зелени. Дети тянули ей нарисованные только что картинки: принц Лимон гнался за Чиполлино, сеньор Помидор тоже гнался, в общем – все гнались. Чиполлино летел, как ракета, и где-то почти улетал с листка бумаги.
– Давайте вспомним, – сказала Лика, – кто такой Чиполлино?
– Мальчик-луковка!
– А кто против него?
– Сеньор Помидор!
– А что будет, если сеньор Помидор его поймает?
– Он будет плакать!!!
Она погладила детей по макушкам, ушла за сцену, и там, в черно-белом сумраке, снова увидела яркие краски. Цветы встали перед ней стеной, ударили терпким полевым запахом. А Паша сказал:
– Не плачь.
Тогда Лика уткнулась в его плечо и обняла за локоть. Они простояли в коридоре какое-то время, а потом Паша спросил:
– Куда поставить?
Лика махнула в сторону администратора.
– У него там банка есть трехлитровая.
Паша подошел к администратору.
– Извините, пожалуйста, у вас, Лика сказала, есть трехлитровая банка. Можно попросить – цветы поставить?
Через минуту он вернулся. Вода колыхалась в банке вязко и медленно, как будто была тяжелее, чем обычная вода.
– Паша,
ты мне можешь помочь?– Да, – ответил Паша.
И было очень здорово, что он не отвел глаз и не спросил: «Как помочь?», «Чем?» или, например: «Постараюсь». Он просто ответил: «Да», и это Лике понравилось.
6
Если раньше вопрос стоял: «какой день», то сегодня уже: «какой урок». Получилось – после математики. Красиво погибнуть не удалось: директор школы в класс не вошел, под конвоем не увели. Анна Николаевна и Елена просто ждали в коридоре.
– Давай с тобой поговорим, – начала Елена, и Лика, чтобы не слышать ее слов, сразу стала думать о тысяче разных вещей, которые есть на Земле. За одну секунду в голове пронеслись какие-то слоны, дискография Ободзинского, стихотворение Пушкина.
– … никакого смысла, ты этим ничего не изменишь…
– … Что в имени тебе моем?
Оно умрет, как шум печальный
Волны, плеснувшей в берег дальний…
– … работал для людей…
– … Первые динозавры появились…
– … так и будешь в молчанку играть?
– … Территория Антарктиды на 90 процентов покрыта гигантским слоем льда…
– … говорить уже по-другому…
– … Как звук ночной в лесу глухом…
И вот уже тихо, и они уходят по коридору вдаль. Елена плачет, но больше жалко Анну Николаевну, потому что она старая. Долго-долго тянется История, учитель что-то говорит, дверь открывается. Первым заходит завуч. Все встают. Вот теперь – конвой, и все по-настоящему. Дедушка рассказывал, что, когда из их двора одного за другим забирали молодых ребят, было важно, чтобы остальные это видели. Потому что если у твоей смерти есть свидетели, получается, не зазря.
В кабинете директора так тихо, что не на что отвлечься. Пушкин и динозавры не помогут. Придется слушать. Завуч, директриса, Анна Николаевна и Елена величественно расположились слева направо. Тетя Лиза здесь тоже красиво бы смотрелась. Кто же будет добрый следователь, а кто – злой?
Анна Николаевна подошла к Лике и обняла за плечи. Ясно. Они все будут добрые, а если что – за дверьми ждет тетя Лиза. Ну что ж, правильный расчет: они-то ни бить, ни на психику давить права не имеют, а она – своя. Она – «дома устроит».
– …Пойми… Дедушка жил своей работой, этот спектакль для него был очень важен. А ты вместо того, чтобы закончить его дело, только хуже делаешь. Просто подумай: был бы он рад, если бы премьера сорвалась?.. Он учил тебя, хотел, чтобы ты продолжала его дело. Ты такая талантливая, так здорово все умеешь.
Анна Николаевна усадила Лику на диванчик, села рядом.
– Он бы гордился тобой.
С другой стороны подсела Елена и погладила ее. Лика резко встала и снова вышла на центр кабинета. Добрые. В кино в таких ситуациях следователи еще закурить предлагают из своей пачки.
– Ты поступи сама, как хочешь. Можешь – просто вернуть грим, мы постараемся найти кого-то, кто сможет… А хочешь – сама приходи и сделай. Это будет дедушке лучшим подарком… Театр, естественно, заплатит тебе денег.
Если бы Анна Николаевна сказала «памятью» – еще было бы понятно. А «подарком»… К чему подарком? Чай, не день рождения.
Лика спросила:
– Сколько денег?
Взрослые задумались.
А она заплакала, вернее даже не заплакала, а закричала, но со слезами. Ее тут же схватили, стали успокаивать. И чем больше обнимали и тискали, тем больше хотелось плакать. Уже потом, когда вырвалась и бежала домой, поняла, что слезы просто сами пришли на помощь. Ведь все, кто был в кабинете, были очень взрослые и сильные. Еще немного – и стали бы давить по-настоящему, потому что она молчала, и значит – была достойным соперником. Достойного соперника можно давить всей силой, которая у тебя есть. Когда же плачет маленькая девочка, ее хочется успокоить, а если истошно кричит – тем более. Вдруг ты ее сам до этого довел? Вдруг ты виноват?