Молодость
Шрифт:
И он снова взялся за кирку.
Я покинул его с болью в сердце. Я был в том возрасте, когда несправедливость тяготит нестерпимо. (Я не особенно постарел в этом отношении!) Я не хотел, я не мог примириться
– - Я скоро уезжаю в Париж, -- сказал я ему, -- и я...
– - Ничего не надо, сударь. Поверьте мне. Все напрасно.
Но тотчас же по возвращении в город я постарался разузнать у знакомых, которые могли дать мне полезный совет, каким путем можно добиться реабилитации Мюло. Я знал, что Леон Блюм, мой одноклассник, тогда простой аудитор Государственного совета, сведущ в юридических делах. С ним я и решил посоветоваться. Он сообщил мне, к моему удивлению, что снять обвинение можно только путем полного пересмотра дела. Шутка сказать! Разыскать первых свидетелей, заново вызвать их, привлечь к суду оправданных охотников, теперь ставших влиятельными лицами, для которых оправдание Мюло было бы признанием их вины... Блюм посоветовал мне отступиться.
Время шло. Я продал Лярок: часть ферм -- Шарлю Мерувелю, автору "Chaste et fletrie",
остальное -- некоему г-ну М.., который вскоре перепродал его графу Эли д'Уасель. Ничто больше не влекло меня на родину кроме старинной дружбы с бывшим соседом по имению. Лет десять-пятнадцать спустя после продажи земель я встретился у него с Робидэ, который жил попрежнему в этих краях и купил у Мерувеля мой дом на краю дороги, против кузницы.– - Вы, может быть, помните Мюло?
– - спросил он меня во время нудного и нескончаемого разговора: годы не уменьшили его болтливости.
– - Так вот! Он теперь мэром в Х. (маленькая соседняя коммуна).
– - А его судимость?
– - Снята за давностью.
– - Очень рад за него.
– - Да, он был неплохой человек, хоть и судился за преступление против нравственности.
– - Как -- против нравственности?
– - Да эта самая его судимость!
– - Что вы мне говорите! Мюло осудили за лжесвидетельство. Несправедливо, к тому же.
На что Робидэ, ухмыляясь:
– - Да будет вам! За изнасилование девочки... Правда, в ту пору мы не смели сказать вам этого.