Молодожены

– Нет, почему же, валяй, валяй. Раз уж ты начал.

– Глубоко… это еще не очень заметно, потому что он молод и довольно красив, но с годами это будет проявляться все больше и больше… Это уже теперь проступает в его лице… Не знаю, как бы это объяснить, но где-то между уголками губ и скулами…

– Но что? Ты еще не сказал, что он глубоко… что глубоко?

– Изволь: он вульгарен, глубоко вульгарен.

Это заявление Вероника выслушивает молча. Но взгляд ее снова становится жестким.

– Ты многих людей считаешь вульгарными, – говорит она наконец.

– Да, действительно. Их и в самом деле много, это вытекает из самого определения слова.

– Ты считаешь вульгарными всех, кто не думает как ты, кто не живет как ты. Ты нетерпим.

– Нет, это не так, вот послушай: ты, например, ты думаешь иначе, чем я, и жить хотела бы по-другому. Но ты не вульгарна.

– Уж не знаю, как тебя поблагодарить за такое велико…

– Вероника, не валяй дурака. Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Извини меня, если я тебя обидел, говоря так о твоем брате. Я не должен был этого делать… Скажи, я тебя обидел?

Она в нерешительности хмурит брови. Потом пожимает плечами.

– Нет, по-настоящему – нет, – говорит она. – И в глубине души я думаю, ты прав.

Он вскакивает с поражающей ее проворностью, опускается перед ней на колени, берет за руки, покрывает их поцелуями…

– Если бы ты только знала, как я тебя люблю, как восхищаюсь тобой за такие вот мелочи, – говорит он с жаром. – Вот именно поэтому ты не вульгарна, ты вся – отрицание вульгарности. Никакой в тебе хитрости, удивительная прямота. Ни тени злопамятства, никаких мелких счетов. Ты без обиняков говоришь, что согласна, даже если тебе и не очень-то приятно быть согласной и говорить об этом. Это так редко встречается, так редко! Ты просто чудо!

Он притягивает ее к себе и целует. Она улыбается, видно, что она счастлива от его слов.

– Такой прямой и красивой девчонки, как ты, да еще чтобы так отлично умела готовить салат, – нет, такой второй во Франции днем с огнем не сыщешь, – шепчет он.

Они смеются. И опять целуются. Она гладит ему щеку кончиками пальцев.

– Я тоже, наверное, не раз тебя ранила, даже не замечая этого, – говорит она. – Да?

Он качает головой – то ли чтобы сказать «нет», то ли чтобы попросить переменить тему – мол, не будем больше об этом.

– Не отрицай, я знаю. Вот, например, когда мы жили у твоих родителей, и я говорила тебе о них… И еще были случаи. Я уверена. Ты настоящий мужчина, в тебе нет ничего женского, и все же ты так чувствителен, так чувствителен. Я не знала никого, кто был бы так чувствителен, как ты.

– Это еще неясно, – говорит он с нарочито серьезным видом, хотя глаза его смеются, – быть может, чувствительность в конечном счете мужская черта? Мы, мужчины, такие хрупкие. Сильный пол – женщины, теперь это становится все очевидней. Вот возьми хотя бы «Илиаду». У всех этих великих героев древности, у Ахиллеса, у Гектора, ну и у всех остальных глаза на мокром месте. Когда они не заняты войной, они только и делают, что умиляются. И в «Песне о Роланде» то же самое: рыцари готовы расплакаться по любому пустяку.

– Забавно! – Она смеется. – Представляю себе, как Ахиллес вытаскивает из кармана платок и утирает глаза.

– Он это делал частенько. Вот только карманов у него не было, и, боюсь, сморкался он пальцами.

Жиль снова садится за стол, и они весело кончают обед. Потом они дружно убирают посуду, расставляют все по местам и заходят к малютке. Она спит, подняв к щекам сжатые кулачки. И снова они умиляются, глядя на тонюсенькие пальчики, на крошечные ноготки, совершенные в своей хрупкости и игрушечности. Они не перестают удивляться тому, что создали это чудо, это поразительное существо с таким завершенным и уже сильным тельцем. Они стоят рядом, склонившись над кукольной кроваткой, и молчат, переполненные нежностью, скованные тайной этого растительного сна. Шелковистые складчатые веки, блестящие, как атлас. Маленький пухлый ротик с чуть вздернутой верхней губой – «рот Венеры». Жиль говорит: «Она восхитительна». Вероника улыбается: «Ты самый пристрастный отец на свете. Она миленькая, как почти все малыши». Он протестует: «Неправда, я никогда не видел такого прелестного создания». Это игра, ее бессмыслица очевидна обоим, но она их успокаивает. Они словно произносят заклинания.

Они возвращаются в большую комнату, где им предстоит провести вечер. Два кресла, лампа, газеты и книги. Она включает транзистор, подхватывает модный мотив. Потом смотрит на свои часики.

– Мне нечего читать…

– А книжку, которую ты начала вчера?

– Мура! Я бросила… Скажи, Жиль, когда мы купим телевизор?

– Тебе в самом деле хочется?

– Последние известия, спектакли… Бывают и неплохие передачи… Иногда, зимними вечерами…

– Ну что ж, давай купим. Телевизоры, кажется, продаются в кредит.

– Да. Надо ежемесячно вносить небольшую сумму. Год или два. Это очень удобно.

– А ты не боишься, что мы закиснем? Телевизор в нашем возрасте? Что мы, пенсионеры?

– Ну, ты же знаешь, дорогой, с какой радостью я бы куда-нибудь пошла. В гости, в кино, на танцы. Я уже целую вечность не была в «Кастеле». Когда ты меня туда поведешь?

Жиль закрывает книгу, заложив страницу.

– Верно. Мы почти никуда не ходим, – говорит он. – Послушай, давай будем иногда приглашать baby-sitter. [23] Ведь до того, как мы поженились, ты чуть ли не каждый вечер ходила танцевать. Хочешь, пойдем в «Кастель» в будущую пятницу? Возьмешь у Арианы телефон ее baby-sitter, и все дела.

23

Девушки, за почасовую оплату присматривающие за детьми

– Да! Здорово! Я так буду рада увидеть всех ребят, – и она дарит Жиля сияющей улыбкой. – Спасибо, дорогой, ты золото!

Он вновь раскрывает книгу, она перелистывает иллюстрированные журналы. Тишину нарушают только негромкие домашние звуки (у соседей моют посуду, где-то бормочет радио) и неумолкающий гул города. Так проходит минут десять. Вероника снова смотрит на часы.

– Жиль (ее голос звучит фальшиво смущенно), знаешь, мне почему-то хочется выпить виски. Просто идиотство какое-то, ведь я уже не беременна, но вдруг мне жутко захотелось. Хорошего виски.

– За чем же дело стало, сейчас пойду и куплю.

– Но магазины ведь уже закрыты.

– Я поеду в drugstore. [24] На машине это займет не больше десяти минут.

– Если найдешь место, где припарковаться. Тебе не лень, правда?

Вместо ответа он целует ее.

Когда через четверть часа он возвращается с бутылкой виски в руке, он с порога слышит голос жены. Она говорит по телефону. Он идет на кухню, откупоривает бутылку, собирает на поднос стаканы, лед. Занимаясь всем этим, он невольно слышит разговор за стеной.

24

Аптека, где, помимо лекарств, продаются также напитки, бутерброды, мороженое и многое другое (англ.)

– Знаешь, дорогая, я позвоню тебе потом. Жиль вернулся… Да… Когда захочешь, дорогая… Я понимаю… Нет, конечно!.. Договорились… Спокойной ночи. Целую.

Вероника кладет трубку в тот момент, когда Жиль входит в комнату с подносом в руках.

– С кем это ты? – спрашивает он. – Что-нибудь случилось?

– Да нет, это Ариана.

– Пользуетесь моим отсутствием, чтобы трепаться по телефону и секретничать, – говорит он с подначкой.

– Ничего подобного. Я хотела узнать телефон ее baby-sitter.