Молодые и сильные выживут (сборник)

Мы поднялись с отбойника и встали спиной к спине. Только кружок получился у нас очень маленький – ну какой, действительно, круг почета без снега, без лыж на ногах. Да и ноги эти подгибались. Но зато поцелуй, которым положено завершать круг, удался на славу. Мы стояли, обнявшись, и я подумал – наконец-то исчерпались все пророчества. Сновидение, полностью сбывшись, утратило надо мной власть. Теперь можно было начинать просто жить.

Из-за поворота выкатился огромный длинный грузовик с двумя прицепами. Я шагнул на середину дороги и поднял к небу окольцованной рукой ярко-красный горнолыжный ботинок. Ощущение кольца на пальце было непривычным и переполняло меня гордостью. Ну, а ботинком я свалю автопоезд в канаву, если он не захочет остановиться. Угадайте, каким образом…

Водителю повезло – он нажал на тормоз.

Я тряхнул головой, отгоняя наваждение, повернулся и зашвырнул ботинок далеко в лес.

Очень далеко. От греха подальше.

Эпилог

Битый час меня допрашивали. Не расспрашивали, а именно допрашивали. Заставляли без конца повторять одно и то же, и все твердили, что я должен, должен, должен – ответить, вспомнить, описать, сообщить. Казалось, действия террористов интересовали их в последнюю очередь, гораздо важнее была обстановка в Моннуаре с момента схода лавины и до злополучного рассвета. Это-то из меня и выковыривали, да так нагло, будто я у Роджа не горнолыжным инструктором работал, а полицейским осведомителем. Наверное пытались вычислить наводчика – или хотя бы установить, был ли он. Тоже вариант – уж больно четко и быстро вышли захватчики на Моннуар. Я отвечал, вспоминал, описывал, все больше убеждался, что наводчик действительно был, и сам пытался догадаться – кто? – но результатом моих дедуктивных усилий стало лишь стремительно нарастающее отупение. Мозги плавились и скукоживались. А по ним колотили идиотскими вопросами. «Значит, ваш коллега Пьер фактически весь день пробыл в лесу? Скажите, Поль, какой модели у него хэнди?» – «Понятия не имею. Старье с маленьким экраном». – «Без навигационной системы?» – «А для чего ему? В окрестностях Моннуара он знает каждый бугорок». – «То есть, хэнди у Пьера не сателлитный, вы уверены?» – «У нас у всех обычные мобильники. Ведь ретранслятор в двух шагах, прием устойчивый, а высоко в горы забираться просто незачем. Даже Роджер держал сателлитный телефон на всякий случай, потому что положено. И не очень умело с ним обращался». – «Почему вы так решили?» – «Весь день он носил с собой инструкцию. Из одного кармана торчала антенна, из другого – эта книжечка». – «С чего вы взяли, что это была инструкция?» – «Я умею читать». – «А у Тони какой хэнди?» – «Ну зачем Тони сателлит?! Куда ему два телефона?! Да он удавится скорее. Такой же крохобор, как и все европейцы». – «Простите?…» – «Вот я сейчас адвоката потребую, он вас так простит, мало не покажется…»

Спина болела все сильнее, где-то в районе десятого позвонка – отомстил мне термос за свою безвременную насильственную смерть. И с головой было плохо, соображать она больше не могла, выработала лимит. Голове хотелось в гостиницу, куда увезли Крис – уткнуться любимой в плечо и так лежать, – несчастной, запуганной, распухшей. Бессонной. В меня разом закачали столько кофе, сколько я принял, наверное, за всю жизнь. Точнее, мне поминутно совали в руку стакан, а я, дурак, автоматически отраву прихлебывал. Так что спать не хотелось совершенно, только кончики пальцев дрожали, сердце отчетливо бухало, да в сортир я просился каждые десять минут по-маленькому – чистой воды овердоза. Недаром спортсмены избегают кофеина, слишком много у него побочных эффектов, совершенно лишних и на стадионе, и на горе. Думаю, меня нарочно глушили этой пакостью, я ведь от нее еще и злился помимо всего прочего. В какие-то моменты казалось, что главная моя задача – не отвечать, а удерживаться от ругани.

«Поль, давайте еще раз с того момента, как вы покинули комплекс. Итак, вы положили в карман ракеты и направились к выходу…» – «Я не брал ракеты специально, они уже лежали, где им следует». – «Почему?» – «Загляните на сайт Корпуса Спасателей, там есть нормативные документы, где написано, почему». – «А вы нам так расскажите». – «А может, вам мой адвокат расскажет?» – «Поль, мы устали повторять, это не допрос, вы добровольно согласились…» – «Вот я сейчас добровольно соглашусь на адвоката, и посмотрю, как это вам понравится». – «Хорошо, вы не брали ракеты специально, а как тогда они попали к вам в карман?» – «Они там всегда были». – «То есть?» – «У-ух, как же вы мне надоели, чайники несчастные!» – «Это на каком языке? Между прочим, вы говорите по-арабски, Поль?» – «Разве в Моннуаре арабы?» – «Там разные люди… Так вы не ответили». – «Нет, я не знаю ни слова по-арабски». – «Тогда вернемся к ракетам». – «Вернемся. Куртка инструктора продается уже заряженной. Я ее купил, надел, и с этого момента ракеты всегда были со мной. Они лежали в специально для них отведенных гнездах. Левый верхний наружный карман». – «Да, но когда мы вас нашли, вы были без куртки». – «Вы меня нашли?! Это я вас нашел!» И так далее.

Время от времени мучители давали мне тайм-аут – приходили люди с план-схемой Моннуара, и тогда я отдыхал, рассказывая, куда открывается какая дверь. Я все порывался спросить – как там? – и ни разу мне не ответили. Только сыпали градом новые вопросы, и оставалось лишь надеяться, что с Крис обходятся все-таки помягче. Ежегодно оказываться в роли допрашиваемого, это и для русского-то много, если он не настоящий уголовник, а для француза уж точно чересчур. Одна радость – я точно знал, что ни в чем не виноват, никаким боком, и в особенности не виноват перед Крис. Увы, Дитрих, глава операции, кажется, придерживался несколько иного мнения. Я для него был парнем, уже однажды побывавшим под следствием, а наш с Крис фантастический побег – всего лишь крайне сомнительной историей, наводящей на всякие размышления. Я отлично себе представлял, как мы Дитриху подозрительны. Эта белобрысая немецкая дылда с косой саженью в плечах и отчетливыми кровавыми мальчиками в глазах, похоже, ни разу в жизни не стояла на горных лыжах, а училась только одному – ловить нехороших парней. И больно им делать, больно. Теоретически я против таких дитрихов ничего не имел. Но честное слово, в компании двоих оперативников, которые мне уже осточертели со своими вопросами, я себя чувствовал более или менее комфортно. А вот стоило их шефу оглянуться в нашу сторону – ощущение безопасности испарялось.

«Что там еще было?» – «Где?» – «В вашей куртке». – «Да все. Штатный комплект, согласно описи». – «Какой описи?» – «Которая нашита изнутри на подкладку». – «В том числе и рация?» – «Хм… А куда ей деваться… Я когда выходил, похлопал себя по карманам, ну знаете – рефлекс, – и все было на месте. Значит, рация тоже». – «Почему же вы ее не использовали?» – «Для чего?» – «А вы не догадываетесь?» – «Вот я сейчас адвоката потребую, он вам так догадается…» – «Хватит, Поль. Достаточно. Отвечайте. Вы могли сообщить о чрезвычайном происшествии тихо, без этого вашего фейерверка. Понимаете, о чем мы?» – «О, да, теперь понимаю. Конечно, я мог. С учетом дальности в пределах видимости…» – «Почему так мало?» – «Да горы же, чтоб вы сдохли! Понимаете, горы вокруг! И что я мог с этой рацией?! Тихо сообщить обо всем террористам – вот что! Максимум! Больше меня ни одна сволочь не услышала бы. Ни одна ваша местная нерусская сволочь». – «Какой странный термин – нерусская, – это что значит?» – «Это так русские называют все плохое». – «А-ах, вот как… А вы здесь повсюду видите только врагов, Поль? Только плохих людей? Не правда ли, Поль, вы чувствовали себя одиноким, несправедливо обиженным в последнее время? Мы же знаем, с вами дурно обошлись тогда, после того печального инцидента. Ну, расскажите нам!» – «Фа-а-ак ю-у-у!!!»

Это был местный полицейский участок, громадный общий зал – Дитрих со своим оперативным штабом занял его весь, – а меня обрабатывали в уголке, и звериный мой рык все хорошо расслышали. И тут Дитрих отлип от карты, над которой до этого колдовал, и пошел в нашу сторону. Я на всякий случай напрягся, чтобы он мне паче чаяния не отбил чего. И так уже спину ломило дальше некуда, впору не адвоката требовать – костоправа. А Дитрих против ожидания всего лишь уныло на меня посмотрел и сказал: «Расслабься, парень. Никто тебя обидеть не хочет. И не подозревает ни в чем страшном. Пока. Кстати, только что нашли стрелка, о котором ты говорил. Так значит, лыжей? А впечатление такое, будто топором». – «Лыжей. „Россиньоль“ восемнадцатого года, модель для агрессивного катания, мастерский уровень». – «А я и не знал, что у горных лыж такая острая кромка». – «Кромка? Стальной кант по всей длине. Если содержать в порядке – можно смело резать колбасу на закуску. Очень хорошая сталь, очень дорогая. В общем, этому типу хватило. Главное, скорости моей хватило и моего веса. Тут уже канты особой роли не играют». – «Значит, все-таки лыжа…» – «Экспертиза покажет», – отрезал я. Не хватало еще полному чайнику объяснять, на что годится «Россиньоль» восемнадцатого года – продвинутая смарт-технология, асимметричный дизайн, две системы виброгашения (одна активная), кант с адаптивной самозаточкой (хотя на мой вкус это уже лишнее), в общем, налетай – подешевело: тысяча «юриков» кучка, в кучке две штучки.

Дитрих, пыхтя, сверху вниз меня разглядывал – маленького, пришибленного, в углу зажатого, окончательно затурканного. «Мне кто-нибудь скажет, что там?» – спросил я. Почти жалостно спросил. И Дитриха прорвало-таки. То ли он решил со мной поиграть в доброго полицейского, то ли на самом деле поверил, что я хороший и избиению младенцев не подлежу. «Да, в общем-то, терпимо. Ведем переговоры, отвлекаем. Сейчас подвезем кое-какое оборудование, и все быстро закончится. Надеюсь, это в последний раз». – «Что?» – не понял я. «В последний раз берут заложников. На днях принята новая европейская доктрина борьбы с терроризмом. Вроде японской или вашей, русской. Захватывать людей теперь бессмысленно». Я вздохнул – мол, хочется надеяться. «Еще вопрос можно? Что с Кристин Килли?» Дитрих слегка пошевелил лицом, вроде бы почти улыбнулся. «Она ждет тебя в гостинице, можешь в любой момент с ней связаться. Только будь другом, останься здесь до конца операции, это ненадолго, честное слово. Ты не задержан, не арестован, просто нам может понадобиться твоя консультация. Вдруг что-то неправильно пойдет в Моннуаре, а ты единственный, кто по-настоящему знает и сам комплекс, и местность вокруг. Ладно? Вот и хорошо. Ребята, вы закончили снимать с него показания?» Ах, вот как это называется – снимать показания… Ну-ну. «Почти закончили, шеф. Так, по мелочи осталось…» – «Закругляйтесь. Потом дайте нашему гостю хэнди, чтобы в гостиницу позвонил. А ты, как поговоришь со своей Кристин, выпей успокоительного и приляг тут на диване, поспи. И еще просьба – веди себя по-людски. Хватит адвокатами грозиться, мы тебе зла не хотим, нам просто нужно все знать, понимаешь, все, чтобы гарантированно вытащить твоих друзей из этой заварухи. И так уже один при смерти». Он сказал, и меня будто самого ранили, прямо в сердце, даже спина прошла: «Кто?!» – «Фулбрайт». Господи, Роджер… «Да что ж вы молчали, ферфлюхтеры этакие?!» Дитрих был уже далеко и не ответил. Понятно. Надо было, вот и молчали. Им надо. А мне?!

Тут они действительно закруглились – спросили еще о какой-то ерунде, почти не слушая ответов, потом вызвали по телефону своих агентов, охранявших Крис в гостинице, и дали мне трубку. Голос у девочки оказался усталый, надтреснутый, но она была рада меня слышать, ждала своего Поля, верила, что теперь все у нас будет хорошо. Странноватый на взгляд непосвященного, но донельзя искренний ритуал обручения там, на шоссе, связал нас двоих накрепко. Я говорил с Крис, а сам невольно поглаживал большим пальцем надетое на безымянный колечко, и от этого внутри становилось теплее.

Потом мне вручили пару таблеток, и я по старой антидопинговой привычке долго выяснял, что это за дрянь. На меня сначала обиженно фыркали, мол лопай, парень, что дают, и не выпендривайся, потом назвали длинную формулу, из которой я уловил только окончание «…зепам». Ясно, что транк, но какой – бог его знает. Препаратами из этой группы у нас в команде не пользовались, и я понятия не имел, как такой на меня подействует, однако таблетки все-таки проглотил. Решил, что лучше уж принудительно отрубиться ненадолго сейчас, чем упасть самостоятельно, но замертво. С наслаждением разулся, завалился на диван, попробовал стрельнуть у оперативников сигаретку, потерпел сокрушительное поражение – физкультурники хреновы, европейцы, все хотят до ста лет дожить, – и действительно начал потихоньку успокаиваться. А потом и засыпать. Штаб Дитриха бубнил и шевелился, я лениво подслушивал и медленно погружался в блаженную нирвану. Последняя реприза, которая отпечаталась в памяти – «Черт бы побрал их русские автоматы! [14] » – «Югославские они, точнее сербские, мы же проследили». – «А стреляют как русские – два вертолета в решето и пятеро раненых!» – «Так это не у нас, это у полиции, и когда было-то, в самом начале…» – «А скажут потом – мы виноваты!» – «А мы скажем, что предупреждали». – «А мы что, на самом деле предупреждали?»… Я еще подумал – интересно, кто-нибудь посмотрел на меня неодобрительно при упоминании русских автоматов? Но лень было открывать глаза, так что я просто заснул, и приснилось мне, будто мы с Илюхой, еще мальчишки совсем, деремся. А у нас уговор был по лицу не бить – и вдруг он мне ка-ак залепит в скулу! Ну, и я ему в ответ ка-ак в переносицу тресну! И вдруг открывается у него промеж глаз пасть акулья с во-от такими зубищами, и начинает он мой кулак грызть. Потом заглатывает руку по самое плечо и жует ее, жует… А другой пастью, которая на привычном месте, кричит – хватит спать, подъем, грабли убери, да проснись же, трам-тарарам!

14

В начале 2000 г. вокруг «русских автоматов» развернулась целая дискуссия. Короткая версия романа – меньше полусотни страниц, нечто вроде киносценария, голый сюжет – готовилась к публикации в журнале «Если». И тут сотрудник этого авторитетного издания (уже не сотрудник, но я тут ни при чем, – март 2000 г.), видный (и уважаемый автором) писатель Г. вдруг предложил: «Замени „калашников“ на другой автомат». Автор удивился – зачем? Г. объяснил: надоело. В современной масс-культуре, сначала западной, а теперь уже и нашей, сложился дурацкий стереотип. Когда на экране (в тексте) хороший парень – непременно у него в руках продвинутое оружие нерусской конструкции. Появляется негодяй – обязательно с «АК». Просто засилье уродов с «АК». Автор подумал и согласился – с тем, что стереотип такой и правда есть. Но менять автомат не стал. Его не смутило даже то, что в 2020 году террористы смогут найти себе что-нибудь поновей (это замечание из недр фокусной группы, читавшей рукопись). Поверьте, выбирая «АК», автор исходил из конкретной тактической задачи, стоящей перед террористами, и конкретных же их чисто экономических возможностей.

Пользуюсь случаем заступиться за «калашников» в принципе. Вокруг «АК» действительно много стереотипов, еще больше откровенных мифов. Из широко известных писателей только один и лишь однажды – Стивен Кинг в романе «Худеющий» – адекватно описал расстрел автомобиля из «АК». Там же звучит фраза: «Это совсем не так, как в кино». Вот именно.

Зачастую литераторы суют в руки своим героям что ни попадя, лишь бы было покрасивее. Однако специалисты почему-то ходят на дело не с тем оружием, кое им рекомендуют писатели, а с тем, под которое «заточены» их навыки и которое в реальных условиях обеспечит пусть не идеальный, зато стабильный результат. Наш снайпер, отбивший у чеченского «коллеги» роскошный «баррет», обычно продолжает воевать с СВД. Он и рад бы освоить «баррет», но есть десяток причин, которые этому объективно мешают, и пренебрежение хотя бы одной из них может встать снайперу чересчур дорого. Это конкретика. А все остальное – те самые мифы, стереотипы, легенды, то есть беллетристика, сиречь от лукавого. Понятно, что отставной самоходчик Дивов – вовсе не эксперт по стрелковым вооружениям, но он хотя бы старается чтить тезис «не учи отца жесткой эротике». Особенно после того, как попал в дурацкий переплет с одним транснадежным и суперпростым автоматом. Из-за небрежного обращения с затвором «АКС-74» случился перекос, и заклиненный патрон я выковыривал шомполом, бормоча всякие другие тезисы. Смысл их был примерно такой: у самоуверенного мальчишки рано или поздно откажет даже лазерный меч рыцаря джедай. На этом мы, мальчишки, и попадаемся. Шутка ли – знакомый до боли «АКС» умудрился вывести из строя признанный лучший стрелок, всегда клавший все мишени.

Вообще-то «АК» – прибор морально устаревший независимо от модификации. Это образчик той идеологии стрелкового оружия, от которой сейчас повсеместно отказываются. Нынешняя тенденция – снижение калибра и повышение скорострельности. Попросту говоря, лучше тот автомат, из которого можно подстрелить больше народу в единицу времени. Но где и как вы намерены стрелять? В сортирах и лифтах (кто вспомнит, откуда цитата)? И тут выясняется, что иногда «АК» гораздо удобнее крутых новомодных штучек, разработанных скорее для полицейских нужд, чем для реального боя на местности. Удобнее в силу универсальности и изначально армейского характера. По самым приблизительным расчетам «АК» будет производиться и активно использоваться минимум до 2025 г.

Тут я подумал, что ситуация мне не по душе, и мощным рывком себя из нее выдернул. Гляжу – склонился надо мной давешний оперативник и будто клещами в руку мою вцепился. А напарник его по щекам меня хлещет. С соответствующими выражениями. Слышимость отвратительная, будто через стену, видимость не лучше, сплошной туман. «Очнитесь, Поль, не нести же вас». – «М-м-мы к-к-куда?» – «На гору, в Моннуар. Шеф хочет, чтобы вы посмотрели». Нет сил уточнять, зачем смотреть и на что, я просто даю засунуть себя в ботинки и вывести под руки из участка. Ноги почти не слушаются, от колена и вниз они совсем никакие, я двигаю ими кое-как за счет бедра, подтягиваю вверх и опускаю, все это сопровождается ноющей болью, и каждый шаг приходится рассчитывать. В вертолет меня фактически грузят. Отрыва от земли не чувствую – а может, и не летим мы никуда, да мне, если честно, все равно. В салоне шумно и тряско, но я снова куда-то плыву, успев только на прощанье горячо поблагодарить всех присутствующих за поганые таблетки. И прихожу в себя уже на холодном чистом свежем воздухе. Наверху. Хорошо, что перепад высот невелик, а я полностью акклиматизирован. И еще здорово, что на мне куртка с большим капюшоном, теплая и уютная, правда, из опасного скользкого материала. Неправильная куртка, не приведи Господь в такой упасть на склоне.