Молодые и сильные выживут (= Закон фронтира)
Шрифт:
– А с Главным? – поинтересовалась Женя, утрамбовываясь под дверь.
– Хватит язвить, – посоветовал Олег и вышел наружу.
Вдоль обоих бортов «Чероки» протопали тяжелые башмаки и остановились. Патруль занял оборону.
Гош остановил тягач посреди двора, заглушил двигатель и с трудом выбрался наружу. От рычагов очень устали руки, и снять шлемофон оказалось неожиданно сложным делом, а закурить – и подавно.
Большой сидел на подножке «Лендровера» и громко всхлипывал. Цыган с потерянным видом бродил среди развалин коровника. Внутри сгоревшего дома что-то с грохотом упало и чертыхнулся Костя.
Гош
Большой поднял зареванное лицо.
– Что же теперь делать? – спросил он.
– А? – не расслышал оглохший Гош.
– Я говорю – что делать теперь?
Гош спрыгнул на землю и, неловко ковыляя – оказывается, болели не только руки, – подошел к Большому.
– Это все моя вина, – сказал он, глядя великану прямо в глаза. – И ничего уже не поправишь.
– Оставь, Гошка. Ни в чем ты не виноват.
– Я отпустил их. Понимаешь, отпустил.
– И правильно… – Большой снова всхлипнул. – Отпустил – и правильно. А что ты должен был сделать? Расстрелять на месте только за то, что они тебя почему-то не любят?
– Не знаю…
– Все к этому шло, – подал голос Цыган, выбираясь из коровника с парой обугленных лопат в руках. – Так и так. Неделей раньше, неделей позже, какая разница. Не забыть бы только Косте морду набить.
– Да что же мне теперь, повеситься, что ли?! – плачущим голосом взмолился из дома Костя. – Ну заснул я, заснул! Да! А эти?.. Кто их просил рацию на столе бросать?
– Заткнись, – попросил Большой. – А то я тебе… Ох, не могу… Не смотрите на меня, ребята.
– Да мы и не смотрим. – Цыган протянул Гошу лопату. – Где?
– В саду, наверное, – понял Гош его немой вопрос. – Фермера где хоронили?
– Там. Под забором.
– Вот и пошли.
– Эй, Большой! Кончишь плакать, найди лопату и присоединяйся.
Большой в ответ что-то промычал сквозь обильные слезы.
– Тоска, – пробормотал Цыган. – Какая же тоска, мужики! Снова мы осиротели. Это что, судьба? Карма?
– Если Женя не выберется из города, – сказал Гош, взвешивая лопату в руке, – я им покажу, какая у меня карма!
Могилы копал в основном Гош. Цыган то и дело отходил в дальний угол сада покурить, и слышно было, как он там давится слезами и бормочет проклятья. А у Гоша внутри будто застыло все. Он методично копал, совершенно механически, так же, как учился перезаряжать автомат несколькими часами раньше. И думал о том, что теперь осталось чуть-чуть до самого дна. Совсем чуть-чуть. Еще вот потерять Женю – и все, конец. Можно будет честно признать, что становиться человеком ему, Георгию Дымову, не стоило. Лучше бы он очнулся «тупым».
Убитый горем и раздавленный чувством вины Костя, добровольно взваливший на себя обязанности похоронной команды, выволок в сад два завернутых в брезент тела. Вернулся в дом и принялся там забивать гвозди. Принес два грубо сколоченных из обгоревших по краям досок креста с табличками.
– Что написать? – спросил он хрипло.
– Просто имена. Корсаков Александр Алексеевич, Филин Николай Иванович. Выпить у нас есть?
– В подвале осталось.
– Давай, тащи. Выпить и закусить на всех. Ох, нажрусь я сегодня…
Костя ушел. Гош продолжал копать. Цыган
не появлялся, Большой тоже. Гош кидал землю и размышлял, что же такое пережил Белый, если отказывался признать свое имя, при этом таская постоянно в нагрудном кармане собственные водительские права. Необычные права, новые, российские, с цветной фотографией.– Эй! – закричал во дворе Цыган. – Малыш!
– Это не Малыш. Это Генри бродит, – сказал Большой. – Убили гады Малыша.
– Точно, Генри. А я-то обрадовался… Будет нам от Рыжей на орехи.
– Ты ее из города вытащи сначала.
Гош забросил наверх лопату и выбрался из могилы.
– Костя! – позвал он.
С пепелища вышел и двинулся к столу нагруженный выпивкой и закуской Костя.
– Генри – твой. Значит, ты у нас остался единственный наездник. Регулятор графства Линкольн… Хочешь послужить обществу?
Костя в ответ только вздохнул.
– Как наших похороним, тут же собирай манатки, прыгай в седло и скачи к городу. Туда, где я Женю собирался встречать, тебе ребята покажут. Осторожно покрутись там, посмотри, что и как. На засаду только не наткнись. Хотя для «тупых» засада – это перебор. Сделаешь?
– Запросто.
– Не очень это рискованно будет?
– А мне теперь все равно.
– Вот тебе-то как раз не все равно. Ты нам еще понадобишься.
– Не бойся, я аккуратно.
– Женькино барахло сгорело?
– Начисто. Даже винтовка и та никуда не годится.
– Проклятье! Ладно, вернется живая, я ей платье от Кардена подарю.
– Мне подождать ее до рассвета?
– Если это окажется реально – да. Часов до девяти.
– Так я вас там и встречу…
– Мы не пойдем в Тулу, Костя, – сказал Гош.
– Это как? – не понял Костя. Лицо его окаменело.
– Сначала мы поедем в войсковую часть и найдем что-нибудь большое и страшное. А потом уже в Тулу. Расслабься.
– А-а…
– Кому бы скотину уцелевшую отдать…
– Некому. Ты не о том сейчас думаешь. Ты лучше прикинь, что делать, если «тупые» вернутся на добивание.
– Мы уйдем сразу же после того, как наших похороним. Ждем тебя к часу дня в парке техники у первого бокса. С Женей или без нее, все равно. Ладно, зови ребят.
Костя покорно ушел во двор. Гош сидел на краю могилы, свесив ноги вниз. Он сегодня вычерпал себя до конца. А впереди был еще гусеничный марш километров на шестьдесят. И очень много всевозможных сложностей и неприятностей, предсказать которые Гош пока не брался, но чувствовал, что без этого не обойдется. Жить не хотелось, а хотелось заснуть и не проснуться. Или все-таки проснуться и обнаружить, что весь этот безумный год был просто кошмаром. Тяжелым, мучительным, но всего лишь сном.
Объездчики без лишних церемоний опустили тела в могилы, засыпали их и воткнули в землю кресты. Белого застрелили в коровнике, где он работал. Сан Сеича взяли в саду и забили насмерть. Мобильная рация лежала в доме на столе, как раз на таком расстоянии от обоих погибших, что они не могли слышать ее сигнал. А уставшего от пастьбы в одиночку Костю просто разморило на солнышке. Да так крепко, что отчаянные вызовы Цыгана подняли его слишком поздно. Он увидел столб дыма и бросился на выручку, но все уже умерли и пожар догорал. Судя по следам, на ферме побывал давешний БТР и человек двадцать народу. И в любой момент они могли вернуться. Но Гош больше не в силах был спешить. Он устал. И ему хотелось выговориться перед Сан Сеичем – хотя бы на прощание.