Молодые львы

Майкл вытащил из заднего кармана рабочих брюк поллитровую бутылку джина, сделал большой глоток и снова засунул ее в карман, не предложив Фанстоку выпить; Фансток, напивавшийся каждый субботний вечер, никогда не пил среди недели до отбоя, а сейчас было только десять часов утра. Да и, кроме того, Майкл устал от Фанстока. Вот уже более двух месяцев они служили в одной роте в центре подготовки пополнений. Один день они трудились над кучей старых досок, вытаскивая и выпрямляя гвозди, а следующий день работали на кухне. Сержант – заведующий кухней невзлюбил их обоих и последние пятнадцать раз поручал им самую грязную работу: скрести огромные сальные котлы и чистить печи.

Насколько Майкл понимал, им обоим, ему и Фанстоку, который по своей глупости не был способен ни на что другое, предстояло провести остаток войны, а может быть, и остаток своей жизни, чередуя вытаскивание гвоздей с работой на кухне. Когда Майкл утвердился в этом мнении, он подумал было о побеге, но потом нашел утешение в джине. Это было очень опасно, потому что в лагере была дисциплина, как в колонии для уголовных преступников, и солдат то и дело приговаривали к долгим годам тюремного заключения за меньшие проступки, чем пьянство, при исполнении служебных обязанностей. Однако постоянный поток винных паров, отупляющий и иссушающий мозг, позволял Майклу продолжать существование, и он охотно шел на риск.

Вскоре после того, как его поставили на эту работу, он написал подполковнику Пейвону, прося о переводе, однако не получил никакого ответа. А теперь Майкл все время чувствовал себя слишком усталым, чтобы дать себе труд написать еще раз или же попытаться сбежать отсюда каким-либо другим путем.

– Лучшее время за всю мою службу, – тянул Фансток, – было в Джефферсонских казармах в Сент-Луисе. Там в баре я приглядел трех сестер. Они работали на пивоваренном заводе в городе в разные смены. Этакие простушки с Озарского плоскогорья. Они не могли скопить себе даже на пару чулок, пока не проработали целых три месяца на этом заводе. До чего же было жалко, когда я получил приказ отправиться за океан.

– Послушай-ка, – сказал Майкл, медленно ударяя по гвоздю, – не можешь ли ты говорить о чем-нибудь другом?

– Да я просто стараюсь убить время, – обиделся Фансток.

– Придумай для этого другой способ, – отрезал Майкл, чувствуя, как джин приятно обжигает желудок.

Они молча застучали молотками по расщепленным доскам.

Мимо прошел солдат с ружьем, конвоируя двух заключенных, кативших тачку, доверху нагруженную обрезками досок. Заключенные сваливали их в кучу. Они вяло, с нарочитой медлительностью передвигали ноги, как будто впереди во всей их жизни не оставалось заслуживающего внимания дела.

– Ну, пошевеливайтесь, – вяло пробурчал конвоир, облокотившись на винтовку. Заключенные не обратили на него никакого внимания.

– Уайтэкр, – сказал конвоир, – достань-ка свою бутылочку.

Майкл мрачно поглядел на конвоира. «Полиция, – подумал он, – везде одинакова: собирает дань за то, что смотрит сквозь пальцы на нарушения закона». Он вытащил бутылку и вытер горлышко, прежде чем передать ее конвоиру. Он ревниво следил, как тот большими глотками тянет джин.

– Я пью только по праздникам, – ухмыльнулся конвоир, возвращая бутылку.

Майкл спрятал бутылку.

– А что сегодня за праздник? – спросил он. – Рождество?

– А ты ничего не слышал?

– О чем?

– Сегодня мы высадили десант. Сегодня день вторжения, братец, разве ты не рад, что ты здесь?

– Откуда ты знаешь? – недоверчиво спросил Майкл.

– Сегодня по радио выступал Эйзенхауэр. Я слушал его речь. Он сказал, что мы освобождаем лягушатников.

– Я еще вчера почувствовал, что что-то случилось, – сказал один из заключенных, маленький, задумчивый человечек, осужденный на тридцать лет за то, что в ротной канцелярии ударом кулака сбил с ног своего лейтенанта. – Вчера меня вдруг обещали помиловать и уволить из армии с хорошей характеристикой, если я вернусь в пехоту.

– Что же ты им ответил? – заинтересовался Фансток.

– Черта с два, – сказал я им, – с вашей хорошей характеристикой уволишься, пожалуй, прямо на военное кладбище.

– Заткни глотку, – лениво сказал конвоир, – и берись-ка за тачку. Уайтэкр, еще один глоток ради праздничка.

– Мне нечего праздновать, – возразил Майкл, пытаясь спасти свой джин.

– Не будь неблагодарным, – не отставал конвоир. – Ты здесь в целости и сохранности, а мог бы лежать где-нибудь на берегу с осколком в заднице. Тебе очень даже есть что праздновать. – Он протянул руку. Майкл подал ему бутылку.

– Этот джин, – сказал Майкл, – стоил мне два фунта за пинту.

Конвоир ухмыльнулся.

– Тебя надули, – сказал он. Он пил большими глотками. Оба заключенных смотрели на него жадными, горящими глазами. Наконец конвоир отдал Майклу бутылку. Майкл тоже выпил по случаю праздника и сразу почувствовал, как его охватила сладкая волна жалости к самому себе. Он холодно взглянул на заключенных и убрал бутылку.

– Ну, – сказал Фансток, – надо думать, уж сегодня старина Рузвельт должен быть доволен: наконец-то он начал воевать и успел погубить немало американцев.

– Я готов держать пари, – сказал конвоир, – что на радостях он выскочил из своей коляски и пустился в пляс по Белому дому.

– Я слышал, – сказал Фансток, – что в день, когда он объявил войну Германии, он устроил в Белом доме большой банкет с индюшками и французским вином, а после банкета они раскладывали друг друга прямо на столах.

Майкл глубоко вздохнул.

– Германия первая объявила войну Соединенным Штатам, – сказал он, – мне на это наплевать, но дело было именно так.

– Уайтэкр – коммунист из Нью-Йорка, – сообщил Фансток конвоиру. – Он без ума от Рузвельта.

– Ни от кого я не без ума, – сказала Майкл, – но Германия первая объявила нам войну, и Италия тоже. Это было через два дня после Пирл-Харбора [82] .

– Пусть скажут ребята, – сказал Фансток. Он повернулся к конвоиру и заключенным. – Ну-ка вправьте мозги моему приятелю.

– Мы начали войну, – сказал конвоир. – Мы объявили войну. Для меня это ясно, как день.

82

17 декабря 1941 года внезапным нападением на американскую военно-морскую базу Пирл-Харбор (Гавайские острова) Япония начала военные действия против США.

– А вы как думаете, ребята? – обратился Фансток к заключенным.

Оба утвердительно кивнули.

– Мы объявили им войну, – сказал солдат, которому предлагали увольнение с хорошей характеристикой, если он согласится пойти в пехоту.

– Точно, – сказал другой заключенный, который служил в военно-воздушных силах в Уэльсе, когда его уличили в подделке чеков.

– Ну посмотри, – сказал Фансток. – Четверо против одного, Уайтэкр. Решает большинство.

Майкл посмотрел на Фанстока пьяными глазами. И вдруг ему стало нестерпимо гадко это прыщавое, злобное, самодовольное лицо. «Только не сегодня, – как в тумане подумал Майкл, – только не в такой день, как сегодня».