Молох. Укус кобры
Шрифт:
– Платье не помни. Сразу же после осмотра выходи. Мы уже опаздываем, - и выскальзывает в коридор.
Жаль. Я почти привыкла к ней. Обвожу взглядом светлое помещение, жмурюсь от яркого света. Шейх же вроде не любит такое освещение? И по мере того, как до меня доходят слова Саадат, сердце в груди снова начинает колотиться, словно птица в клетке.
В углу комнаты я замечаю ещё одну женщину. Она, кажется, не обращает на меня внимания, молча раскладывает на белом полотенце какие-то инструменты. А до меня, кажется, начинает доходить.
Дверь, конечно же, оказывается закрытой. Её держит кто-то снаружи. И, попытавшись её толкнуть, слышу
– Делай, что говорят, не заставляй меня входить!
– Проходи, ложись здесь! – слышу властный оклик и не сразу понимаю, что этот громогласный голос принадлежит женщине, которая со мной в комнате.
Вот почему здесь так отвратительно светло. Это что-то типа смотровой. Жуткая комната.
– Со мной… Со мной всё нормально. Я девственница, - отчаянно не хочу, чтобы эта баба ко мне прикасалась. Со спины она похожа на горбатого гоблина из какой-то детской страшилки.
– Ложись, я должна тебя осмотреть! Быстро! – повышает голос бабища, а я понимаю, что выхода нет. Сейчас сюда вломится Саадат и они разложат меня на этой кушетке, как лягушку для препарирования. Мерзко…
Благо, гинекологического кресла здесь нет. Оно на меня наводит тихий ужас даже в мирное время, сейчас и подавно. Впрочем, хватит и этой бабы.
Ложусь на белую простынку, раздвигаю ноги и закрываю глаза. Интересно, здесь бельё вообще положено? Или меня так и будут таскать по дворцу шейха без трусов. Как же мерзко всё-таки, а…
Пока женщина грубо орудует у меня между ног, я думаю о всякой чепухе. Не стоит сейчас вникать во всё происходящее. Выводы мне однозначно не понравятся. И эта баба у меня в промежности лишь цветочки.
Осмотр заканчивается неожиданно быстро. Женщина помогает мне подняться, сама поправляет платье. Потом берёт зачем-то кровь из вены и ни на один вопрос не отвечает. А после выводит меня за дверь без всяких разговоров. Там я снова попадаю в руки Саадат, и две ведьмы быстро о чём-то перешёптываются.
– Пойдём, красавица. Эмир будет рад, когда узнает, что ты невинна. Это очень хорошая новость!
Замечательно просто. Я теперь стала ещё более лакомым куском для ненормального араба. Осталось надеться, что он всё-таки не насильник и я смогу выбраться из этого дворца. Рано или поздно…
– Пришли. Теперь слушай меня внимательно, - мы останавливаемся перед двойной, огромной дверью, у меня начинают трястись поджилки. – Когда войдёшь, поклонись эмиру. Ни на кого не смотри. Ступай маленькими шагами и смотри себе под ноги, - поправила тонкую вуаль, волосы, взяла меня за плечи. – Не груби господину и не открывай рот, пока тебе не позволят говорить. И не устраивай истерик, а то я тебя изобью! Всё, иди! – дверь передо мной открылась, и я сходу окунулась в праздник. В приглушённом свете, будто змеи, грациозно извиваются танцовщицы. Они танцуют в центре круга из диванов и столиков, за которыми сидят мужчины. Их немного, но мне тут же становится не по себе от их внимания. Стихают разговоры и смех, даже музыка, кажется, становится тише. И стены начинают давить…
Сбежать бы, но там за дверью Саадат, которая обещала избить. А может мне просто не хочется спасовать перед шейхом?
Виновник торжества восседает в центре. Один на диване, перед ним кальян и поднос с чаем. Смотрит на меня пристально, его улыбка гаснет и глаза начинают блестеть. Восхищенно… Он смотрит на меня с восхищением. Боевой настрой тут же теряется, я чувствую, как обжигает щеки румянец. Благо, на мне вуаль и никто не видит
лица. Только глаза. Глаза, которые я должна была опустить.Остальные гости угощаются алкоголем, заедают фруктами и какими-то закусками, а танцовщицы продолжают вилять перед ними бёдрами и голыми животами. Красиво.
Я почему-то представляю себя в этой одежде и сердце заходится от волнения. Я всегда любила Восток. С его загадками, танцами, красивыми, романтичными сказками. И мне вдруг начинает казаться, что я тоже угодила в сказку. Но это длится совсем недолго. Шейх поднимает руку, манит меня властным, уверенным движением и я тут же вспоминаю, при каких обстоятельствах я тут оказалась. Не особо романтично, так-то.
Задрав подбородок, иду к нему и, остановившись перед его столиком, смотрю эль Хамаду в глаза.
– Ты хотел меня видеть?
Сбоку слышатся шепотки – это его друзья меня обсуждают.
– Тебе не известно, как нужно приветствовать своего господина, Райхана?
– разглядывает меня, развалившись на диване и закинув руки на спинку.
– Я не Райхана. Меня зовут Ирина. И ты не мой господин, - отвечаю, глядя прямо. Не склонюсь. Только не здесь, не при этих людях.
– Аллах, какая женщина!
– смеется мужчина с соседнего дивана. Рядом с ним сидит танцовщица и кажется… Нет, не кажется. На ней нет верха. Совсем ничего. Только юбка. Но юбка, как известно, грудь не прикрывает. – Брат, что это за прекрасное создание? – поворачивается к шейху. – Познакомишь?
А вот эль Хамад его радости не разделяет. Смотрит на меня пристально, склонив голову чуть вперёд. Освещение здесь слабое, почти интимное, оттого и кажется, будто его глаза становятся ещё чернее. Чернее ночи. И блестят, будто у пантеры. Кстати, а где его премилая домашняя кошечка?
– Это моя… - эль Хамад будто специально растягивает фразу, а когда я вытягиваю шею, чтобы наверняка его расслышать, усмехается и… Не договаривает.
– Я Ирина! Переводчица из России! Халим эль Хамад меня похитил! – объявляю громко, чтобы перекричать музыку. И желаемого добиваюсь. Теперь на меня смотрят даже те, кто не обратил внимания изначально.
– Наложница. Моя наложница, - всё-таки договаривает шейх. – И, да, я её похитил.
Лежа на лестничной площадке, я истекала кровью и думала о том, как несправедливо и обидно будет погибнуть вот так. Сквозь дымку во взгляде увидела склонившуюся надо мной тень, а в следующую секунду чья-то огромная ручища схватила меня за шиворот и дёрнула вверх.
— Эй, живая? — послышался грубый, хриплый голос.
Было трудно сформулировать чёткий ответ, и я даже не стала пытаться. Лишь невнятно замычала и обмякла в его руках.
— Я об этом пожалею, — проворчал мужик, и последнее, что я увидела перед тем, как отрубиться, – огромную, страшную кобру на его предплечье.
***
Он вернётся через десять лет, чтобы отомстить ей за предательство… Чтобы показать ей, как это больно, когда с тебя заживо сдирают кожу и бросают в огонь корчиться в муках.
Он вернётся, чтобы уничтожить её, стереть в своей груди последние следы той ядовитой любви.