Молоко
Шрифт:
— Да подавись ты!
Говорит в пустоту: Васи и след простыл.
Сергей поинтересовался у мамы — каким образом Губоносов мог воровать, работая приемщиком, если все учитывается в документах.
— Очень просто, — пояснила мама, — забирает несколько бутылок, продает их соседям и покупает красненького. Зарплату за него жена получает, а выпить надо.
— А чем нехватку объяснял?
— Да ничем. Не брал, и все тут. За месяц набиралось рублей сорок…
— Так удерживали бы.
— Попробуй, удержи — для этого надо иметь его согласие, а он — ни в какую, не подписывает — и все.
— Так что, — дивится Сергей, — тысячи нельзя воровать, а сороковки можно? Так выходит?
— Вот прицепился, — сердится мама, — ничего нельзя воровать. А ты иди, растолкуй это Васе… Грузчики везде нужны — вот и нянчимся. Он и боя много оставлял — пьяным работал, швырял как попало. И водкой после закрытия спекулировал. Делец, копейку да выгадает, а больше ему и не надо — лишь бы на красненькое… Зато уж на тебя нахвалиться не могут.
— Да знаю, — отмахивается Сергей. — А лампочку над дверью вкрутить — не допросишься.
— Ты, сынок, не проси, а требуй, — поучает мама, — не приступай к работе, пока порядка не будет.
— Надо бы, — соглашается Сергей и тут же забывает об этом.
Итак, делает вывод Сергей, Вася — социальное зло. Буду искоренять. Пора проучить прохвоста. Мысленно Сергей теперь только так называет Губоносова. Но Вася, словно почуяв беду, не появлялся. И Сергей лишний раз убедился, что Вася в его судьбе — злой рок, злой дух, демон зла. Чем, как не преступными связями с потусторонним миром, можно объяснить такую прозорливость и такое коварство.
Стала прибегать его дочка. «Бес» — тут же окрестил ее Сергей. Девочке лет девять. Чумазая, неряшливо одетая, она забегает в машину, заскакивает в комнату, ловко взбирается на ящики и, шмыгая носом, блестя точь-в-точь Васиными глазами, начинает канючить:
— Дядь, дай бутылку?
— Как же я дам? — вспоминая о своем будущем высшем педагогическом образовании, пытается вразумить ее Сергей. — Молоко не мое, молоко государственное… Немедленно слезь с ящиков — упадешь ведь. Как тебя зовут?
Но девочка, игнорируя проповеди Сергея, его доброжелательный тон, игриво сверкает глазами, улыбается и жалобно ноет:
— Дядь, дай бутылку.
Сергей придумывает великолепный, как ему кажется, ход: он подчеркнуто не обращает внимания на девочку, а ей, оказывается, этого и надо — она убегает, прихватив бутылку кефира. Сергей, исполненный праведного гнева, но сохраняя достоинство, строго кричит вдогонку:
— Немедленно поставь на место!
Девчонка оборачивается и показывает ему язык. «Какой маленький», — умиленно думает Сергей.
Но увидев это «маленький» несколько раз подряд, он уже не умиляется.
— Брысь! — орет он и делает свирепое лицо.
Девочка, успев убедиться, что дяденька добрый и только притворяется строгим, ни капельки не боится. Сергей хочет силой вывести ее из комнаты и хватает за руку, но она вдруг пронзительно взвизгивает, и Сергей, до смерти напуганный, тут же отпускает ее. Сергей молит бога, чтобы машина пришла попозже, когда девчонка уже спит, но как назло ночью машины приезжают редко, обычно в десятом часу…
Сергей стал плохо спать. Несколько
раз ему уже снился один и тот же сон: огромная, пустая, но почему-то запечатанная бутылка, внутри которой сидит и курит Вася, а на фольге крышки пляшет и кривляется его дочка, время от времени громко взвизгивая и высовывая язык…Сергей спросил у мамы — к чему бы такой сон? А мама сказала, что глупости это, не надо наедаться после работы. Сергей обиделся — какие же глупости… И рассказал про свои огорчения. И хотя он старался говорить непринужденно, с юмором, красочно описывая свои отношения с девчонкой, голос его все-таки начал предательски подрагивать. И мама сначала смеялась, но наконец, что-то поняв, нахмурилась…
На следующий день сработала цепочка: мама позвонила заведующим, те взгрели Васю, Вася разобрался с дочкой, и та прекратила террор. Зато напихала снегу в радиатор машины, и шофер ругался.
Неделю Сергей работал спокойно. Потом случилось несчастье.
В воскресенье утром кто-то звонит. Все еще спят. Сергей в одних трусах встает и открывает дверь. За дверью — незнакомый мужчина. Он спрашивает:
— Здесь живет приемщик?
— Это я, — отвечает Сергей.
— Я — бригадир грузчиков, — говорит мужчина. — Ключ у тебя?.. Пошли в магазин. Дверь оказалась открытой, и весь завоз поморожен на семьсот рублей. Надо подписать акт…
Сергей, забыв пригласить мужчину пройти, возвращается в комнату, начинает убирать постель, но одеяло валится из рук. Ежась и позевывая, запахивая халат, входит мама.
— Доброе утро, сынок, — говорит она.
Слово «доброе» звучит как издевательство, и Сергей показывает рукой в прихожую.
— Кто-то пришел? — спрашивает мама.
— Бригадир, — тупо отвечает Сергей.
Мама проходит в прихожую, и Сергей слышит ее голос:
— Гришенька, здравствуй, что же это ты за порогом стоишь, проходи, проходи. Зачем пожаловал?
Громко и внятно, явно гордясь серьезностью возложенной на него миссии, Гриша повторяет слова, а Сергей, натягивая лихорадочно брюки, застывает на одной ноге, напряженно вслушивается, надеясь, что не семьсот было сказано в первый раз, а семьдесят, но снова звучит — «на семьсот рублей…»
Мама возвращается, берет папиросу, закуривает и садится, лицо ее не выражает ни единого чувства, кроме удовольствия от каждой глубокой затяжки; и вдруг начинает беззвучно плакать — слезы потекли из ее глаз, текут и текут, и она рукавом халата аккуратно их вытирает, и они снова текут, а мама молчит и курит, и плачет, и лицо ее почти спокойно. Больно Сергею смотреть на такое лицо, ныряя в свитер, он бормочет, не глядя на маму:
— Так вот, вот так, так вот…
Так же неожиданно, как начала, мама перестает плакать.
— Успокойся, Сереженька, — совсем некстати говорит она.
А Николай, громко протрещав суставами, с наслаждением потягивается, сцепив руки за головой и даже постанывая от наслаждения, потом, глубоко вздохнув, ложится на спину и хриплым со сна голосом говорит:
— Я тебе передачки таскать буду… курочек.
Сергей уже надевает пальто. Мама хватает с вешалки шарф, перчатки и подает ему, старается заглянуть в глаза и приговаривает: