Молот Тора

Мне показалось, будто за нами захлопнулись райские врата. Обернувшись разок, я увидел лишь чистые небеса, простиравшиеся до западного горизонта.

— Чертовски жаль, что я не сразил Сесила наповал первым выстрелом, когда он преследовал нас в каноэ, — сказал я Пьеру. — Вечно я чуть-чуть промахиваюсь.

— Нет, как раз лучше, что по своему милосердию ты наказал его не слишком сурово, — мрачно заметил француз. — Зато сильно уязвил его самолюбие и наполнил чувством мести. То, что случилось под этим деревом, Итан, должно было случиться. Мы довели дело до логического конца.

На второй день я начал охотиться и сначала подстрелил енота, а потом и оленя. Женщины научили нас находить подножный корм, и мы собирали все, что находили из съедобных осенних ягод и корешков. Утренники стали морозными, и деревья быстро теряли свой лиственный наряд. На четвертый день мы уже тащились под ранним снегопадом.

Я захватил с собой снятую с оленя шкуру, и когда мы вышли к реке, то соорудили новую валлийскую лодку типа той, что позаимствовали у манданов. Это занятие отняло у нас целый день, и если бы Пьер оказался хоть немного тяжелее, наше суденышко наверняка пошло бы ко дну, но оно отлично понесло нас по спокойному течению широкой реки. Плавание дало передышку моей раненой ноге, мы попросту дрейфовали, используя в качестве руля приклад моей винтовки. Если печаль еще разъедала мою душу, то телесные раны начали затягиваться.

Пьер вырезал себе весло и начал поговаривать о строительстве каноэ.

Следит ли за нами Аврора? Пока я не заметил ее следов. Может, она сошла с ума и погибла, заблудившись в прериях?

Проходя через озера, река становилась все более широкой и полноводной. На третий день мы поняли, что именно по этой реке мы раньше поднимались на нашем втором каноэ. Тогда мы более уверенно продолжили плавание в юго-восточном направлении, и в итоге течение принесло нас к индейской деревне, где, к нашему изумлению, весело играли дети, мирно ловили рыбу мужчины, а женщины готовили пищу и чинили одежду. Несмотря на пережитые нами злоключения, мир остался неизменным. Многие поселения продолжали жить обычной и счастливой жизнью. Здесь, в этих новых западных землях, бледнолицые и краснокожие не вели истребительные войны.

Почему бы мне просто не остаться у них? По-моему, они живут в настоящем раю…

Но нет, ведь я ученик Франклина и как исследователь должен сообщить о моих научных открытиях. Кроме того, я считал себя предприимчивым посланцем Наполеона и натуралистом Джефферсона, а также заблудшим агентом сэра Сиднея Смита и знатоком электричества. Меня чествовали как героя в Морфонтене! И меня любили Намида и Астиза, первая погибла, а вторая вновь затерялась в Египте, хотя, возможно, не безвозвратно. Да и по натуре мне больше нравится вращаться в обществе, посещать королевские дворцы и президентские особняки, чем бродить по прериям и жить в вигвамах. К тому же, по предположениям Авроры Сомерсет, я могу еще найти где-то нечто более важное, чем молот Тора.

И я заставлю ее сказать, что именно, если она попадется на моем пути.

По щедрой традиции бедняков, живущих в суровом мире дикой природы, индейцы подарили нам старое каноэ, и мы продолжили плавание, время от времени перетаскивая нашу лодку через порожистые участки.

Через две недели после того, как мы, едва волоча ноги, покинули долину Иггдрасиля, на нашем пути встретился лагерь четырех французских трапперов, они направлялись в Сент-Луис, чтобы провести зиму в теплых, уютных домах. Они сообщили нам, что набиравшая силу река, по которой мы плыли, на самом деле была новорожденной Миссисипи. Мы приветствовали их по-французски, и я рассказал об исследовательских заданиях, полученных мной от Джефферсона и Наполеона.

— На этом берегу реки, приятель, ты можешь провести разведку для Наполеона, — сказал один из вояжеров. — Над Сент-Луисом пока развевается испанский флаг, но ходят слухи, что скоро его сменит триколор. А вот на другой стороне, — он показал на восточный берег, — ты можешь вести разведку для Джефферсона. По этой реке проходит граница между двумя империями.

— На самом деле он осел и колдун, — сообщил им Пьер.

— Колдун? Какой же тут прок от колдовства? Но осел… ах, как же нам порой их не хватает в этих диких степях!

Мы ничего не сказали им о скандинавских молотах, но порадовали рассказами о нашем путешествии в верховьях Миссисипи и об изобилии в тех местах разнообразной дичи. Хотя в том районе также полно дакотов, предостерег я, и при упоминании об этих свирепых воинах трапперы, казалось, сразу потеряли интерес к услышанному.

Пьер сказал, что ему уже явно не успеть до морозов добраться до своих северян, и мы, опережая зиму, продолжили плыть на юг. Тринадцатого октября — в очередную годовщину Черной пятницы рыцарей тамплиеров — мы подошли к пологой набережной Сент-Луиса, где причаливали для разгрузки товаров речные суда, перед тем как вновь отчалить от этого каменистого «берега». Сотню лет назад французы основали здесь поселение, подобное Детройту, но в отличие от Детройта оно не захирело, а расцвело. Французские беженцы из разросшихся владений Британии и Соединенных Штатов оседали здесь, желая начать новую жизнь в империи Наполеона. Этот городок находится всего в нескольких милях к югу от слияния Миссисипи с ее притоком Миссури, и едва ли можно вообразить более удобное расположение со стратегической точки зрения. Если Бонапарту нужна Луизиана, то ему достаточно взять под контроль Сент-Луис и Новый Орлеан. А если Джефферсон хочет выйти к Тихому океану, то его Мериветеру Льюису придется пройти через Сент-Луис.

На этом я завершил мое западное путешествие. Истощенный, удрученный и нищий, я не нашел никаких свидетельств того, что Джефферсоновы слоны еще бродят по западным степям — и не мог, в сущности, никому рассказать о наших действительных находках, поскольку подозревал, что они способны оказаться выгодными лично для меня, закоренелого искателя сокровищ. Thira? Og? Как обычно, в этих таинственных словах я не увидел никакого смысла. Но зато впервые за многие месяцы наконец принял горячую ванну, с наслаждением отведал белого, пушистого, как облако, хлеба и уснул не на жесткой земле, а на нормальной кровати.

Новые башмаки с непривычки натерли мне ноги.

Пьер заявил, что он никогда больше не пустит в свое каноэ безумных ослов. Став большими друзьями, несколько дней мы испытывали некоторую неловкость, поскольку он понимал, что я мечтаю вернуться к городской жизни, а я знал, как он тоскует по свободной жизни вояжера. Оба мы, испытывая чувство вины, молча горевали о наших погибших спутницах, но мужчинам всегда трудно откровенничать на подобные темы. Я размышлял, не следует ли мне убедить этого французского крепыша вернуться со мной в Париж. Но однажды утром, не сказав ни слова, он просто исчез. На сей раз не было никакого похищения, а единственным свидетельством его добровольного ухода послужила продавленная пулей подвеска в форме пирамиды, оставленная возле моей кровати.

Суждено ли нам еще встретиться?

В Сент-Луисе я познакомился с путешественником, прибывшим из Луисвилла, землевладельцем Уильямом Кларком, младшим братом знаменитого героя нашей Войны за независимость, Джорджа Роджерса Кларка. А сам этот младший Кларк после участия в войнах с индейцами перенес тяжелую болезнь и принял решение начать оседлую жизнь в Кентукки; впрочем, он выглядел крепким, приятным в общении человеком и разыскал меня, как только услышал, что я путешествовал по северным районам территории Луизианы.

— Я потрясен, сэр, честно говоря, совершенно потрясен, — заявил Кларк, пожимая мне руку с таким восторгом, словно я был президентом. — Но вероятно, герою Акры и Морфонтена не привыкать к таким трудностям.

— Едва ли герою, господин Кларк, — скромно ответил я, потягивая благословенное французское вино и уносясь мыслями в блаженное парижское прошлое. — Половина моих славных находок превратилась в пепел.

— Но разве вы не считаете, что такие испытания выпадают на долю настоящих мужчин? — спросил Кларк. — Я убежден, что разница между успешным человеком и неудачником заключается в том, что первого неудачи не останавливают. Вы согласны со мной?