Молот ведьм

Винченцо проснулся в восьмом часу утра и ещё на ложе предался неторопливым и совсем невесёлым размышлениям. Ему было искренне жаль бедняжку Джованну. Угораздило глупышку.

Впрочем, подумал он, ничего удивительного тут не было. Рафаэлло в обществе держался безупречно и вполне мог пленить приятным лицом и холодной галантностью неопытную девицу. О его склонностях знали многие, но едва ли Джованна, только что появившаяся в свете, могла слышать эти разговоры: Рафаэлло не давал основания болтать, проявляя свои кривые любовные порывы только за закрытыми дверями спальни.

Но, даст Бог, о нелепом увлечении девица скоро забудет — она, оказывается, не так уж неглупа.

Джустиниани на досуге даже попытался припомнить, сколько убивался когда-то сам после измены Глории.

Кажется, ножевая боль прошла быстро, за неделю-другую, а потом необходимость искать заработок и крышу над головой вытеснили и скорбь предательства, и горечь обиды. Стало как-то не до того. У Джованны же не было тех печальных воспоминаний изначальной взаимности, которые когда-то отравляли ему душу. Ей просто нечего вспоминать, а раз так, она должна быстро успокоиться.

Потом Винченцо снова задумался о вчерашнем видении: оно не давало покоя. Он надеялся, что к утру минувший день привычно потускнеет в памяти, но этого не произошло: увиденное проступало вновь и вновь, стоило ему напрячь память, повторяясь во всем своём бесовском угаре и пугающей чёткости.

— Что за чертовщина творится, а, Трубочист? — задал Винченцо вопрос коту, изящно задравшему заднюю лапку кверху и занимавшемуся утренним туалетом, но, понятное дело, ответа не получил.

Джованна ещё спала, Джустиниани распорядился не будить её и велел подавать завтрак.

Привычно уже похвалил стряпню кухарки Руфины: старуха готовила божественно, даже простую поленту делая царским блюдом. Джустиниани, в последние годы перебивавшийся едой, состряпанной на скорую руку в придорожных харчевнях, не мог не оценить её дараи прибавил ей жалование, но, взяв в рот кусочек ароматной крольчатины, подумал, что всё равно платит мало.

Теперь оставалось совсем немного времени до визита Альбино Нардолини, если он, разумеется, соизволит прийти. Джустиниани, впрочем, не сомневался в его приходе, а пока задумался, где может навести справки о нём? За минувшие годы у него накопилось немало знакомств в самых разных местах — от портовых грузчиков до кладбищенских сторожей, от ипподромных жокеев до полицейских. Но, чтобы понять, у кого спросить, надо понять самого человека.

Тут за окнами раздался шум подъехавшего экипажа. Винченцо выглянул в окно и улыбнулся. Хороший день виден с утра. Пожаловал ожидаемый гость.

Мессир Нардолини был учтив и лучился симпатией, Джустиниани тоже казался радушным и обходительным, он повёл гостя свою библиотеку, после чего продемонстрировал и купленный на аукционе экземпляр Агриппы.

Дружелюбную атмосферу встречи подпортил только кот Спазакамино, смотревший на гостя с настороженной неприязнью, а потом — с откровенной брезгливостью. Стоило мессиру Нардолини приблизиться к столу, Трубочист начинал шипеть, швыряя из стороны в сторону пушистый хвост и норовя вцепиться гостю в щиколотку, не подпуская того к книге.

Джустиниани отогнал его, потом любезно оставил гостя наедине с Агриппой, сам же вышел из книгохранилища и отдал распоряжение Луиджи принести вина и фруктов.

Вернувшись, заметил на лице гостя лёгкую испарину и румянец. На тыльной стороне левой руки мессира Нардолини алели три царапины, Трубочист же сидел на столе и злобно смотрел на гостя как на дерзкую мышь, осмелившуюся пробежать по ковру под самым его носом. Тем не менее, мессир Альбино не придал «шалости котика» никакого значения, с удовольствием выпил предложенное прекрасное вино долин Пьемонта и со знанием дела похвалил букет.

Потом осторожно осведомился:

— А сами вы, мессир Винченцо, как я понимаю, хоть читаете Агриппу, но магией не интересуетесь? Или сведущи?

— Сведущим себя не назову, но кое-что знаю, — осторожно обронил в ответ Джустиниани. Его удивило, что гость заговорил об этом. — Магия загадочна и бездонна, она неисчерпаема, как… — он слегка подмигнул, — человеческая глупость, и практична, как самый здравый ум. Она всегда знает, что хочет: возможности отомстить, богатства и наслаждения, бесовского знания и могущества. Дьявольские искусы, они испокон веков одни и те же. При этом, вспомните, Вейер ведь отрицал, что Агриппе принадлежит магический текст, известный как «Четвертая Книга Оккультной Философии», содержание которой, как иным казалось, подтверждало его причастность к чёрной магии.

Мессир Нардолини приятно улыбнулся, но не оспорил собеседника, а заговорил совсем о другом:

— Агриппа пишет, что есть четыре пути, по которым приходят магические силы. А именно: по наследству, через договор с дьяволом, через магическую практику и, наконец, через восприятие способностей от умирающего колдуна. Он прав. Зачастую в одной семье силы медиума прослеживаются в трёх-четырёх поколениях. В этом нет ничего диковинного. И я сам наблюдал подобные случаи.

Джустиниани пожал плечами и ничего не ответил, но внимательно и с улыбкой слушал собеседника.

— С другой стороны, договор с дьяволом. — На лице Нардолини заиграла лукавая улыбка. — Агриппа усматривает в этом имитацию крещения. В Париже есть церковь Сатаны, у неё — родственные общины в Базеле и Берне, а ещё одна недавно открылась в Риме. Там адепты подписывают договор с дьяволом. Но… — тут он помрачнел, — это далеко не всегда даёт результат, вот что дурно.

— Даже так? — вежливо осведомился Джустиниани, но комментировать услышанное не стал.

— Да, — кивнул мессир Альбино, и в глазах его промелькнула горечь разочарования. — Что до опыта, вспомним Пьетро Мерано. Он, неудачливый врач, слыша, что оккультные целители получают много, прошёл дьявольские церемонии, после чего у него проявились исцеляющие способности, и его доход во много раз превысил прежние заработки. — Гость опустил глаза, затем продолжил, — все слышали и про обычай колдунов, находясь на смертном одре, передавать магические способности ближайшему родственнику, чтобы спокойно умереть. Смерть некоторых длится несколько дней и даже недель, прежде чем не решится вопрос преемственности.

Винченцо кивнул, но возразил собеседнику.

— Но вы же не можете не понимать, что всё это вовсе не апостольское, а дьявольское преемство.

— Многие заклинания основаны на молитвах, уверяю вас.

Джустиниани усмехнулся.

— В этом-то и кощунство. Молясь, я восхваляю Бога, благодарю Его, или уж… смиренно прошу. Маг — требует. Вера полагается на волю Божью, идея магии — заставить Бога действовать. Те, кто молятся, укрепляются в вере, те, кто увлекается магией, неизменно теряют свою веру, если вообще когда-то имели её.

— С этим я не спорю, — любезно уступил мессир Нардолини. С уст его, казалось, сочился мёд. — Когда чародей берёт библейские фразы, он отсекает их от Бога, а оторванные от Бога слова становятся добычей дьявола. Это, конечно, верно. И всё же, думаю, вы не будете отрицать, — мягко заметил мессир Альбино, — обаяния магии для смертного. Магия любви, магия исцеления и наведения болезней, магия преследования и защиты, магия денег и могущества и наконец, — он судорожно вздохнул, — самое соблазнительно, магия смерти. Какие возможности… Кто устоит?