Молот ведьм

— Дьявольщина, — Джустиниани неожиданно напрягся, — я забыл вам сказать. Когда вы договаривались об условиях дуэли, я видел в окне с лестницей человека. Я не разглядел лица, но… мне знаком показался силуэт.

— Это не слуга?

Джустиниани пожал плечами.

— Не похоже, он явно прятался.

Карета подъехала к дому, и тут Винченцо с изумлением увидел Луиджи и Донату, встретивших его на пороге. В дверном проёме мелькнула и Джованна. Все были бледны и взволнованы. Джустиниани, зажав под мышкой шпаги, торопливо выпрыгнул из кареты.

— Что такое? — его обеспокоенный взгляд столкнулся со встревоженным взглядом Луиджи. — Что-нибудь случилось?

Луиджи, трепеща, оглядел хозяина.

— Вы… вы не ранены, ваше сиятельство? Мы так волновались.

Джустиниани отмахнулся.

— Мой Бог, что со мной могло случиться? — Винченцо помог Тентуччи выйти из кареты. — Обед готов? — осведомился он у Луиджи.

Камердинер уверил его, что всё готово. У входа в дом Джустиниани снова заметил Джованну. Девица смотрела на него исподлобья, тяжело дыша.

— Что-нибудь стряслось? — иронично и немного злорадно осведомился Винченцо.

Девица развернулась, пышные локоны заплясали на плечах и спине, и где-то в глубине залы снова хлопнула дверь. Джустиниани снова вспомнил о своём намерении сказать девице, что хлопать дверьми невоспитанно, но сегодня, при Тентуччи, делать этого не стал.

Однако за обедом, — отменнейшим и вкуснейшим, — он поделился с Тентуччи тревогой. У него не очень-то получается ладить с девицей, он не педагог и хотел бы поскорее выдать её замуж.

— Я всё же посоветовал бы Элизео ди Чиньоло. Он довольно приличен. Правда, путался с Ипполитой Массерано, но к грехам юности надо быть снисходительнее. Не транжира, не игрок. Спокоен и рассудителен. Опыта пока маловато, но… — Тентуччи развёл руками.

Его лицо порозовело от хорошего вина, он успокоился.

Однако Джустиниани всё ещё было неловко.

— Всё же — ради Бога, простите за утреннее, Карло, я подлинно не ожидал, что дойдёт до настоящей драки.

— За силу не извиняются, извиняться нужно мне — за слабость. — Тентуччи с аппетитом жевал грибы, — к тому же я сегодня стал сильнее, и это — благодаря вам.

Слова Тентуччи смутили Джустиниани, но не скрытой в них похвалой, а странным ощущением вины. Он не мог поверить, что в лице Карло обрёл друга. Винченцо по-прежнему не был с ним до конца откровенен и многого не рассказал.

Недоверие угнездилось в нём слишком глубоко.

Глава 4. Суета сует

Господи, Отче и Боже жизни моей! Не дай мне возношения очей и вожделение отврати от меня. Пожелания чрева и сладострастие да не овладеют мною, и не предай меня бесстыдной душе.

— Сир. 23.4.

На следующий день Джустиниани проснулся от лёгкой истомы — тело болело, чуть ныла щиколотка, хоть накануне он вроде бы не оступался.

— Господи! Ты Бог мой, тебя от ранней зари ищу я. Тебя жаждет душа моя, по тебе томится плоть моя в земле пустой, иссохшей и безводной, чтобы видеть силу твою и славу твою. Как туком и елеем насыщается душа моя, когда я вспоминаю о тебе на постели моей. Размышляю о тебе в ночные стражи, ибо ты помощь моя, и в тени крыл твоих я возрадуюсь… — он ещё дочитывал утренние молитвы, когда услышал, что Джованна спустилась сверху и тихо закрыла входную дверь.

Джустиниани снова подумал, где найти ей жениха. При этом, вспомнив слова Тентуччи, вынужден был признать его правоту. Он не хотел отдавать девицу за мерзавца, но за неоперившегося птенца — тоже, ибо какие мужья из вчерашних мальчиков? Винченцо так не решил, что ему делать — спросить ли Джованну, по душе ли ей молодой Чиньоло, или вначале поближе познакомиться с ним самому? Однако если Элизео ей не нравится — зачем терять на него время?

Джустиниани вздохнул.

После завтрака он вспомнил, что хотел сходить в переплётную мастерскую — договориться о замене фронтисписов на двух весьма дорогих изданиях своей библиотеки и начал собираться.

Но не тут-то было. День начался с визитов — у Джустиниани было ощущение, что весь свет сошёл с ума. Маркиз ди Чиньоло прислал ему фрукты и звал на сегодняшний приём. От Массерано доставили приглашение на званый обед на среду. Донна Леркари передала цветы из своей оранжереи и карточку — звала на музыкальный вечер в конце недели. Герцогиня Поланти заехала лично, чтобы пригласить к себе на субботу.

Вскоре Винченцо понял, что причина всеобщего внимания к его персоне — дуэль с Убальдини.

Умберто был доставлен домой в состоянии крайне тяжёлом и сейчас висел между жизнью и смертью. Слухи же о победе Джустиниани в передаче Рокальмуто приобрели характер мистический. Ему приписали сатанинскую неуязвимость и дьявольское бесстрашие. Рафаэлло не пользовался большим авторитетом в обществе, его словам всегда верили разве что наполовину, но и Карло Тентуччи немногословно подтвердил сказанное, огласив условия протокола о дуэли и коротко рассказав, что Джустиниани выглядел на ристалище как бог войны. На нём самом — ни единой царапины, противник, признанный мастер клинка, ранен трижды.

Тентуччи поверили. К тому же Франческо Тоско, врач с весьма солидной репутацией, отметил странность ранения: господин Джустиниани вычертил на груди противника продольную и поперечную царапины, образующие правильный крест, и после вонзил шпагу на три дюйма как раз в скрещение линий. Точность феноменальная, сила поразительная, неуязвимость изумляющая: Убальдини не смог даже ни разу задеть его.

Карло Тентуччи отметил, что внимательнее всего его слушали двое — мессир Андреа Пинелло-Лючиани и мессир Альбино Нардолини. Первый не пропустил ни единого слова рассказа, а второй несколько раз переспрашивал его и медика, могло ли быть, чтобы сам Умберто Убальдини оказался повержен никому не известным фехтовальщиком? В Марсовом клубе о нём и не слышали.

Тентуччи пожал плечами, а Франческо Тоско, неоднократно приглашаемый на турниры шпажистов, неуверенно обронил, что имя Джустиниани он встречал в турнирном списке в одном из пригородов Рима, кажется, он готовил знаменитого Лаццаро Тиффо. Но это мог быть и однофамилец.

Джустиниани узнал обо всем этом из записки Карло и вздохнул. То ли общество заразилось, как моровым поветрием, стремлением во всем видеть мистику, то ли уж он сходил с ума. Сам Джустиниани не видел в случившемся ничего мистического, кроме того, что не понимал причин нелепого желания Убальдини убить его, но уж тут-то дьявол был явно ни при чём.