Молот ведьм
Шрифт:
— Я постоянно слышу твой голос, ты говоришь со мной и требуешь, чтобы я повесилась, ты и на Рокальмуто наводишь свои проклятые чары, но я тоже кое-что умею, помни…Ты просто подлец, мстительный подлец! Но Гвидо обещал мне славу великого медиума! И у меня великий Учитель! Запомни, найдутся и посильнее тебя! Мстишь, да, мстишь? — лицо Глории были перекошено, глаза вылезали из орбит.
Джустиниани сначала просто оторопел, потом насторожился. Никаких чар он ни на Глорию, ни на Рокальмуто не наводил. Даже не думал. Он услышал о чарах от её светлости герцогини Поланти и прочёл в книгах Гвидо, но уже успел забыть
При этом Винченцо затруднился бы сказать, какое из обвинений ранило его больнее.
Но тут сказанное Глорией дошло до него в полноте. Он толкает её к самоубийству? Что за нелепость?
Неожиданно Джустиниани вспомнил слова Джованны. Новый мессия…
— А ты уверена, что это я говорю с тобой, а не твой Аштар Шерана?
Трудно было описать впечатление, произведённое на Глорию этим именем. Зрачки её расширились, на губах выступила пена.
— Не смей… не смей произносить его имя, — взвизгнула она и, подобрав юбки, вылетела из комнаты.
Джустиниани потёр лоб. Он ничего не понимал, кроме того, что у его бывшей невесты основательно расстроены нервы, а, может, и с головой не всё в порядке. Отец Джулио часто говаривал, что мера одержимости всегда прямо пропорциональна страстности глупца, и если он был прав, страсти Глории были, видимо, запредельными.
Винченцо пожалел, что не отдал ей вольт, но убежала она так неожиданно, что он растерялся.
Тут Джустиниани почувствовал головокружение и истому, вялую слабость и сонливость. Все, на сегодня хватит. Он устал…
Господи, как он устал…
Глава 5. Любовь от дьявола
Услышь, дщерь, и смотри, приклони ухо твоё и забудь народ твой и дом отца твоего. И возжелает Царь красоты твоей.
Проснулся Джустиниани рано, на рассвете. В распахнутое окно задувал тёплый майский ветер, чуть шевеля тяжёлые портьеры, в проёме которых голубело небо. День обещал быть солнечным. Трубочист ещё спал, свернувшись клубком.
Винченцо вспомнил, что зван сегодня на музыкальный вечер к Марии Леркари. Её приглашение уже несколько дней валялось на столе.
Ехать не хотел. Желание покинуть Рим снова напомнило о себе и, так как Винченцо усладился этой мыслью, желание усилилось в нём и стало нестерпимым. Воображение рисовало ему храмы Неаполя, греческие монастыри, тихие воды Средиземноморья, тишину и уединение полуразрушенных крепостей и старых замков, стены Иерусалима…
Он резко поднялся, разбудив кота, окинувшего его ленивым зелёным глазом. Какой тут Иерусалим? Девица всё ещё не пристроена, толпа безумцев снуёт вокруг него, в ларце по-прежнему чёртовы безделушки.
Весь день Джустиниани провёл в библиотеке: пытался понять, что происходит с Глорией. Связь с дьяволом — это связь со смертью, и за дурными помыслами о самоубийстве всегда можно разглядеть усмехающийся лик сатаны. То же, что сатана говорил с Глорией его голосом… ну так что ж, лжец он превосходный.
Да, Аштар Шерана, выходит, показал зубки.
После обеда в библиотеке появилась Джованна, впервые начавшая выходить после болезни. Увидев её в тени книжных
полок, Джустиниани вяло поинтересовался, чувствует ли она себя достаточно здоровой, чтобы поехать к донне Леркари?Джованна безразлично кивнула и спросила, можно ли ей взять карету, съездить к доктору? Винченцо разрешил и тут же забыл о девице, углубившись в рассуждение Альберта Великого о кознях дьявола.
Вечером Джованна уже ждала его в гостиной, безучастно глядя на каминное пламя. Он отметил, что поза девицы выдавала слабость и утомление, сама она была излишне бледна, при этом облачена в тёмное платье, которое Винченцо уже много раз видел на ней.
— У вас есть другие платья? — с досадой спросил он.
Если девица будет одеваться, как монахиня, и выглядеть, как чахоточная, как выдать её замуж?
Джованна чуть насупилась, потом молча ушла к себе. Её не было четверть часа, Джустиниани подумал было, что она решила не ехать вовсе, но тут девица появилась в праздничном зелёном платье, с тяжёлыми широкими рукавами, вышитыми золотом. На плечах был плащ из той же ткани. Платье было излишне парадно для выхода на простой музыкальный вечер, но Джустиниани промолчал, так как они и без того опаздывали.
Приехав, Винченцо понадеялся, что, кроме обещанного фортепианного трио, донна Мария ничем их не обременит. Вообще-то Джустиниани любил музыку, но сейчас был изнурён сверх меры, и даже писк комара болезненно резал ему по нервам, и потому шопеновское Скерцо нервировало, а гайдновские Вариации только истомили.
Его мрачность была замечена гостями, коих, кстати, было совсем немного.
Винченцо сторонились, но не демонстративно, а с некоторым тщательно скрываемым испугом. Кланялись же так низко, словно он был наследным принцем королевского дома. Джустиниани опустился в кресло в дальнем конце залы, откуда музыка была почти не слышна, и некоторое время просто сидел в бездумном молчании.
«Пока ты подлинно для этих людей стал молотом…», пронеслись в памяти слова отца Джулио. «Ты можешь это понести…» вспомнилось и услышанное в неизвестной церкви, и Винченцо вздохнул.
Нужно успокоиться и перестать нервничать.
К нему подсел Карло Тентуччи, Джустиниани через силу улыбнулся ему, на лице Карло его взгляд отдыхал. Банкир заметил его состояние, беседой не отяготил, лишь бросил пару слов о Пинелло-Лючиани.
Тот пришёл в себя, уже гулял возле своего дома. Винченцо кивнул, едва ли расслышав. Потом, словно проснувшись, спросил, не видел ли Тентуччи Рокальмуто и был ли он на похоронах Ипполиты Массерано? Его это не очень интересовало, но тихий тенор Тентуччи успокаивал.
— Рокальмуто был в горячке, но поднялся, вчера его видели у Пинелло-Лючиани, они сидели на скамье у дома мессира Андреа. Я с ними стараюсь не говорить… без лишней надобности, — извиняющимся тоном пробормотал банкир. — Но Пинелло-Лючиани упорно твердит, что стал жертвой вашего колдовства. Я сказал, что это вздор, но все они словно помешались. Упорно видят в вас колдуна.
Джустиниани помрачнел, хоть и без того был угрюм. Тентуччи же продолжал.
— На похоронах Массерано её супруг был безутешен. Все, кто знали об изменах Ипполиты, а о них знали все, отводили глаза. И смешно, и стыдно. Почему в таких случаях всегда чувствуешь себя виноватым? — задумчиво проговорил Тентуччи.