Moments of passion

— Может, госпожа Падме — бесплодная? — с интересом спросила ее подруга. — А что? На такой должности и старше его … Наверняка муж — далеко не первый и не второй. Кто его знает, сколько там было гостей… в альковах Набу… А ведь у всего есть последствия. Вот и не может родить.

— А между тем — как там сказала Ханна? — муж-генерал воюет бок о бок с молодой и сексуальной тогруткой… — звонко хихикнула первая. — Бедной женушке остается только смириться с тем, что ее номер второй… и ждать своей очереди…

Падме вздрогнула. По спине прошел холод. Ноги подкосились. Она не могла больше слушать.

Она прошла по комнате, где вдруг все показалось каким-то чужим.

Почему-то не получалось мгновенно отмести сказанное, как чушь, а напротив, перед глазами назойливо вертелось и в груди ворочалось что-то мерзкое, грязное, будто пьющее ее боль и наслаждающееся ею.

Асока и Энакин. Асока, одна из ее лучших подруг.

Она сидела за этим столом, пила сделанный хозяйкой чай, улыбалась Падме, обнимала ее.

А сама при этом прокручивала в голове план, как бы поудачнее лечь под ее мужа…

Гадость. Мерзость. Падме обхватила лицо руками.

Взгляд упал на картину неизвестного художника, изображающую ее и Энакина на Корусанте, год назад, обнимающихся на балконе их квартиры. Они были на ней такими живыми и похожими на себя…

Амидала с болью взглянула на лицо мужа.

Его волнистые светло-русые с рыжеватым отливом волосы. Серо-голубые, похожие на живую сталь, глаза, и шрам на правой щеке. Его мужская красота и сила, мускулистое загорелое тело. Любовь в его глазах.

Неужели все теперь отнято, украдено у нее? Неужели он теперь принадлежит другой, и стал ее мужем только формально?..

Она сейчас узнает. Она заставит этих обнаглевших сплетниц сказать всю правду.

Падме рванула дверь на себя и подавила вскрик.

На пороге, тяжело дыша, стоял — бледный, сверкающий потемневшими глазами — Энакин.

========== 2.2. The Main One. Part Two. ==========

***

Падме перевела дух, облизнув губы, и прислонилась к стене.

– Энакин, что?… – резко начала она, собираясь высказать все, что думает по поводу только что услышанных сплетен… и обомлела, не договорив.

Он смотрел безумными глазами. Он подошел – нет, буквально подлетел, – больно сжав ее руки, с силой вжимая ее в стену.

– Кто был у тебя сегодня, до моего приезда? – злым, срывающимся голосом задал вопрос Скайуокер.

– С утра был Оби-Ван. И что… - договорить не получилось.

– Оби-Ван… Оби-Ван… - резко оттолкнув ее, Энакин сделал шаг назад, сверкая глазами. – И часто … он бывает здесь в мое отсутствие?

Падме заморгала, открыв и закрыв рот, не понимая ничего и забывая обо всех своих претензиях, совсем не находясь, что сказать.

– Не скрывай правду, Падме! Облегчи душу! – издевательски продолжал Энакин, в голосе которого можно было явственно слышать – и Падме слышала – безнадежность, боль и уязвленность. – Хоть раз будь со мной такой, какая ты есть!

– Я была с ним всего десять минут, и потом…- начала Падме, сбиваясь. – Я представила, как раз что ты…

– Ты БЫЛА с ним…- перебив ее, процедил Скайуокер. – Ты ПРЕДСТАВИЛА с ним – меня?

Он стал вплотную к Падме у стены рядом с ее зеркальным туалетным столиком, схватив ее за запястья и прижав к стене ее поднятые руки.

– Нет! – кричала Амидала, вырываясь, оставляя в руках мужа части одежды. – Нет! Не хочу сейчас, так… нет, Энакин! Ты сам… сам там, на войне, живешь с другой! С Асокой! Скажешь, нет? Никогда не поверю! Все говорят!

Она намеренно преувеличила, чтоб увидеть его реакцию на разоблачение.

– Что? – замер он на секунду. – Это называется – напади, чтоб скрыть свою вину, так, да? Я даже возражать ничего на эту чушь не буду, Падме!

– Конечно, ты не будешь ничего возражать в ответ на правду, которая наконец дошла до меня, - язвительно прошипела Амидала, тщетно стараясь вывернуться из его рук и прикрыть грудь.

– Я не хочу слышать твою ложь и бред, - яростным, нетерпимым тоном сказал Скайуокер, резко поворачивая Падме к стене и плотно зажимая ей рукой рот. Женщина мотала головой, но тщетно. Его хватка была поистине вдохновлена небывалой Силой.

– Сегодня, сейчас - ты не посмеешь ПРЕДСТАВЛЯТЬ, – выделил Энакин слово, - никого, кроме меня.

Он шептал Падме на ухо все, что хотел сделать с нею, - жарко, зло, отчаянно. Крепко прижал ее к себе, закидывая на столик и отводя с силой в сторону ее ногу. Женщина почувствовала, как грубые складки одежды генерала буквально впечатываются в ее спину, неприятно царапая. В зеркальной створке перед ними она увидела себя - трепещущую в стальной хватке его объятий, и Энакина – с хищным, жестким выражением лица. В нем была грубая страсть и животная похоть, смешанная с неприкрытой агрессией.

Падме стало страшно. Захотелось кричать, но его пальцы на губах удержали ее крик.

Он резко толкнулся внутрь, яростно, без прелюдий овладевая ею. Это было больно и не слишком приятно. Но вырваться из его рук не было никакой возможности. Толчки становились чаще и глубже. Его рука соскользнула ниже, сжимая ее грудь. Губы зло впивались в шею и плечи, оставляя отметки, одну за другой. Падме часто задышала.

– Эни… Зачем так?… Нет причины…

– Молчи, - ее губы снова накрыли пальцы, в это раз механические.

Сопротивление было бесполезно и оставалось только «получить удовольствие»… то есть принять все как факт. Это должно было быть ужасным, нерадостным. Но…

…Через все его полубезумное состояние, Падме почувствовала, что Энакин словно хотел таким образом, как бы странно это ни прозвучало, достичь ее сердца. Которого не надо было достигать, ибо оно и так всегда принадлежало только ему….

Тяжело дыша, он последний раз вжался в нее, крепко впиваясь пальцами в ее бедра. Падме вскрикнула. Ощущение этой агрессивной близости жутко обожгло и что-то перевернуло в ней.

Замолчал и Энакин, отстраняясь от жены, и как будто нечто горько обдумывая.

Морок последних минут словно сгинул, и радость тихо наполняла ее сердце. И, вопреки всему произошедшему только что, вопреки себе здравомыслящей и самому здравому смыслу, Падме выпрямилась, поворачиваясь к мужу, и, притянув его к себе, поцеловала в губы.

Она почувствовала на своих губах вкус его растерянности.

Его ревности и страха.

Его ненужной, фантомной боли.

– Я – твоя, я навсегда принадлежу одному тебе, Эни, - медленно произнесла она, взяв его руку и положив себе на грудь.