Монах

— Вы молоды и пылки. Такие мысли для вас естественны. Но опыт, на горе научил меня, что на неравных браках лежит проклятие. Я вышла замуж за графа де лас Сестернаса против воли его родных. Сколько терзаний я перенесла из-за этого опрометчивого шага! Куда бы мы ни отправлялись, ненависть отца преследовала Гонсальво. Мы впали в нищету, и рядом не было друга, чтобы помочь нам. Наша взаимная любовь еще сохранялась, но, увы, порой угасая. Привыкший к богатству и роскоши, мой муж не мог перенести переход к нужде и неудобствам. Он с тоской вспоминал былую беспечную жизнь. Он сожалел о положении, от которого отказался ради меня, и, когда им овладевало отчаяние, упрекал меня за то, что я обрекла его на нищету и убогость. Он называл меня своей злой судьбой! Источником своих горестей, причиной своей погибели! О Боже! Он не знал, что упреки моего собственного сердца были куда тяжелее! Он не понимал, что я страдаю втройне — за себя, за моих детей и за него! Правда, гнев его никогда долго не длился. Искренняя его любовь ко мне скоро воскресала в его сердце, и тогда в своем раскаянии из-за слез, которые вызывали у меня недавние упреки, он мучил меня даже еще больше. Он бросался ничком на землю, умолял меня о прощении самыми отчаянными словами и проклинал себя как убийцу моего душевного покоя. Наученная опытом, что брак, заключенный без одобрения обеих семей, должен быть несчастным, я спасу мою дочь от горестей, которые выпали на долю мне. Пока я жива, без согласия вашего дяди она никогда не станет вашей. А он, без сомнения, такого брака не одобрит. Власть его огромна, и я не допущу, чтобы Антония подверглась его гневу и гонениям.

— Гонениям? Но их же так просто избежать! Пусть случится худшее — достаточно будет покинуть Испанию. Мое имущество легко обратить в деньги. Острова Западных Индий станут нашим надежным приютом. На Испаньоле у меня есть поместье, правда, ничего не стоящее. Мы бежим туда, и я сочту остров своей родиной, если Антония будет там со мной.

— О юность! Это лишь желанные грезы! Вот и Гонсальво думал так же. Воображал, что может покинуть Испанию без сожалений. Но первые же часы расставания открыли ему глаза. Вы еще не знаете, что такое оставить родину, и оставить навсегда! Вы еще не знаете, что такое променять то, что вам знакомо с младенчества, на неведомые варварские края! Быть забытым, навеки забытым товарищами юности. Видеть, как самые близкие вам, как предметы вашей нежной привязанности умирают от недугов, вызываемых тамошним воздухом, и не иметь возможности найти для них помощь! Я все это пережила! Мой муж и два чудных младенца обрели могилу на Кубе. И мою малютку Антонию спасло только мое возвращение в Испанию. Ах, дон Лоренцо! Можете ли вы понять, как я страдала в разлуке с родиной! Способны ли вы догадаться, как горько я сожалела обо всем, что я оставила в Испании, и как дорого мне стало само это слово — Испания! Я завидовала ветрам, дувшим в ту сторону. А когда мимо моего окна проходил какой-нибудь испанский матрос, распевая ту или иную знакомую песню, слезы навертывались мне на глаза, пока я вспоминала мой родимый край. И Гонсальво тоже… Мой муж.

Эльвира умолкла. Голос ее прервался, и она спрятала лицо за носовым платком. Потом поднялась с дивана и продолжала:

— Простите, но я должна покинуть вас на несколько минут. Воспоминания о моих бедах слишком взволновали меня, мне надобно побыть одной. До моего возвращения прочтите эти строки. Я нашла их в бумагах мужа после его смерти. Узнай я раньше, что он чувствовал все это, горе меня убило бы. Он написал эти стихи, когда мы плыли на Кубу и его ум был так затуманен горем, что он забыл про свою жену и детей. То, что мы теряем, всегда кажется нам самым дорогим. Гонсальво покидал Испанию навсегда, а потому Испания была ему драгоценней всего что есть в мире. Прочтите их, дон Лоренцо. Они дадут вам некоторое представление о чувствах изгнанника!

Эльвира вложила в руку Лоренцо исписанный лист и вышла из комнаты. Юноша начал читать, и вот что он прочел:

ИЗГНАНИЕ

Прости, Испания моя! Мы боле Не свидимся! Прости же навсегда! Тебя, твердит мне сердце, полнясь боли, Гонсальво не увидит никогда. Устали ветры спорить на просторе, Корабль мой тихо по зыбям плывет. Слабею духом и кляну я море, Что от Испаньи прочь меня влечет. Родимый брег и шпили золотые Моим глазам еще видны пока. А с мыса звуки полились простые, Но сладкие родного языка. Там на скале рыбак с веселой песней Развесил сеть, труд завершив дневной. В картинах, что одна другой чудесней, Былое воскресает предо мной. Счастливец! Час урочный наступает, Когда вернется он под отчий кров. Ночная тьма сиянье дня сменяет, И ужин незатейливый готов. Любовь и Дружба с ним за стол садятся, Нет у него ни горя, ни забот. От близких он не должен отказаться. Он не вздыхает, горьких слез не льет. Счастливец! А вот мной неумолимо Играет Рок, и нынче должен я Покинуть все, что с детства мной любимо. Сколь жребий мне завиден рыбаря! Пастушки я уже не встречу снова, Что, с козами бродя по крутизне, Стенает о жестокости милóго, Пастушьего рожка не слышать мне. Покой домашний позабыть мне надо, К родительской груди мне не прильнуть. Воспоминанья — вот моя отрада. В палимый солнцем край лежит мой путь, Где душная жара болезни множит, Где змеи с тиграми кишат в лесах, Где жажды утолить ничто не может, Где желтая чума наводит страх. Но все, чем угрожают те пределы, — И медленная смерть во цвете лет, И злая боль, терзающая тело, И черных лихорадок тяжкий бред — Не так страшны, не так тяжки, как мука Прощания с тобой, любимый край! Все радости души убьет разлука, Я сердцу своему твержу «прощай». О, горе мне! Как часто в сновиденьях Стремиться буду к родине моей! И плакать о минувших наслажденьях, И вспоминать покинутых друзей. Долины Мурсии я в грезах озираю. Вон в виноградниках знакомый склон, Вон лес, в котором все поляны знаю, Вон башни замка, где я был рожден. Страна моя! Моих надежд обитель! О, знаю, все восторги дней былых Отныне станет Память, злой мучитель, Преображать в источник мук моих. Увы мне! В море кануло светило, Сокрылись шпили, темен небосклон. Ночная тьма далекий берег скрыла. Вот виден — и уже не виден он. Замрите, ветры! Не вздымайтесь, волны! Усни, мой барк! И, чуть морской простор Вновь солнце озарит, пусть, счастья полный, Опять узрит Испанию мой взор. Напрасны все моления и речи! Крепчает ветер. Поутру в пути От этих мест мы будем уж далече. О, навсегда, Испания, прости!

Лоренцо едва успел прочесть эти строфы, как открылась дверь и к нему возвратилась Эльвира. Слезы, пролитые наедине с собой, принесли ей облегчение, и она обрела свое обычное спокойствие.

— Мне больше нечего сказать вам, дон Лоренцо, — произнесла она. — Вы узнали мои страхи, узнали причины, почему я умоляю вас не посещать нас больше. Я без колебаний доверилась вашей чести, и, я уверена, вы не опровергнете моего высокого о вас мнения.

— Еще только один вопрос, сеньора, и я прощусь с вами. Если герцог Медина одобрит мою любовь, будет ли мое предложение неприемлемо для вас и для прекрасной Антонии?

— Я буду с вами откровенна, дон Лоренцо. Брак этот представляется весьма маловероятным, и я боюсь, что дочь моя слишком уж пылко о нем мечтает. Вы приобрели власть над ее юным сердечком, и это очень меня тревожит. Я вынуждена отказаться от знакомства с вами, чтобы власть эта еще не усилилась. Что до меня, не сомневайтесь, я буду рада, если моя дочь сделает такую превосходную партию. Здоровье мое, ослабленное горем и болезнями, не позволяет мне надеяться на долгую жизнь, и я трепещу при мысли, что оставлю ее под покровительством совсем чужого человека. Маркиза де лас Систернаса я совершенно не знаю. Он, конечно, женится. Антония может не понравиться его супруге и тогда лишится своего единственного друга. Если герцог, ваш дядя, даст свое согласие, можете не сомневаться в согласии моем и моей дочери. Но без его согласия не надейтесь на наше. И во всяком случае, каким бы ни было решение герцога, пока оно не станет вам известно, прошу вас, не укрепляйте своим присутствием увлечения Антонии. Если вы получите дозволение родных назвать ее своей женой, мои двери распахнутся перед вами. Если последует отказ, удовольствуйтесь моей признательностью и уважением, но помните, что встречаться больше мы не должны.