Монахини и солдаты

— Давненько не виделись, Сильвия, — сказал Манфред.

— Тим, налей Сильвии.

— Какое миленькое платье. Ты не промокла, дорогая?

— Ужасная погода.

В голове Сильвии Викс бушевала буря. Она всегда была невезучей, но теперь это было больше похоже на рок. Ее родители умерли, когда она была еще ребенком, и ее воспитывала тетка, обладавшая своенравным характером, которая не дала ей никакого образования, но хотя бы оставила немного денег. Сильвия накупила на них красивых платьев и приобрела домик. Пустила постояльца. Им был Оливер Викс. Они поженились. Продали дом и купили другой, на имя Оливера. Кончилось все тем, что Сильвия осталась без денег, без дома и без мужа, зато с двухлетним ребенком на руках. Остались еще, правда, платья, в которых она с тех пор и ходила (она была искусной рукодельницей). Сильвия и не поняла толком, как все произошло. Она была так рада освободиться от Оливера, что не думала о грозящих неприятностях, и стыдилась рассказывать родственникам о том, как поступил с ней Оливер. Однако Мозес Гринберг, адвокат семьи (женатый на одной из кузин), узнал обо всем и очень разозлился на нее. (Собрался подавать в суд на мошенника Викса.) Сильвия, жившая тогда с сыном Полом на государственное пособие в дешевой квартирке, в свою очередь тоже разозлилась. Это уже слишком, бранить ее, когда она и без того так несчастна. Мозес рассказал Гаю, и тот вызвал ее к себе. Он не стал выговаривать ей за былую беспечность (к тому времени прошлое лучше было не ворошить, настолько все казалось запутанным), а настоятельно посоветовал приобрести какую-нибудь профессию. Сильвия пошла на курсы машинописи и стенографии, которые ей оплатил Гай. Он также выразил готовность оплатить учебу Пола. Сильвия, кое в чем женщина отнюдь не глупая, нашла хорошо оплачиваемую секретарскую работу. Копила на квартиру. Полу было уже семнадцать, и она очень хотела, чтобы он имел свою комнату, где мог бы разместить книги. Гай, который периодически интересовался, как идут у нее дела, ссудил ей деньги, которые она все никак не могла собрать. Это произошло совсем недавно. Однако (неправдоподобно, но факт) прежде чем Сильвия успела купить квартиру, она вновь попалась на удочку мошенников, теперь это была женщина, некая «подруга», убедившая ее вложить средства в бутик. Деньги пропали, женщина тоже, и опять Сильвия не могла понять, как это случилось. Опять она никому ничего не сказала. Смертельно боялась, что Гай или Гертруда спросят ее о квартире. А теперь вот Гай умирал. Значит, она сэкономит деньги? Только вот денег не было. У нее голова шла кругом. И будто этого было мало, она только что, всего три дня назад, узнала, что шестнадцатилетняя подружка Пола забеременела. Ее разъяренный отец заявился к Сильвии. Когда она заикнулась об аборте, благочестивый католик папаша заорал: неужели она хочет, чтобы молодые люди начинали свою жизнь, имея на совести убийство? Однако он так же, как она, не знал, что делать. Он не позволил ей увидеться с девушкой. Она ему — с Полом. Выведенная из себя его воплями, она намекнула, что девица — маленькая распутница, которая соблазнила ее сына. Папаша девчонки окончательно рассвирепел и пригрозил засадить Пола за решетку. «Я вас уничтожу, уничтожу!» — вопил он в полном замешательстве, а в другой комнате Пол слушал их перепалку. Пол перестал ходить в школу. Она перестала ходить на работу. Пол пропустил экзамены. Она потеряла работу. Она решила, что ей остается единственное: рассказать все Гаю — все, включая историю с бутиком, которая теперь казалась ей меньшей из бед. Гай подскажет, что делать, Гай знает законы, знает, как обычно поступают люди, попав в подобную ситуацию, он поможет ей и Полу как-нибудь выпутаться. Ей было известно, что Гай болен, но она надеялась, что даже короткий разговор с ним разрешит ее трудности. И еще она надеялась, что Гай скажет, что ей не обязательно отдавать долг. В любом случае она не могла это сделать. Все ее сбережения пропали вместе с его ссудой. Знает ли Гертруда о долге? (Гертруда не знала, Гай и словом ей не обмолвился.) Что она скажет Гертруде? Она побаивалась Гертруды, и не одна она. Пол в это время сидел дома и плакал. С бокалом в руке она улыбалась Стэнли, Манфреду и миссис Маунт. Чего только, бывает, ни творится на душе у человека, а он улыбается.

— Белинтой катается на лыжах в Колорадо, — сказала миссис Маунт, — или лучше сказать, apr`es [37] кататься.

— А мы тут вкалываем, — вздохнул Манфред.

— Остановился, ручаюсь, в «Браун-пэлес», — подхватил Стэнли.

— Наверняка.

— Интересно, откуда у него деньги?

— Белинтой оплачивает детям бедняков катание на лыжах.

— Как великодушно с его стороны.

37

Собирается (фр.).

— И это говорит Сильвия!

— Если снег не прекратится, мы тут скоро тоже станем на лыжи.

Белинтой был лордом, причем настоящим, не то что Граф. «Какого-то замшелого ирландского аристократического рода», — как заметил Манфред. Его мать, родственница Джанет Опеншоу, все еще жила в обветшалом замке в графстве Мейо. Стэнли и Гай опекали молодого (теперь уже не такого молодого) Белинтоя. Гай с Гертрудой как-то раз гостили в замке.

— Он написал Джеральду Пейвитту.

— Я ревную.

— Что слышно о Джеральде?

— Все такой же маньяк.

Граф, прислонившись к каминной полке, смотрел на дверь в ожидании Гертруды. Ему страшно хотелось выпить. И хотелось, чтобы Гертруда пришла от Гая со спокойным лицом, ничем не выдавая своих чувств.

— Тим, малыш, не нальешь мне еще?

— Конечно, Стэнли. Чем отравляешься?

Появилась Гертруда. Граф издалека увидел ее лицо — маску тупой боли, опущенные глаза, пугающую погруженность в себя. Потом выражение сменилось на спокойное, которое он так ждал. Она улыбалась Сильвии и миссис Маунт. Все затихли и двинулись к ней.

— Только что пришел Виктор, — сказала она.

Виктор Шульц, лысый, симпатичный и тоже кузен Гая, был его врачом — приятный малый, терапевт без амбиций, страстный любитель гольфа. Он женился на великолепной красавице, известной своей выдающейся глупостью, и сейчас был в разводе.

— Как Гай? — спросил Манфред, глядя на нее с высоты своего роста; его крупное лицо выражало серьезность и нежность.

Кто-то должен был спросить. Обычно это брал на себя Манфред.

— Да… знаешь… все так же… Граф, вы не пьете, налейте же себе.

На это Граф и надеялся: что его сдержанность не останется незамеченной.

Тим Рид, принеся Стэнли бокал, обратился к Гертруде:

— Не остались на кухне еще крекеры с сыром? Все утро рисовал и сейчас бы подкрепился.

— Ну конечно, Тим, сходи и возьми, что хочешь.

— Полагаю, Гай вряд ли желает меня видеть, да? — задумчиво сказал Манфред больше себе.

Миссис Маунт принялась расспрашивать Гертруду о сиделках: добросовестны ли они и насколько дорого обходятся.

Стэнли вежливо поинтересовался у Сильвии, как Пол успевает в школе.

— Прекрасно, думаю, он хорошо сдаст экзамены.

— Замечательно. Знаете, что мой Уильям отправился поступать в Баллиол? [38] А Нед оказался настоящим гением математики, тут он, конечно, пошел в Джанет.

— А что Розалинда? Все так же без ума от своего пони?

— Увы, да, но в музыке делает успехи. Знаете, думаю, малышка — самая умная из всей троицы!

38

…отправился поступать в Баллиол? — Баллиолский колледж, один из тридцати девяти колледжей Оксфордского университета, основан в середине XIII в.

— Естественно, вы же, если не ошибаюсь, играли на флейте?

— Давно забросил. Что бы сказал дядя Руди?

Вошел Виктор Шульц с серьезным выражением на бодром лице. В докторской манере похлопал Гертруду по плечу. Не отказался пропустить глоточек. От природы человек жизнерадостный, он, избавившись от своей выдающейся красавицы, вновь обрел юношескую беззаботность. Он любил Гая, но, став врачом, для собственной пользы положил за правило радоваться, когда другие радуются, и в меру сопереживать им. Скоро он уже улыбался.

Миссис Маунт обратилась к нему:

— Виктор, я только что говорила с Гертрудой о сиделках. Может, вы дадите совет. У моей подруги, знаете ли, очень престарелые родители…

Стэнли уверял, что ему действительно пора в свою «операционную».

Сильвия наконец бочком подобралась к Гертруде:

— Гертруда, могла бы я увидеть…

— Вероника, так ты хочешь, чтобы я подвез тебя?

Гертруда сказала Стэнли:

— Большое спасибо, что пришли. Сердечный от меня привет Джанет. И передайте ей: у нее чудесные хризантемы.

Сильвия договорила:

— Гертруда, если это возможно, я хотела бы увидеть Гая.

На мгновение воцарилась тишина, но тут же гости заговорили между собой, чтобы скрыть чувство неловкости.

Гертруда вспыхнула. Потом ее лицо, губы, глаза выразили возмущение, почти гнев.

— Н-нет, он очень… Он никого не может видеть.

— Я только на несколько минут. Хотела спросить его кое о чем.

— Нет, простите, к Гаю нельзя… он… болен… он не может видеть людей… больше… — Она закрыла глаза ладонями, словно скрывая набежавшие слезы.

— Чертова баба, — сказал в дверях Манфред, обращаясь к Стэнли, — неужели у нее нет никакого такта, никакого сочувствия? Бедная Гертруда…

— Всего на несколько минут, — проговорила Сильвия, сама едва не плача.

— Нет…

— Я должен идти, — сказал Стэнли.

— Думаю, нам всем пора, — сказала миссис Маунт. — Манфред?

— Кто на машине? — спросила Гертруда. — Такая ужасная погода.

— Я, — откликнулся Манфред, — и Стэнли.