Монашка

Инокиня, словно в лихорадке, затряслась, зарыдав, налила дрожащими руками воды в стакан, быстро ее выпила, прошла по комнате из угла в угол, вытерла слезы и села на стул, стоявший у кровати полковника. Словно завороженный он удивленно покачивал головой, а она дрожащим голосом продолжила:

– Мне кажется, от страха я на какое-то время потеряла сознание. Придя в себя, на носочках вышла в какую-то дверь и очутилась во дворе, где виднелись две машины, около которых сновали люди. Я тихонько, прячась за деревья, почти покинула двор дома Ипатьева, но тут вдруг наткнулась на полупьяного часового. Глаза его заблестели, решив, по-видимому, что я из местных девушек, молча схватил меня, пытаясь повалить на землю. Я оттолкнула его, он упал, но тут же вскочил, схватил винтовку, стоявшую у забора, и ударил меня прикладом в переносицу. Обливаясь кровью, почти без сознания, я сумела как-то дойти до Ново-Тихвинского монастыря, у ворот которого упала. Позже там меня подобрал сторож…

Таисия несколько успокоилась, полковник с нетерпением ждал ее дальнейшего необыкновенного рассказа, а она задумалась, по всей видимости, что-то вспоминала, а затем продолжила:

– В монастыре меня вылечили. Никто из монахинь, за исключением моей благодетельницы Евгении Ивановны Радищевой, лечившей меня, не знал моего происхождения. Только ей одной я подробно рассказала, кто я такая, после того, как она мне сообщила, что является членом тайного общества «За спасение царя и Отечества». Радищевой я была вывезена в Калугу, а затем в Киев. В 1919 году в Киеве я приняла католическую веру, а в 1920 году с отступающими польскими войсками оказалась в Польше, где проживала в ряде католических монастырей.

Инокиня посмотрела на полковника, развела руки в сторону и произнесла:

– Вот и вся история моего спасения. О ней я почти никому не рассказывала. Поэтому прошу вас, Николай Арсентьевич, называйте меня только инокиней Таисией. Это имя дала мне католическая церковь. Мне так удобнее.

В знак согласия Садовник задумчиво кивнул и спросил:

– У вас, Таисия, наверное, есть какие-нибудь воспоминания о своем чудесном спасении?

С какой-то лаской она тронула его за рукав чистой нижней рубашки и сразу ответила:

– Да… кое-что есть. Я вам их покажу…

Потом они долго говорили о личных делах. Полковник рассказал о своей умершей несколько лет жене, показал фотографию, на которой были запечатлены милейшие его детки – мальчик и девочка, лет так от восьми до десяти. Таисия на какое-то время почувствовала, что между ней и полковником появился пусть небольшой, но все-таки общий мостик, появилось что-то близкое. Вот только о себе она ему ничего не стала рассказывать, хотя он и пытался выяснить кой-какие ее биографические подробности.

Затем между ними возникли натянутые отношения. И все из-за полковника. В этот, такой радостный для нее день он неожиданно предложил ей физическую близость. Принадлежать ему. Таисия, словно оглушенная близким разрывом снаряда, часто моргая, смотрела на полковника и никак не могла понять, что же он добивается. И только когда он повторил эти слова, она все поняла и зарделась. Ей – монахине католического монастыря он предлагал отдаться ему. Лечь к нему в постель. Мысль эта показалась ей не только невозможной, но и просто чудовищной.

«Полковник мог не знать, – подумала она, – что обстановка монастыря и монашеские обеты направлены в основном на то (конечно, если их честно соблюдать), чтобы характер монахини потерял всякую чувственность и полностью погрузился в мистику».

Нужно отметить, что монастырь Святого Василия Великого, руководимый матушкой Моникой Полянской, больше занимался украинской политикой, чем духовной жизнью.

Однако немногие монахини и среди них инокиня Таисия, находясь в монастыре, строго соблюдали все правила: посты, моление, бедность, послушание и мистичное соединение со страданиями распятого Христа. Эти требования правил, особенно последнее, научили ее безропотно принимать все выпавшие на нее испытания.

С того времени, как она познакомилась с полковником, самым страшным нравственным мучением для нее стал обет монашеского послушания. Ведь матушка игуменья требовала от нее самого ужасного – работы на «партию Бандеры», работы против родной России. И она как послушная монахиня делала такую работу.

Таисия отказала в интимности полковнику и, уйдя в келью, занялась письмом… письмом к Сталину. Мысли ее работали быстро, и вот она взяла ручку, обмакнула в чернильницу с фиолетовыми чернилами и каллиграфическим почерком написала короткое письмо.

Она прочитала его несколько раз, довольно улыбнулась и затем решительно вложила его в небольшой голубой конверт. Вечером она передала его полковнику Садовнику, который обещал сразу же переслать его в Москву. Полковник долго не отпускал ее в этот вечер и настойчиво уже не просил, а требовал физической близости.

Она на какое-то время заколебалась, но тут же на нее напал такой сильный страх перед этим настойчивым человеком, и инокиня прошептала:

– Нет. Нет. Я боюсь. Я не могу вам принадлежать.

Тогда Садовник, лежавший на кровати, отвернулся от нее к стене и сердитым, разочарованным голосом сказал:

– Уходите… Уходите, Таисия от меня… Но помните, что больше уже я никогда не попрошу вас об этом.

Смущенная этой сценой, она стояла около кровати полковника, отвернувшегося от нее к стене, а потом спокойно спросила:

– Надеюсь, Николай Арсентьевич, что ваши личные дела не помешают вам переслать мое письмо Сталину?

Не поворачиваясь, он пробурчал:

– Конечно, нет.

Таисия попрощалась с Садовником и занялась своей обычной работой в приемном покое.

А в следующую ночь случилась очень неприятная история. Полковник отослал основную часть своих войск в соседнее село, где проходила облава на националистов. В «Студионе», здании монастыря, где проживал Садовник и располагался его штаб, осталось всего три офицера и восемь солдат. Кто-то, по-видимому, из монахинь сообщил об этом оуновцам, после чего они и напали на монастырь. Только благодаря бдительности часовых удалось обнаружить пробиравшихся по монастырю бандитов. Завязалась ожесточенная перестрелка. В воздух одна за одной, озаряя монастырь, уходили зеленые ракеты русских.

Таисия шла темным коридором «Студиона» и вдруг, охнув, прижалась к стене: по нему продвигалась группа солдат в советской форме. Она сразу подумала: а вдруг это переодетые бандиты? Ведь они часто использовали советскую форму в своих целях. Что будет с полковником?

Она задрожала, представляя ужасную картину расправы. Таисия хорошо знала, как националисты расправлялись с захваченными советскими офицерами. Она побежала к комнате Садовника и тут услышала его громкий голос. С автоматом в руке он что-то приказывал пробегавшим солдатам. Таисия облегченно вздохнула.