Монастырь потерянных душ

На следующий вечер, когда я собиралась уходить, он взял меня за руку и повел за собой, как ребенка. Я даже не успела застегнуть пальто. Я испугалась, конечно, но что-то мне говорило, что сопротивляться не следует. На улице пахло гарью, деревья стояли все в золоте, шуршали под ногами листья. Если бы не жесткая хватка художника, я бы ощутила себя счастливой. Мы пришли к небольшому частному дому, встали у забора — так, чтоб не слишком бросаться в глаза. Посреди маленького огорода я увидела шест. Привязанное к верхушке, что-то краснело.

Кукла! Тут на крыльцо вышла женщина в алой кофте. Разглядев, она ахнула, хлопнула по толстым бокам руками. Внезапно кукла вспыхнула как факел и принялась с треском гореть. «Пойдем, больше ничего интересного не увидишь», — пробурчал художник и подтолкнул меня в направлении улицы. Я опять подчинилась. Потом до самой темноты бродила в одиночестве и чувствовала, будто из одной, нормальной реальности вдруг скакнула в другую.

А что было делать? Платили в мастерской хорошо. Мораль меня не волновала, ведь не я это придумала. Уже зимой нас, работниц пригласили в одну квартиру на той же улице. Мы столпились у входа в большую комнату, в которой горели свечи. Человек, похожий на священника, но без креста, окунал голую куклу в небольшое корытце. С двух сторон от него стояли художники, старый и помоложе, лет тридцати пяти. Все трое по очереди что-то произносили, но я не разобрала. В конце февраля мастерская закрылась.

Еще я вспоминаю лето, окраину города — почти деревня, жару, запах травы. Крепкая круглая бабка задешево сдавала мне комнату. На рассвете я шла через поле купаться на озеро. Иногда удавалось застать туман. Людей в это время не было.

Что-то на меня находило, я собирала камни и огромными буквами выкладывала на прибрежном песке имена и фамилии, которые придумывала сама. Очень простые, даже заурядные. Где-то существовали те, кого так зовут. Ольга Николаева, Александр Смирнов. Каждую надпись я обрамляла скобками. Днем камни разбрасывали, — наверное, дети; а на следующее утро я выкладывала другое имя.

Мне казалось, что я когда-то жила в таком месте, где только и было: вода и небо, туман и пляж. Бесконечно. Бесконечно тепло.

Я работала в летнем лагере — тоже вела кружок. Туда съехались дети и воспитатели из разных городов. Я снова попала в женское общество. Мы мило общались, пили чай и вино по ночам. Девицы-вожатые сражались за внимание физрука и влюбляли в себя подростков, а я выслушивала замужних женщин. Была одна, которая предложила меня устроить в их детском центре. Она имела в виду, что я там познакомлюсь со «скромным хорошим парнем», был такой на примете, но я приняла приглашение просто еще за один поворот, которому не стоит сопротивляться. Я переехала. Сначала все было так же, только мои сувениры здесь спросом не пользовались, а магазины соглашались платить только когда продадут, — в отличие от музея, где меня знали все. Поэтому я обрадовалась новой работе — курьера. Мне нравилось разъезжать по городу на автобусах и трамваях, нравилось долго куда-то идти, искать незнакомый дом. Два месяца я развозила документы. Потом ко мне присмотрелись и поручили, как они сказали, более ответственное дело. Я была должна приезжать к какому-нибудь человеку и сообщать ему место и время. Затем заранее требовалось отправиться в то место — всегда под открытым небом, — и определить, откуда можно незаметно наблюдать. Наконец, я следила за тем, кому было назначено. Практически, все появлялись в срок, но с ними никто не встречался. Впрочем, люди не беспокоились, даже на часы не смотрели. Некоторое время стояли, расслабившись, минут двадцать-тридцать, а потом уходили. Я никогда не спрашивала, что это значит — принимала как данность. Мало ли какая у людей жизнь. И мне было совершенно неясно, зачем ее надо коверкать, загоняя в рамки понятного.

Я не помню, как попала в каменный город у холодного моря, где большинство жителей говорили на неизвестном мне языке. Несколько человек, все — мужчины среднего возраста, устроили меня в пансионе, дали карту, объясняли, что надо делать. Октябрь, ноябрь, декабрь. Пустые улицы: днем горожане работали, по вечерам — смотрели телевизор. Никаких развлечений. Ледяной сильный ветер. Дождь.

Снег, к которому я привыкла в своей стране, здесь так и не выпал, хотя я ждала его со дня на день. Моим напарником — да — был Костя. Общение вне работы запрещено. Да и не слишком хотелось. Когда вместе с кем-то равнодушно смотришь в лицо умирающего один раз, другой, пятый, десятый, — то потом в таком же составе в кафе не пойдешь. Я, кстати, и одна не ходила. Сидела в пансионе, согревалась кофе с молоком. Мне казалось, если я выйду в этот пасмурный город одна, то на меня обязательно нападут.

Это было три года назад, последняя из моих странных работ. Той осенью старушка, у которой меня прописали, отошла в мир иной. Я получила квартиру.

Запись двадцать пятая

Вечером после позднего ужина, когда в столовой осталось человек семь, у стойки неожиданно обнаружился ящик с пивом. Его нашел Роман. Развернувшись ко всем и широко улыбаясь, он указал на ящик театральным жестом:

— Вы думаете, это — нам?

Мы — Джей, Маргарита, красавец Лаури, Женя, Вероника и я — несказанно обрадовались. Похоже, все подустали от возвышенно-серьезной атмосферы Монастыря, и пора было расслабиться. Не знаю, что там задумывали монахи — преподнести нам подарок или провести очередной тест, — но мы размышляли недолго. Сдвинули два стола, перетащили пиво поближе и решили никого больше не звать, ведь двадцать бутылок на семерых — это и так не слишком много.

После того, как мы вдоволь поехидничали насчет новых экспериментальных методов, лидерство в разговоре принял Роман. Он вел себя так, точно был самым старшим: посматривал на всех с легкой снисходительностью, избегал говорить о себе, но задавал далеко не поверхностные вопросы другим. В какой-то момент я заподозрила в нем подсадную утку, но переживать по этому поводу не стала: если точной информации нет, то из возможных объяснений лучше выбрать наименее тревожное. То есть, я решила считать, что Роман так поступал не в силу какой-то тайны, а лишь из-за неуверенности в своей истории.

Впрочем, он выдал, что его волнует, когда спросил о любви.

— Что вы об этом думаете? Почему вы — взрослые люди, которые наверняка имели опыт серьезных отношений — сейчас не со своим любимым человеком, а в Монастыре?

— Любовь — это ведь не единственная ценность, — заметил Лаури. — В жизни существуют и другие цели.

— Ты о себе говоришь? Ты кого-то оставил — там, за стеной?

— Трудно сказать… — замялся Лаури. — У нас необязательные отношения. Каждый делает, что хочет.

— Ты считаешь, это хорошо?

— Я считаю, это идеально. Особенно для мужчины. Правда, далеко не всякая женщина готова принять мужскую свободу.

— Она готова, только если знает, как использовать свободу собственную, — заявила Джей. — Я тоже не терплю, когда меня ограничивают. Или когда требуют то, что я сама не хочу.

— А как же терпение ради любви? Разве не приходится ограничивать себя в чем-то ради любимого человека? — Роман говорил таким тоном, что возникали сомнения в его вере в собственные слова.

— Приходится, — вздохнул Женя. — Только однажды ты понимаешь, что потерял себя.

А вместе с потерей себя уходит любовь.

— Точно! — поддержала его Маргарита. Ее лицо приняло жесткое выражение.

— Давайте каждый, кто может, расскажет о том, как складывались его отношения с противоположным полом, — предложил Роман. — Надеюсь, это не слишком болезненная процедура.

— Я уже рассказывал вчера, — ответил Женя. — Ничего особенного: сперва одна жена, потом другая. И вот я здесь.

Он улыбнулся какой-то беззащитной улыбкой.

— А ты? — уставился Роман на Маргариту.

— Грустно это все, — сказала она и почесала переносицу. Мы ждали. Она молчала не меньше, наверное, двух минут. Потом заговорила. Оказывается, она в пятнадцать лет сбежала из дома с парнем, который не имел ни работы, ни квартиры, но зато умел рассказывать фантастические истории, в том числе и о себе. О том, что он — странник по звездам и все такое. У него были огромные голубые глаза, светлые волосы, и, несмотря на его двадцать лет, Маргарите часто казалось, что она мудрее и старше. Она влюбилась, они жили в общаге и однажды — из-за отсутствия денег — сварили и съели кота. Нередко Маргарита пела на рынке, чтобы немного заработать. Брала с собой знакомого гитариста и пела. Рублей пятьдесят за три часа. А потом она попала в больницу. Язва желудка, осеннее обострение. Приходили подружки, и мать, которая умоляла вернуться домой. Маргарита и вернулась — как только узнала, что ее странник спит с другой девушкой. Вообще-то, они сразу договаривались на свободные отношения, и Маргарита соглашалась, — ведь это была теория. Практики ее любовь не пережила.