Монастырь потерянных душ

Мы замерли, как и она. Я покосилась на Монаха. Он стоял, как зверь, готовый прыгнуть, но сдерживался. Похоже, ему было важно, что сделаем мы.

— Осторожно! Я иду!

Роман сбросил свой рюкзак на землю, и почему-то боком двинулся к Маргарите. Как будто по узкому выступу небоскреба. Я запоздало вспомнила, что, когда шла сама, ни одной дыры под ногами не ощутила. Может, доски сломались только сейчас? Я порадовалась, что уже стою здесь. Тем временем Роман, широко расставив согнутые в коленях ноги и одной рукой цепляясь за веревку, помог Маргарите выбраться.

Поднявшись, она выругалась, обращаясь вниз. И только потом сказала Роману спасибо.

— Ураа! — с иронией негромко начал Костя, но его не поддержали. Все внимание собрали двое на мосту, по которому следовало двигаться в одиночку.

— Иди ты сначала, — приказал Роман. — Потом я вернусь за рюкзаком.

Маргарита, естественно, подчинилась. На нашей стороне ее встретила Таня. Роман тем временем разглядывал дыру.

— Ерунда! — крикнул он в нашу сторону, и небрежной походкой, едва держась за веревки, отправился за рюкзаком.

— Я никуда не пойду! — крикнула Эльза.

— Почему? — уставился на нее Роман.

— Потому что я упаду.

— Ты никогда этого не узнаешь наверняка, если не попробуешь.

На нашей стороне все молчали, точно зрители, завороженные спектаклем. Пока Роман спорил с Эльзой, в нашу сторону двинулась восточная девушка. Ее лицо выражало решимость. Все прошло довольно спокойно: у дыры она приостановилась, покрепче ухватилась за веревки, сделала длинный шаг… и через несколько секунд уже была среди нас.

— Вот видишь, — кивнул Роман на противоположный край.

— Все равно! — казалось, еще немного, и Эльза разрыдается.

Роман вскинул рюкзак, отвернулся и подтянул лямки.

— Эльза! Не бойся! Это легко! — крикнула Таня.

— Мы же все здесь… живые, — пробормотала Маргарита.

Эльза замотала головой. К нам шел Руслан, но мы на него не смотрели. Младший монах, в свою очередь, преодолел мост совсем незаметно: вроде бы только что стоял там, поглощенный пейзажем, а в другой миг — оказался здесь, такой же безмятежный.

— Эльза… — сказал Роман, но увидев, как она смотрит, махнул рукой.

— Я иду! — крикнул нам.

Мост как будто устал шататься. Или мы привыкли к его движению, и больше не воспринимали с тревогой. Но только не Эльза. Оставшись одна на той стороне, она с ужасом смотрела на ряд досок и несколько толстых веревок, которые чуть покачивались над двадцатиметровым разломом.

— Давай!

— Мы тебя ждем!

— Ты последняя!

Но она, позволив рюкзаку сползти, и держа теперь его за лямки, отступила.

Профессор покачал головой.

— Пора идти.

Эльза не могла его слышать, но Женя закричал:

— Мы уходим!

Я чувствовала, как она злится, и как ее не отпускает страх. Мы отвернулись от нее и потянулись за профессором, монахами и Верой. Я думала, мы скроемся за поворотом, и там ее подождем. Но этого не случилось. Эльза меня раздражала. Я не знала, какие причины имели другие, чтобы не возражать, чтоб не остаться с ней.

Движение вперед затянуло. «Дура, дура», — проговаривала я про себя. Я ощущала общую злость, витавшую над нами. Однако, размеренность шагов успокаивала.

Профессор гораздо лучше меня понимал, что он делает. Ведь Эльзы не существовало.

Существовала какая-то другая девушка, чье имя я вряд ли узнаю.

Позже, когда мы остановились на обед, никто даже не заикнулся о том, чтобы вернуться за ней.

Запись сорок четвертая

На ужин сварили рис. Бухнули в большой котелок три банки тушенки и приправили найденными кем-то травами. Профессор, монахи и Вера ели отдельно. Они всегда располагались поодаль, но так, чтобы видеть нас.

Мы как-то безропотно взялись заботиться о себе. Ставить палатки, собирать дрова для костра, готовить еду. К счастью, нашлись люди, которые это умели делать.

Монастырский контракт вовсе не обещал санаторных условий на протяжении всего года эксперимента. С тоской я представила, что зимовать нам придется в холодном деревенском доме с туалетом на улице и баней два раза в неделю. Да и то — если сумеем ее растопить. При этом исследователи вполне могли поселиться в благоустроенном, с батареями и компьютерами, общежитии. Как подсчитали сведущие люди, еды в рюкзаках могло хватить максимум на неделю. Что будет дальше?

Возвращение в Монастырь? Я в это не верила, потому как профессор и старший Монах вели себя так, точно нам предстояло очень долгое путешествие. С другой стороны, мы могли выбрести на какой-нибудь… форт или склад. На поселок рассчитывать не приходилось: хотя здешние тропы кем-то и были протоптаны, на нашем пути не попались ни люди, ни нормальная — рассчитанная на машины — дорога. Пустынная, заповедная местность. Не была ли она запретной из-за каких-то экспериментов уже не психологического, а экологического характера? Или антиэкологического, что гораздо страшнее.

Впрочем, птицы тут выглядели нормальными. И непугаными — садились на расстоянии вытянутой руки и таращились блестящими и черными глазами. А Женя как-то сказал, что видел енота.

Сумерки мы встретили у костра. Пили чай. Кто-то посетовал на отсутствие шоколада, но остальные не поддержали. Много не говорили. Похоже, никто в свою новую жизнь не допускал поверхностной болтовни, а сходу рассказывать о серьезном мы не могли.

Но пламя, как ему и полагалось, сближало. Илья потрогал очки и с неуверенной улыбкой признался:

— Я сейчас вспоминаю.

Несколько голов сразу повернулись к нему с заинтересованным видом. Молчание все-таки тяготило.

— Когда я был маленьким… То есть, не совсем маленьким, а подростком. В наш город пришел человек. Он считался бомжом и сумасшедшим. Никто не знал, где он спит и откуда берет еду — ведь он не попрошайничал. Но он не выглядел человеком, у которого водятся деньги. Грязный, со спутанными волосами, в темном плаще.

Волосы у него были как грива. Черная, с сединой. Он казался мне стариком. Старше моих родителей. Хотя я сейчас понимаю, что ему было меньше пятидесяти.