Монастырские утехи

писателями через целый век» воспроизводит высказывание Войкулеску по этому поводу:

«Традиционализм рождается, а не делается... Кто родился и вырос в деревне, кто с малых лет

воспринял на слух пленительные мелодии подблюдных песен, кто участвовал в работе миром,

кто. не мигая, слушал наши сказки, не может быть иным... Но отсюда до традиционалистской

школы большое расстояние; я против неё... Я не отрицаю вдохновения, которое может вызвать

у меня какая-нибудь традиционалистская тема, но я не понимаю, как можно этим

злоупотреблять. Отсюда до традиционалистской системы целая пропасть».

Как можно заключить из творчества Войкулеску, он отрицал традиционализм, который

погружался в мистику и вёл к шовинизму. Писателю был близок и понятен здравый народный

смысл, выраженный в разнообразных видах фольклора.

Войкулеску всегда интересовался фольклором, этнографией, народным бытом. В 1930 году

вместе с Г. Д. Мугуром им был опубликован. «Вопросник социальной анкеты для

монографии», а также «Фольклористический вопросник».

«Этнически мы живем в фольклоре,— говорилось в «Фольклористическом вопроснике».— Вся

сила воображения и творчества окаменела в фольклорном материале. В нём мы обнаруживаем

себя, рисуем и проявляем себя такими, какие мы есть, маленькими или великими, ленивыми

или активными, инертными или творческими». Авторов обоих вопросников интересовали

«поверья и приметы в области метеорологии», «обычаи охотников», «медицинский фольклор и

эмпирическая практика. Суеверия». Они просили сообщить им сведения «о наиболее

характерных обрядах — праздничных, свадебных, связанных с рождением, крещением,

смертью». «Таким образом,— подчеркивали Войкулеску и Мугур,— соберется весь материал,

необходимый для создания румынской фольклористической энциклопедии», Неведомо,

предприняли ли авторы попытку составить такую энциклопедию, но это была серьёзная

попытка проникнуть в душу народа, и закончилась она весьма успешно, о чем свидетельствует

проза Войкулеску.

Особенности Войкулеску-художника, его неповторимая манера, оригинальность его мышления

— о чём выше шла речь в применении к его поэзии — ярко отразились и в рассказах,

созданных им уже на склоне лет.

В основе многих из них лежат старинные обычаи, традиционные в крестьянской среде формы

общения с природой. Таковы, например, рассказы «Среди волков», «Последний Беревой». В

них много чудесного и, казалось бы, магического, потому что Войкулеску выступает не как

ученый, исследователь народных обычаев, который ищет в них научное, рациональное зерно, а

как художник, преподносящий это зерно в оболочке тех ритуалов, которые создавались в

народе на протяжении веков. Но ведь то, что познавалось крестьянином-землепашцем,

пастухом и охотником эмпирически, из поколения в поколение, находит своё объяснение в

современной науке. Вспомним хотя бы о системе сигнализации, которая существует в мире

животных, и тогда мы не воспримем рассказ «Среди волков» как фантастический, а главного

героя, старого охотника Волкаря, как колдуна. В его умении разговаривать с волками, в его

способности повелевать ими сказывается опыт многих поколений охотников, частично

сознательно, частично бессознательно познававших повадки волчьей стаи, её «язык»,

благодаря чему они и научились «управлять» волками, «командовать» ими. Опыт этот достоин

удивления, но это не чудо, как не чудо и то, когда охотник подманивает птиц или во время гона

обманывает оленя, вызывая его на бой игрою в берестяной рожок. Чудо — это буквально

вековое упорство, с каким человек постигал природу, вживался в неё.

Изображая различные связи человека с природой и опираясь при этом на народный опыт,

писатель не остается безразличным повествователем, одинаково восхищающимся всеми

поверьями, заклинаниями, ритуалами. Он отрицает колдовство и магию, ставит под сомнение

веру в какие-то потусторонние силы. Для деревенского знахаря Беревого важнее всего

таинственный ритуал, он вовсе не дрессировщик, поэтому ему и не удается заставить живого

быка преодолеть страх перед чучелом медведя. Как колдун он терпит полный крах, и рассказ

неспроста называется «Последний Беревой».

В рассказах Войкулеску, как и в народном творчестве, четко и последовательно проводится

гуманистическая линия, которая особенно явственно проступает, когда главный герой

Войкулеску, человек из народа, сталкивается с представителями так называемой буржуазной

цивилизации. Величие и могущество премьер-министра из рассказа «Особое поручение»

оказывается мнимым перед подлинным величием крестьянина Бужора, который не страшится

вступить в поединок с разъярённой голодной медведицей. Бужор живёт в лесу, на лоне

природы, он живёт среди зверей, но по человеческим законам. Для него естественно откопать

зимой из-под снега замерзающих глухарей и принести их домой, спасая таким образом от

хищников. Его моральный долг — лечить покалеченных, осиротевших детенышей оленей или

ланей. Для него естественно также приветить человека, дать ему совет, помочь оправиться от

какого-либо житейского потрясения. Человечность Бужора делает его таинственным для одних

и объектом низких сплетен, колдовской фигурой для других. Но чудо Бужора ничего

«чудесного» в себе не таит, оно в том, что он гуманист.

Мы ощущаем, что моральная правота на стороне простого рыбака Амина, который, узнав, что

приехавший из города инженер-рыбовод хочет оглушить динамитом попавшую в садок

огромную белугу, решает выпустить из садка и белугу и вообще всю рыбу («Рыбак Амин»).

Войкулеску выступает в своих рассказах и как сатирик, обрушиваясь на официальную религию