Монастырские
Шрифт:
– Теперь я вас не вижу. Так не интересно. А мама говорила, что голову нужно опускать, когда исповедуешься, – глядит себе под ноги.
С высоты доносится голос батюшки:
– Может быть, ты перебивал старших, спорил, настаивал на своем мнении? Был недоволен тем, что у тебя нет таких игрушек, как у других? И даже, не исключено, однажды подрался? Поворчал, что рано забирают с прогулки домой? Хотел первым протиснуться на горку и отпихивал других? А может, тебе не нравится, например, борщ, и ты отказываешься от трапезы, и даже иногда не доволен той или иной пищей,
– Откуда вы всё это знаете? Вам Бог рассказывает?
– Это распространённые грехи. Все грешат, к сожалению.
– И батюшки из церкви не любят борщ кушать?
– Ммм… Знаешь, там очередь, столько людей, все ждут. Давай завтра продолжим наш разговор.
– А то они станут пихаться в очереди?
– Ммм…
– А как же грехи?
– Потом вспомнишь.
– А на батюшек учат?
– Да.
– А можно батюшкой стать просто так?
– Нет.
– Я вспомнил грех. Я вчера был батюшкой. И Колю исповедовал.
– Ммм… Колю?… Эээ… Какого Колю?
– Это кукла моя. Её Колей зовут. Это грех?
– Играть не грех.
– Я всерьёз.
– И всерьёз играть не грех.
– Но вдруг я сделаю новый грех!
– Надо бороться с собой.
– Самого себя дубасить?!
– Например. Если рассердился – остынь, не кричи.
– Чтобы остыть, надо чай с малиной, и жара не станет. Так моя бабушка говорит.
– Вспоминай, что Бога нельзя огорчать грехами, и что Бог всё видит. Гнев и уйдёт.
– Ножками?
– Эээ… Ну, это образное выражение. Просто как бы его не станет. Уйдёт, одним словом.
– А куда уйдёт? К другим людям?
Пока отец Андрей собирается с мыслями, Антон продолжает процесс беседы.
– А откуда уйдёт, из дома? Навсегда? И даже в гости не придёт?
– Ооо… Ну…
– Я дверь открою и из дома гнев выгоню. А дверь на два замка и на цепочку закрою. Тогда гнев не придёт больше.
Отец Андрей прокашливается и говорит, восстанавливая мысль с прерванного места.
– Если не нравится борщ – смолчи, и порадуй маму послушанием.
– Нет, не буду я борщ есть!
Батюшка кладёт руку на голову мальчика.
– Ты споришь?
– Нет! Не спорю! Я говорю правду. Я взаправду не буду борщ! В нём капуста и лук плавают.
– Тогда…
Наступает пауза.
– Что? – спрашивает Антон.
Вопрос остаётся без ответа.
Батюшка отворачивается, наклоняется к стоящей в углу тумбочке, что-то ищет в выдвижном ящике. Находит яблоко, отдает Антону.
– Спаси тебя Господь.
На голову кающегося водружаются епитрахиль и тяжелая рука батюшки. Звучит разрешительная молитва о том, что все грехи Антония «отпущаются».
Антон шагает на выход, но с полпути возвращается.
– Спасибо за яблоко! Спасибо, что исповедал меня. Ты хороший!
Он вспомнил, что нельзя говорить «ты». Но по-другому сейчас не может, потому что сердце переполнено благодарностью.
– Я тебя буду всю жизнь жалеть.
В понимании Антона «жалеть» –
высшая степень любви.Батюшка, вероятно, это прочувствовал. Он склоняется близко к лицу мальчика и говорит:
– И даже моя борода не помешает?
– Нет! – чистосердечно признаётся.
– Тогда ты меня крепко утешил.
– Да?! По-честному?!
– По-честному.
Антон что-то вспоминает, хитро улыбается, ищет в кармане и достает последний ломтик шоколада, священник понимающе кивает и принимает угощение. Антон обнимает отца Андрея за колени, вжимается лицом в священническую рясу и вприпрыжку убегает.
Выбежав к людям, резко останавливается, вспомнив один из наказов мамы вести себя в храме чинно. Смотрит по сторонам: вокруг так много ног. Народ расступается. Антон идёт, прижимая к груди, как некую драгоценность, батюшкино яблоко. Ищет взглядом маму, кивает ей, что все нормально. Степенно поворачивается к алтарю, крестится.
– Всё нормально? – шёпотом спрашивает мама.
– Почти.
– А почему «почти»? – раздаётся чей-то весёлый голос над головой Антона.
Мальчик видит перемену в лице мамы, она чему-то обрадовалась, склонила голову, сложила руки под благословение. «Антон, бери благословение!» – слышит мальчик. А владыка уже прижал к себе голову Антона. Голос у него добрый, это Антон чувствует, но взглянуть на архиепископа стесняется.
Люди желают получить благословение у владыки, тянут руки, теснят друг друга, но архиепископ ждёт ответ, почему Антон сказал «почти», так значит, не всё прошло нормально на первой исповеди? А?
Мальчик смотрит в лицо владыке Дмитрию, видит в его глазах улыбку, и, осмелев, отвечает:
– Батюшку жалко… Надо батюшку жалеть. Он всех утешает, а его никто.
– А тебя утешил?
– Да. Теперь я могу Богу в глаза глядеть.
– Вот и молодец. А кем хочешь стать, когда вырастешь?
– Батюшкой.
– А не страшно? Вон, какие времена наступили. На церковь гонения. Священников убивают, в тюрьмы сажают.
– А разве может быть страшно, когда за Христа?! – удивляется Антон.
Владыка склоняется к Антону, говорит ему тихо, так, что слышат только Антон и мама:
– Правильно, Антон. Ты же мой крестник или не мой?
Антон оглядывается на маму. Мама подбадривающе кивает.
Владыка протягивает Антону книгу, специально приготовленную к этой встрече.
Евангелие! Это настоящее сокровище, о таком подарке и мечтать не мог Антон!
Архиепископ скрывается в алтаре, Антон смотрит на маму. Замечает, как радостно её лицо. Ему хочется что-то сказать, передать свои чувства, но что сказать, как выразить то, что в душе? Он молчит. Мама кивает ему, и тоже молчит. Они ждут начало службы. Вот и сёстры, брат, бабушка, только-только появились. Чуть не опоздали. Обступили, расспрашивают, как прошла у Антона первая в его жизни исповедь. Уже слышен звон колоколов, людей стало ещё больше. В правой части храма – фигуры в чёрных монашеских одеяниях. Строгие молитвенные лица. Всё это вызывает в душе Антона восторг.