Монгольская империя Чингизидов. Чингисхан и его преемники

Глава 10 Начало монгольских завоеваний

Объединение народов Восточной степи под единой властью и создание Йеке Монгол Улус стало последним деянием хана монголов-нирун Темучина из рода Борджигин. В марте 1206 года на арене мировой истории появляется фигура Чингисхана — великого организатора, великого законодателя, великого завоевателя. Череда дальнейших событий показывает, что это было не просто сменой имени, как, например, происходило в Китае при вступлении на престол каждого очередного императора. Превращение Темучина в Чингисхана стало подлинным символом смены эпохи. С этого момента начинает меняться один из важнейших векторов мировой истории. Темучин был объединителем степных народов, создателем могучей кочевой державы; Чингисхан стал величайшим в истории завоевателем, строителем-творцом всемирной монгольской империи.

Нельзя, конечно, сказать, что эта перемена произошла мгновенно — окончательный переход на новые рельсы, требующий политических, социальных и даже психологических изменений, занял несколько лет. И в действительности мы видим, что и после 1206 года в Йеке Монгол Улус долгое время господствует старая схема действий всех былых кочевых держав. Первые войны с оседлыми народами — с Тангутом в 1207 и 1209 годах и даже начальный этап войны с китайской империей Цзинь в 1211 году — носят характер обычных кочевнических набегов: нападение, захват добычи, уход в степи. Лишь после 1211 года войны начинают превращаться в подлинно завоевательные, и только с момента захвата Цзиньской столицы Чжунду (Пекина) можно утверждать, что этот переход к завоевательной политике произошел окончательно.

Такой переход был непрост и для самого Темучина-Чингисхана. Над ним, кочевником до мозга костей, не могли не довлеть извечные кочевые принципы ведения военных действий. Но полностью оправданные при покорении таких же кочевников, как и сами монголы, эти принципы оказались недостаточно эффективными в борьбе против крупных земледельческих держав. В полевых сражениях монголы стяжали себе славу поистине непобедимых воинов. Но людские ресурсы соседних стран были выше тех, что могла выставить Степь, в десятки раз. Кроме того, оседлые народы располагали сотнями, если не тысячами, крепостей, куда могли укрыться и разгромленные армии, и окрестное население. Набег монголов становился сокрушительным ударом, но последующий уход кочевников в степь лишал их почти всех завоеванных преимуществ. Разбитые армии быстро пополнялись новобранцами, крепости, брать которые кочевники не умели, оставались опорными пунктами сопротивления. Более того, даже те крепости, которыми монголам удавалось овладеть в результате хитрости, удачи или долгой осады, после ухода степняков вновь занимались гарнизонами противника. По существу, каждую военную кампанию монголам приходилось в такой ситуации начинать едва ли не с нуля, и огромные военные успехи не могли решить судьбу войны в пользу монголов.

Порочность такой стратегии, хоть и освященной тысячелетними традициями кочевников, со временем была осознана Чингисханом — первым степным вождем, сумевшим подняться над въевшимися в плоть и кровь военными стереотипами. Властелин монголов начинает уделять большое внимание осадному делу, а главное — от системы набегов переходит к стратегии войны до победного конца. Первый набег монголов на Цзинь (кампания 1211 года) закончившийся грандиозными военными победами монголов, тем не менее оказался и последним нападением, произведенным в классическом стиле. Когда в 1212 году Чингисхан вновь бросил свою конницу на Китай, выяснилось, что прошлогодний разгром цзиньцев отнюдь не уничтожил мощь чжурчжэньского государства. Чингисхан оказался хорошим аналитиком и прилежным учеником, не стеснявшимся учиться и у своих врагов. И с этого времени он начинает отходить от устоявшихся принципов ведения войны. О том, как это происходило, и пойдет речь дальше.

Монгол с конем. Персидский рисунок XIV в.

Кстати, такое понимание эволюции взглядов Чингисхана на войну развенчивает еще один устоявшийся миф об этом незаурядном человеке, возникший с легкой руки известного «сказочника» Гарольда Лэмба и воцарившийся в массовом сознании (и отчасти даже в профессиональных исследованиях монголоведов).{Книга Гарольда Лэмба «Чингисхан», написанная чрезвычайно эффектным языком, представляет собой, в то же время, труд совершенно уникальный по количеству бредней и нелепиц на страницу текста.} Лэмб, без всяких на то оснований, заявляет, что Чингисхан уже на курултае 1206 года провозгласил своей целью завоевание всего мира. Такое утверждение не выдерживает никакой критики и опровергается дальнейшими событиями. Цель Чингисхана в этот момент, в общем, достаточно ясна — стать единоличным «владыкой поколения людей, живущих в войлочных кибитках». Сам кочевник, он стремился объединить всех кочевников, установить в степи твердый порядок и, в пределах возможного, сделать своих степных подданных богатыми и довольными жизнью. Степная держава, скрепленная единым законом и кочевым образом жизни — вот тогдашний идеал Чингисхана. Набеги на соседние государства главной своей целью имели грабеж, но никак не присоединение к Монгольской империи — не случайно законы Ясы никогда не применялись к оседлому населению. И лишь после великих побед на востоке и западе, уже на склоне жизни, Чингисхан, возможно, пришел к мысли о завоевании всего мира. Но даже и тогда наилучшим вариантом он явно считал ликвидацию в конечном итоге всех оседлых жителей и создание всемирной кочевой державы. И всерьез рассматривал вопрос об уничтожении всего населения Китая и превращении его земель в монгольские кочевья. Этого, как известно, не произошло: экономические выкладки Елюй Чуцая и собственный здравый смысл заставили его отказаться от этой идеи. Но сам факт подобной постановки вопроса говорит о многом, и не в последнюю очередь о том, что и сами эти завоевания были для Чингисхана не столько целью, сколько средством. В 1206 же году завоевание мира в повестке дня просто отсутствовало. Планы Чингисхана были иные, куда менее фантастические и масштабные, но зато гораздо более продуманные.

Главным для Чингисхана после завоевания власти в степи стала подготовка войны с цзиньским Китаем. Этой войны с извечным врагом требовало монгольское общественное мнение; о мести чжурчжэням за кровь Амбагай-хана и смерть Есугэй-багатура с детских лет мечтал и сам Темучин-Чингисхан. На это накладывалось и неприятие самолюбивым владыкой степи своего приниженного положения — ведь он должен был платить дань чжурчжэням и формально считался лишь простым пограничным генералом, подчиняющимся китайскому императору. Теперь, после провозглашения Йеке Монгол Улус, такое положение становилось для Чингисхана неприемлемым. Разрешить ситуацию могла только война.

Чингисхан прекрасно осознавал все трудности предстоящей войны с одним из крупнейших государств мира. Империя Цзинь была, по существу, региональной сверхдержавой, а в глазах монголов она представлялась еще более могущественной, чем это было в реальности. Чингисхан не без оснований считал, что борьба с ней потребует напряжения всех сил. Между тем, провозглашенный Йеке Монгол Улус такую тотальную войну позволить себе не мог. Да, в 1206 году Чингисхан уже не имел в степи противников, способных помериться с ним силой в открытом столкновении. Но на западных рубежах державы с надеждой ожидали благоприятного для них поворота событий неукротимые меркиты во главе с сыновьями Тохтоа; здесь же подвизался неистовый найманский царевич Кучлук, мечтающий о восстановлении разгромленного найманского ханства. На юге тангуты, разозленные карательным набегом 1205 года,{Набег 1205 года на Тангут был произведен по приказу Чингисхана одним из его полководцев в качестве карательной и назидательной меры, в отместку за то, что тангуты приняли у себя бежавшего Нилха-Сангума. Серьезных последствий этот поход не имел, хотя монголам удалось — видимо, благодаря внезапности — захватить одну тангутскую крепость.} также не преминули бы воспользоваться любой подходящей возможностью для ответного удара. На юго-западе неясной была позиция кара-киданьского гурхана, но можно предположить, что стремительное возвышение Чингисхана не оставило его равнодушным — а ведь мощь кара-киданьского ханства подкреплялась огромными экономическими возможностями уйгурских купцов (Уйгурия подчинялась кара-киданям на правах автономии). Столь же неопределенным было и положение на севере: лесные племена Баргуджин-Токума и сибирской тайги сохраняли свою независимость и при определенных раскладах также могли представлять угрозу для новорожденной империи.

Таким образом, политическая обстановка в 1206 году была достаточно сложной и явно неблагоприятной для вступления в столь масштабный военный конфликт, как война с Цзинь. К тому же надо учесть, что десятилетия непрерывных степных войн серьезно подорвали экономическую базу монгольской степи. Недоставало скота, в том числе и коней; достаточно сложно было и обеспечить стотысячную монгольскую армию всем необходимым для крупного похода на Китай. Конечно, в походе армия была способна кормить себя сама за счет покоренного населения, но при любом наступлении следует учитывать возможность его неудачи, и такой выдающийся стратег, как Чингисхан, разумеется, должен был подготовиться и к худшему варианту. Вероятно, так и было — события следующего пятилетия доказывают это: Чингисхан, оценив реальную ситуацию, понял, что большая война еще слишком опасна и непредсказуема. Прежде чем идти на риск серьезной войны, — войны, грозящей гибелью только что созданной державе, — нужно было максимально обезопасить тылы, по возможности еще более усилить и подготовить армию. Трудно сказать, был ли у Чингисхана тщательно разработанный план подготовки к войне с цзиньским Китаем, но его действия в период с весны 1206 до весны 1211 годов были чрезвычайно точны и рациональны.

Весь 1206 год был, как уже сказано, подчинен внутренним реформам — внедрению единого законодательства, изменениям в системе управления и в армии. А после этого укрепления основ складывающегося государства можно было приступить и к решению основных внешнеполитических задач. Здесь необходимо, однако, оговориться, что данные наших источников, касающиеся первого десятилетия существования Монгольской империи, крайне разноречивы. Не в последнюю очередь это относится к внешнеполитическим и военным вопросам. Так, в «Сокровенном Сказании» при довольно точном описании событий автор почти полностью пренебрегает их последовательностью и вообще хронологией. В результате, например, окончательное покорение хори-туматов в 1217 году приводится в тексте, повествующем о времени, предшествующем войне с Китаем; два похода на меркитов 1208 и 1216 — 18 годов явно смешаны в один. Рашид ад-Дин, наоборот, приводит весьма скрупулезную хронологию, но она изобилует совершенно нелепыми анахронизмами и часто не совпадает с известиями других авторов. В особенности это касается монголо-китайской войны: персу Рашид ад-Дину было сложно разобраться во всех перипетиях этой кампании Чингисхана. Китайская летопись «Юань ши» дает более точные описания китайских походов, но очень слабо ориентируется в других, параллельно происходивших событиях. Единственной возможностью в такой ситуации стал комплексный анализ источников и изложение на их базе наиболее приемлемой и вероятной версии развития событий в 1207–1217 годах.

Весной 1207 года Чингисхан приступает к осуществлению своей широкомасштабной внешнеполитической программы. Начинает он с северного направления, куда посылает значительные воинские силы (вероятно, два тумена) под руководством своего старшего сына Джучи и относительно молодого, но осторожного Субэдэя. Поход этот оказался исключительно успешным. Не рискнув противостоять завоевателям, сразу же покорилось большое монгольское племя ойратов, кочевавшее на границе леса и степи. Не без помощи ойратов, ставших проводниками войска, без борьбы были подчинены и другие северные племена, в том числе и такие крупные, как буряты и баргуты. Вероятно, тогда же признали монгольскую власть и свободолюбивые хори-туматы, которые, впрочем, вскоре восстали и довольно долго успешно оборонялись против превосходящих монгольских сил.

Летом войска Джучи и Субэдэя вышли к Енисею в районе благодатной Минусинской котловины. Здесь издавна проживал многочисленный полуоседлый народ енисейских кыргызов. Кыргызы обладали высокой по центрально-азиатским меркам культурой и весьма значительной и хорошо вооруженной армией, которая в былые времена нагнала немало страху на народы Великой степи. Однако и здесь обошлось без столкновений. Старейшины кыргызов не отважились противостоять победоносным монголам, памятуя о крахе, который постиг их соседей — найманов. Кыргызы согласились выплачивать дань: «Поклонились государю белыми кречетами, белыми меринами да белыми же соболями». А поскольку старыми данниками кыргызов были немонгольские племена большей части сибирской тайги, то с этого момента можно говорить о присоединении к Монгольской империи значительной части Сибири.