Моноклон (сборник)
Шрифт:
— Он обосрал Великую Отечественную! Обосрал, обсирает и будет обсирать, если его не остановить! Понял?
— Понял, — кивнул парень и поехал прочь.
Некоторые из ветеранов стали уставать и по очереди отсиживались на двух лавочках. Но Иван Петрович не устал, а наоборот — взбодрился: он кричал, энергично беседовал с ветеранами, разъяснял прохожим, прохаживался по двору с таким видом, словно вырос в нем.
Вдруг балконная дверь квартиры Ткача отворилась, и на балкон вышел сам Ткач. Ветераны оживились, закричали, заулюлюкали, затрясли плакатами.
—
— Позор! — отрывисто выкрикнул стоящий рядом старик-майор.
— Позо-о-о-о-ор! — протяжно, что есть мочи, прокричал Смирнов.
— Позор!
— Позо-о-о-о-о-р!
— Позор!
— Позо-о-о-о-ор!
В руках Ткача появился плоский прямоугольный предмет. Он повернул его, и в предмете сверкнуло солнце: зеркало. Ткач навел зеркало на толпу ветеранов. Большой солнечный зайчик пополз по ветеранам. Они стали отворачиваться, закрываться руками или плакатами. Поэт-фронтовик выхватил у кого-то мегафон, заговорил в него своим глухим голосом:
— Убирайтесь из нашей страны, господин Ткач! Вам тут не место! Вы нагадили в святой колодец нашей Победы! Убирайтесь к вашим заокеанским хозяевам!
— Убирайся! Вон! Двурушник! Подлец! — закричали ветераны.
Иван Петрович выступил вперед из толпы и закричал громче всех:
— Подле-е-е-е-е-ец!
Ткач навел на него солнечный зайчик. Ослепительный свет засиял в толстых линзах очков, затопил глаза Смирнова. Но он не закрылся, не отвернулся:
— Свети! Свети, гад! Свети!
Свет солнца наполнил глаза Смирнова. Он раскрыл их сильнее, словно желая всосать в себя всю мощь солнца:
— Свети! Свети! Свети, трус! Свети, предатель!
Ткач светил ему в лицо. Несколько долгих минут продолжалась эта дуэль. Потом Ткач опустил зеркало и ушел с балкона. Его проводили криками и улюлюканьем.
Иван Петрович продолжал стоять, повторяя:
— Свети! Свети, гад! Свети!
Он ничего не видел, в глазах плыли красные сполохи. Его взяли под руки молодые люди:
— Вам плохо?
— Мне хорошо! Мне отлично!
Иван Петрович шагнул, но оступился, не видя ничего. Его ноги в старых ботинках заскребли по асфальту:
— Щас, ребята, щас…
Его подвели к лавочке, усадили. Он заворочался, крутя головой и тараща невидящие глаза, но вдруг обмяк и повалился на сидящего рядом ветерана. Тут же подъехал реанимобиль, Ивана Петровича внесли внутрь, отъехали за угол.
— Обморок от перевозбуждения, — объяснил врач молодым людям, обследовав Ивана Петровича. — Сердце в порядке. Полежит немного и оклемается.
И правда, вскоре Иван Петрович пришел в себя. Ему сделали пару уколов, отвезли к автобусу. Он сам поднялся по ступеням, сел в пустом автобусе. Водитель дремал в своем кресле.
Иван Петрович сидел, глядя в окно. Посидев так минут пятнадцать, он встал, вышел из автобуса. И пошел по улице Кедрова. Потом свернул и пошел дворами,
мимо какой-то новостройки, мимо гаражей и детской площадки. Он шел, привычно помахивая своими длинными руками, поглядывая по сторонам. Остановился, увидев, как на автотранспортер затаскивают ржавую «Волгу» с разбитым лобовым стеклом и спущенными шинами.На невысокую бетонную стенку возле мусорных контейнеров сел голубь.
— Во как! — подмигнул Иван Петрович голубю, кивнув на «Волгу».
Голубь тихонько заворковал.
Иван Петрович двинулся дальше, минуя дворы, пересек улицу и вышел на просторную площадь. На ней стоял большой новый супермаркет, справа от которого таджики укладывали асфальт.
Иван Петрович уставился на супермаркет. Вход его был убран гирляндой из синих и красных шаров, под которой желтела надпись: «МЫ ОТКРЫЛИСЬ!»
— Мы открылись! — согласно кивнул Иван Петрович.
Постоял. Двинулся к супермаркету. Стеклянные двери разъехались перед ним, он вошел в супермаркет. Внутри было просторно, светло и пахло новым. Одинокие покупатели бродили с тележками между длинных, уставленных продуктами стеллажей.
Иван Петрович взял тележку и повез ее по чистому новому полу супермаркета. Прошел овощной и фруктовый отдел, постоял возле соков, читая названия. Двинулся дальше, миновал стеллаж с крупами и макаронными изделиями, остановился возле длинного стеллажа консервов.
— «Золото Балтики» — прочитал он надпись на банках со шпротами. — Во как!
Одобрительно кивнул, двинулся дальше. Увидел витрину мясного отдела, подошел.
— Здравствуйте, — улыбнулась ему высокая продавщица.
— Здравствуйте! — тряхнул очками Иван Петрович.
— Чем могу помочь?
Иван Петрович разглядывал мясо, двигаясь вдоль витрины, читал:
— Зразы… стейк… фарш из баранины…
— Есть и говяжий, и свиной, и куриный, — продавщица двигалась параллельно, поглядывая на медали Ивана Петровича.
— Во как! — одобрительно мотнул головой Смирнов.
За мясным отделом начинался колбасный.
— Колбаса! — остановился Иван Петрович.
— Колбаса, — улыбаясь, остановилась продавщица.
— Так, — вздохнул Смирнов, поправил очки. — И сосиски.
— И сосиски. Вы какие сосиски любите?
— Молочные.
— Вот они, перед вами.
— И почем?
— 360 рублей килограмм.
— Во как! — кивнул он.
— Сколько вам завесить?
— Мне? Завесь-ка мне… — он задумался.
— Полкило?
— Нет, — мотнул он головой. — Завесь сто девяносто три сосиски.
— Сто девяносто три?
— Сто девяносто три! — кивнул он.
— Как скажете, — шире заулыбалась продавщица.
Она достала ворох сосисок и принялась считать. Иван Петрович стоял, вперившись в витрину. В ворохе сосисок не хватило, продавщица прошла в белую дверь с круглым окошком.
— Брауншвейгская, — наморщил лоб Иван Петрович. — Во как!
Продавщица вернулась с новым ворохом сосисок, стала считать дальше.