Монолог старого актера

не защитили дом

от смертного заряда,

от тифа и мышей,

от голода и пала,

от мелких алкашей

с Московского вокзала.

Отведал домик наш

и рваных труб, и фронта,

и треста «Лифтмонтаж»,

и черта, и ремонта.

В подъезде нет огня,

и в темноте знакомо

проходят сквозь меня

судьба и облик дома…

АКТЕРСКАЯ БИРЖА

(Отрывок)

…Узлов кружил по городам России,

свою судьбу испытывать готов,

а я его дороги холостые

по карте метил с помощью флажков.

Он и меня сбивал на переходы,

но у меня— семья, отцовский дом.

И как актеру требовать свободы?

Наш выбор — между нею и трудом…

Но всякий раз при новом переезде

и перед тем, как посетить Москву

(то место, где велись торги о месте,

я по старинке биржей назову,

здесь, на московской бирже, люди сцены

прохаживались с видом гордецов,

надеясь на крутые перемены

в судьбе от перемены городов;

здесь административная прослойка

и режиссура находила тех,

кто мог репертуаром хвастать бойко

и был смазлив и обещал успех;

кто мог предстать любовником и фатом,

субреткой, героиней, инженю…

Конечно, труппу составляет фатум

но я умельцам долю сохраню…

Здесь, тонким гримом освежив мордашку,

могла актриса форму показать;

здесь подбирали падшего «Аркашку»,

мечтающего прочно «завязать»;

здесь составляли новые сезоны,

столичной сцене нанеся визит,

и поцелуи, вытеснив поклоны,

звучали вслух и ставились на вид;

здесь, чувствуя себя как на Голгофе,

Узлов случался в шляпе набекрень,

чтоб, рюмку коньяка да чашку кофе

заказывая впрок на целый день,

вновь о таганской толковать работе

пред тем, как унестись в другую даль…

Теперь в Москве вы биржи не найдете.

Всё — письма, бюрократия… А жаль…)

Так вот, пред тем, как залететь в столицу,

он заезжал на родину и здесь

к нам за кулисы шел определиться:

не захотят или почтут за честь?..

* * *

Актерское наследство:

сто карточек в ролях;

дневник — и самоедство,

и похвальба, и страх;

сто вырезок газетных

да именной брегет.

Вот только прав наследных

ни у кого и нет…

* * *

Лицедейское призванье,

не сжимай меня в горсти,

отпусти на покаянье,

хоть до смерти отпусти!

Кем-то стать, дразнить кого-то,

наводить другую бровь,

гонит рабская забота

или крепостная кровь.

Что за бабье вожделенье —

вновь под нищенский залог

лезть в чужое облаченье

да кусать чужой кусок?

Сколько ж мучиться до рвоты,

разрываться пополам,

если я не взят в работы,

не пришелся к кандалам?

Лицедейское призванье,

вечной каторги печать,

что ты — божье наказанье

или божья благодать?..

* * *

Когда играешь короля,

и за тобой — твоя земля,

и ты един в трех лицах, —

подумай о границах…

Когда играешь короля,

а вражья конница, пыля,

смела твои границы,—

подумай о столице…

Когда играешь короля,

а все надежды у нуля,

и вкруг тебя измена,

то смерть главнее плена…

Когда играешь короля,

а над тобой висит петля,

и рядом кат угрюмый,—

о будущем подумай.

Теперь ты больше не король,