Монстр с нежным сердцем
Шрифт:
— Прости меня, Гарри…
Обернувшись, Гарри удивленно взглянул на Зейна, а тот серьезно сказал:
— Я не буду тебя бояться.
Для человека викторианской эпохи такое признание сродни подвигу, и Гарри это прекрасно понимал. Слабо улыбнувшись, он кивнул.
— Спасибо, Зейн.
И с облегчением шагнул в сторону старого дома, точно собираясь починить эти развалины. Подчиняясь взмахам волшебной палочки, с земли взлетали камни и бревна, отряхивались от трухи и глины, подлётывали к стенам и вставали на забытые места, придавая дому прежние формы, вид и целостность.
Сперва Зейн пугался, вздрагивал-шарахался, следил взглядом за каждым пролетающим бревнышком-камушком, а потом и залип, втянулся в чудо, с ребячьим восхищением смотря, как восстанавливается развалюха.
Грядущая зима в планы Гарри никак не входила, и он занервничал — ну вот только зимы ему в незнакомой стране не хватало! Да ещё и в прошлом, ну кому это понравится? У него не было опыта переживать зимнее время в средневековье, в эпоху крыс и холеры, чумы и прочих моровых поветрий…
На ум полезли сотни панических предположений о том, как и где раздобыть хроноворот, вплоть до обдумываний самому его создать. Но увы, в Хогвартсе не учили, как сочинять маховики времени, и Гарри всего себя испинал за это — идиот, болван, тупица, ведь говорила ему Гермиона: учиться надо было!..
Зейн, чтобы занять время и руки, затеял стирку и изготовление матрасов. Глядя на то, как в чане отмокают портянки, а в мешки утрамбовывается солома, Гарри представил себе сон с блохами и взбунтовался окончательно. Взвившись по параболе с чурбака, он на первой космической вынесся со двора на границу отпугивающих чар и трансгрессировал в магический квартал. Оказавшись среди волшебников, Гарри выдохнул и направил стопы в ближний кабак — настало время познакомиться с алкоголем поглубже.
Стаканчики, конечно, были с наперсточек на мужской перст, но после череды их, маленьких, но верных порций, алкоголь всё же достиг своей цели — поборол трезвость и развязал язык. Такого изощренного трепа и пьяного бреда в таверне Гуго ещё не слышали…
— И вот заорал он на меня свою Аваду Кедавру, а палочка в полете развернулась и в него же его же Аваду и запульнула… Хи-хи… Он, получается, самоубился, Волдеморт…
А рассказывать Гарри начал с самого сотворения мира, то есть со своего родного чулана под лестницей, и повествование о детстве и похождениях себя-героя, соответственно продолжилось ровно столько, сколько уйдет у нас на короткий пересказ всех семи книг о Гарри Поттере. Во всяком случае до рассвета Гарри точно досидел, усосав пару бутылок Огденского, к которым прикладывался после каждой третьей главы. Правда, слушатели к тому времени его не слушали, а смотрели пятые сны, зарывшись рылами в бараньи кости.
Не услышав сколь-нибудь ответной реакции на свою эпопею, Гарри разлепил опухшие глаза и посмотрел по сторонам. Увы, финал его истории слышали только пара тощих дворняг, моргающих на него из-под стола, и сколько-то тараканов, снующих по объедкам.
Вздохнув и переживая свою никому ненужность и никчемность, Гарри поднялся с лавки, кинул золотой галлеон на стойку и выполз на улицу. Стены и пол вели себя странно: стены шатались и уворачивались от его рук, а пол пытался убежать из-под ног, отчего ноги разъезжались и ступали не на ту половицу, подворачивались и попадали в щели между досками. А когда он вышел за порог, то уперся в гору, по которой принялся карабкаться, силясь добраться до верха улицы. Остановила его канава, в которую Гарри скатился. Побарахтавшись и не поняв, как выбраться из этой узкой ямы, Гарри сдался и смежил веки, отдаваясь во власть алкогольному наркозу.
Проснулся Гарри через сутки с гаком. Эти двадцать четыре с лишним
часа бесследно сгинули из его жизни, так что можно считать, что это время он проскочил, как и те первые три дня в конце своего самого первого курса.С трудом разлепив присохшие друг к другу веки и отодрав пальцами корочки с уголков глаз, Гарри осмотрелся. Осознав, что находится в придорожной канаве, он ощутил сильнейший стыд. Гарри стало так стыдно, что даже на небо посмотрел — не видят ли мама с папой его позора? Но серое осеннее амстердамское небо напомнило ему, что Лили Эванс и Джеймс Поттер ещё даже не родились на свет.
— И зачем мне маховик? — задумчиво вопросил он туманное безмолвное утро. — Вернуться он мне не поможет, и время свое догнать — тоже. Придется дожить до своего будущего, а как?.. И сколько мне тогда будет лет? — задумался Гарри. — Если к моим восемнадцати прибавить сто семьдесят восемь, то в сумме получится сто девяносто шесть. Да ну, это слишком грустно — выглядеть в девяносто восьмом году в возрасте «столько не живут». Или живут? — засомневался он.
Вспомнилась несравненная Гризельда Марчбенкс, принимавшая экзамены у самого Альбуса Дамблдора, и Гарри малость приободрился. Глядишь, не всё ещё потеряно, та бабка хоть и была в препочтенном возрасте, но огня в ней — ого-го-го-о-о! Кроме того…
От последовавших мыслей Гарри аж заностальгировал, представляя себе малыша Альбуса. По лицу парня расплылась сардонически-сладкая улыбка — а вот станет он профессором и сам воспитает мелкого Дамблдора, и тогда не будет того холодного расчетливого гроссмейстера, играющего человеческими жизнями, как шахматами. С Дамблдора мысли перетекли на Тома Реддла, и Гарри внезапно охватило нездоровое возбуждение — да ведь в его власти все жизни будущих полководцев и Темных Лордов, включая Грин-де-Вальда! Всего-то и надо, чтобы Альбус и Геллерт не встретились и не подружились, а чтобы они не столкнулись, надо всего лишь сорвать переезд Дамблдоров в Годрикову впадину, где живет тётка Геллерта. А чтобы Дамблдоры не съехали из Насыпного Нагорья, нужно предотвратить нападение маггловских мальчишек на Ариану…
От обилия идей у Гарри аж горло перехватило, и он с изумлением признал народную точность магглов — «истина кроется в вине». Вот уж действительно, до такого додуматься ему в голову раньше не пришло бы…
Так… сейчас в Хогвартсе директорствует Финеас Найджелус Блэк… Потом примерно в конце тысяча восьмисот семидесятого его сменит Евпраксия Моул… Значит, надо отправиться в Хогвартс, крепенько обосноваться там, обжиться-срастись, сделать себе имя, втереться в доверие Блэка, проводить на пенсию и занять его место.
Составив такой примерный план действий, Гарри выбрался из канавы, палочкой очистил грязь с камзола и только после этого удосужился осмотреться. И обнаружил, что на него оцепенело моргает мужик на телеге. Тяжик, запряженный в рыдван, флегматично жевал солому, подобранную тут же, с обочины. Смутившись, Гарри спрятал палочку, предварительно огрев дядьку Конфундусом, и помахал мимоезжему ручкой, когда тот дезориентировано потряс головой и хлестнул лошадь вожжами.
Поставив в уме галочку быть в дальнейшем осмотрительным и осторожным, Гарри оглянулся и, убедившись, что вокруг никого нет, трансгрессировал к домику. Пройдя границу охранных чар, Гарри окунулся в мертвую тишину брошенного места. Насторожившись, он обошел территорию и понял, что Зейна нет здесь, по крайней мере, сутки. Страх холодными змейками заструился по нервам, вздыбливая волоски на покрывшейся мурашками коже — где Зейн? Ещё раз обойдя территорию, на сей раз в поисках следов, Гарри порысил по дороге в город, сообразив, что друг мог отправиться искать его в столице. Перемещаться трансгрессией он не рискнул, боясь пропустить Зейна где-нибудь по пути, и бежал трусцой, напряженно всматриваясь в каждую тень в кустах и елей, росших по сторонам дороги. Одна из елок моргнула на него глазами, и Гарри резко затормозил, проехавшись подошвами по наезженной глине, вгляделся в пушисто-колючую тьму и рассмотрел в глубине еловых лап молодую сову. Наивно полагая, что все совы — волшебные письмоносцы с врожденным навигатором, Гарри позвал птицу: