Моонзунд (др. изд.)
Шрифт:
– Легли, – перевел дыхание боцман.
– Грунт? – спросил Бахтин штурмана.
Быстрый взгляд на карту:
– Вязкий ил…
По шуму воды трюмные установили, откуда она поступает. Бахтин сорвал с себя китель и подал пример команде, засунув его в трубу вентиляции. Потянул с себя штаны – туда же! Теперь все раздевались, с бранью пихали в трубу фланелевки, тельняшки, бушлаты, свитеры. Давлением моря эту «пробку» вышибало обратно в отсек. Кальсоны облипали тела разноликих людей, которые, блестя мускулами, облитыми маслами и водой, ожесточенно дрались за жизнь. За жизнь корабля, которая была их жизнью.
– Почему холостят помпы? – надрывно
– Не берут, мать их… не сосут воду. Замкнуло…
– Кидай жребью, – изнемог в борьбе боцман, – кому первому в люки выбрасываться. Ломай спички, чтобы судьбу делить. А эвтого сопляка (он прижал к себе Витьку, как отец родной) без жребию первого выкинем. Молод еще – жить да жить…
Море уже подкрадывалось к электромоторам, коллекторные щетки которых сильно искрили в воде. Бахтин вмешался в жеребьевку:
– Да не сходите с ума! Или не знаете, что на выкидке два-три из вас живыми останутся? Это не выход из положения…
Вода вдруг заплеснула ямы аккумуляторов. Седые волокна газа потекли над головами людей, которые хватали себя за горло от резкой боли, ползли на четвереньках.
– Хлор, братцы… Выбрасывайся, пока не сдохли!
– Назад, – зловеще произнес Бахтин. – Прочь от люков!
Свет в лодке погас, и только из рубки брезжило сияние лампады от иконы Николы – хранителя всех плавающих. Бахтин, задыхаясь, приник к воде, с поверхности которой обожженными губами хватал последние остатки воздуха. Сейчас на лейтенанте пучком сошлись взгляды всего экипажа «волчицы». Только он! Один лишь он может спасти их… «Спасешь ли ты нас, Саша?» Сбившись плечами в плотную стенку, матросы ждали приказа. Отравленные падали между ними, и товарищи поддерживали их головы над водою, чтобы они не захлебнулись. Штурман сказал Бахтину, что им уже никогда не всплыть…
Надрываясь в кашле от хлора, Бахтин хрипато выдавил из себя:
– Не пори ерунды. Отдавай подкильный балласт.
Со времени постройки «Волка» как укрепили балластные чушки под килем, так и плавали с ними. Даже забыли, что такой балласт существует. В нужный момент Бахтин вспомнил… Под килем лодки неслышно освободились от корпуса свинцовые пластины и легли на грунт. Выпучив глаза от напряжения, Бахтин прокричал:
– Весь воздух… весь!.. весь на продутие!
С ужасным помпажем, похожим на взрывы, сжатый воздух баллонов стал выбивать воду из цистерн. Насколько хватит его? Справится ли он с водою? Ведь лодка полузатоплена изнутри…
Стрелка глубомера слабо дрогнула под запотевшим стеклом.
– …Восемьдесят… семьдесят шесть… всплываем!
Всплывали! Всплывали! Всплывали!
– Как только всплывем, – простонал Бахтин, – первым делом выяснить, отчего в шахту поступала вода…
В раскрытом люке показалось чистое небо, и к лейтенанту, кашляя со свистом, подошел боцман:
– От всей нашей команды… велено мне вас поцеловать.
Бахтин был близок к обмороку. Поддерживая спадавшие кальсоны, которые пузырями провисали на коленях, он вдруг захохотал:
– Ну, если лучше барышни не нашли, то… целуй!
Его поцеловали, и лейтенант вроде ожил:
– Вентиляцию на полный… отравленных – наверх сразу.
Их складывали на палубе, как трупы. Вдали был виден тающий дым миноносца, и тут все поняли, что катастрофа длилась считанные минуты. Причину аварии искали недолго. С мостика резануло воплем, почти торжествующим:
– Нашли причину… флажки!
Бахтин
взобрался по трапу наверх:– Где нашли?
Ему показали под настил рубки. Флажки были засунуты прямо под клапан вентиляции. От этого клапан не сработал, и вода при погружении беспрепятственно хлынула внутрь лодки.
– Где… этот? – спросил Бахтин.
Витьку Скрипова наотмашь треснули флажками по морде:
– Твои? Ты их засунул туда, мелюзга поганая?
Только сейчас Витька понял, что случилось.
– Братцы! – упал он на колени перед людьми. – Убейте меня, только простите… братцы, не хотел я такого…
Боцман тряс его за глотку:
– Да мы ж семейные люди… у нас дома дети… внуки имеются! Гаденыш паршивый, я тебя научу, как флажками кидаться…
Витька принимал удары как должное возмездие.
– За ноги его и – за борт! Даже щепки не бросим…
– Тока бы до Гангэ добраться, а там, дома-то, мы тебе, паразиту, все руки и ноги повыдергиваем…
– Снять его с вахты, – велел Бахтин, и в корме с грохотом провернули дизеля («волчицу» уже проветрили от хлорки).
Витьку пихнули вниз, загнали его в носовой отсек.
– Вот тебе приятели! – И за спиной бахнула дверь.
Пленные капитаны, кажется, догадались, что их новый компаньон – виновник аварии. Они сердито жевали табак. Присесть возле немцев юнга не решился, а прилег, как на бревне, на теле запасной торпеды. Дизеля стучали, стучали, стучали… Потом они разом смолкли, и отсек заполнило ровное звучание тишины. Было слышно, как разорались матросы при швартовке, подавая концы на берег.
Конец всему. «Волчица» уже дома – в Гангэ.
– Вылезай, – позвали сверху.
Немецкие капитаны тщательно проверили – все ли пуговицы на их мундирах застегнуты, и пошли к дверям, где долго препирались между собою – кому идти первому. Следом за ними, задевая ногами за комингсы, боясь поднять голову, поплелся и Витька Скрипов.
– Списать его к черту! – приказал Бахтин. – Как непригодного к службе на подплаве… нам такие щибздики не нужны.
На причал выбросили его шмотье, которым еще вчера он так гордился. Форменка в обтяжку, брюки клешем. Теперь все белье было мокрое, насквозь пропиталось удушливым запахом хлора. Витька уже не плакал. С причала он низко поклонился команде:
– Только простите. Я уйду, но… простите меня.
– Иди, иди, салащня худая… Проваливай в Або!
В городе Або нет флотского экипажа – есть полуэкипаж. Попав в него на переформирование, юнга Скрипов в первую же ночь прокрался в умывальник, перекинул через трубу веревку и сунулся шеей в удавку петли. Красные флажки заплясали в его глазах…
Так закончился первый выход на боевую позицию.
4
Теперь все чаще слышал Артеньев среди машинной команды: «Ленька да Ленька!» Кто этот Ленька? Выяснилось, что так стали называть инженер-механика Дейчмана – дослужился!
– Я потомственный дворянин, – заметил старлейт при встрече, – и я могу бояться гнева низов, случись революция. Но ты, несчастный конотопский огородник… чего ты завибрировал раньше срока?
Дейчман на этот раз озлобился.
– Ты сухарь, – сказал он. – Ты обставил свою жизнь портретиками покойников, и они заменяют тебе общение с живыми людьми. А я не могу так… Я рад, да, я рад, что вырвался из круга ложных кастовых представлений.
– И после этого стал для своих подчиненных «Ленькой»?