Мор, ученик Смерти

– НЕТ, – сказал он. – НЕ ВСЕ.

Смерть подобрал поводья и повернул коня в сторону Краевого тракта. Сидевший позади черной фигуры Мор отчаянно помахал отцу.

Лезек помахал в ответ. А потом, когда жеребец и двое его наездников скрылись из виду, он опустил руку и посмотрел на ладонь. Рукопожатие… странное оно было. Но почему – этого Лезек припомнить уже не мог.

* * *

Мор прислушивался к клацанью копыт по мостовой. Позже, с выездом на утрамбованную дорогу, оно сменилось глухим перестуком, а потом наступила тишина.

Опустив глаза, Мор увидел раскинувшийся далеко внизу пейзаж; ночная тьма была инкрустирована лунным серебром. Если бы он свалился, то ударился бы только о воздух.

Мор что было мочи вцепился в седло.

Тут Смерть спросил:

– ЕСТЬ ХОЧЕШЬ, ЮНОША?

– Очень, сэр. – Мозг к этим словам не имел никакого отношения, они поднялись прямо из желудка.

Смерть кивнул и придержал коня. Под остановившимся в воздухе жеребцом мерцала грандиозная круговая панорама Диска. Города внизу светились оранжевым заревом, а теплые моря в Краевых землях излучали едва уловимое сияние. Скопившийся за день в глубоких лощинах свет Диска, медленный и тяжеловатый [1] , испарялся серебристым туманом.

1

Обогнать свет Плоского мира, в отличие от света обычного ленивый и смирный, может почти все что угодно. Обычный же свет способна обогнать только монархия – к такому заключению пришел философ Лай Тин Видль. Рассуждал он так: поскольку в течение одного периода времени более одного короля править не может, а традиция требует, чтобы между королями не было никаких промежутков, следовательно, когда король умирает, его преемник наследует престол мгновенно. По-видимому, говорил он, имеют место быть некие элементарные частицы – королионы или, возможно, королевоны, – которые выполняют эту функцию, но цепочка наследования, само собой, может прерваться, если в процессе полета эти частицы сталкиваются с античастицей, то есть республиконом. Честолюбивый план применить это открытие для передачи сообщений, аккуратно пытая с целью модуляции сигнала какого-нибудь мелкого королька, так и не был обнародован полностью, потому что в этот момент бар закрылся.

Однако все это не шло ни в какое сравнение с сиянием, что устремлялось к звездам от самого Края. Сильнейшие потоки света мерцали и переливались в ночи. Мир опоясывала огромная золотая стена.

– До чего же красиво, – чуть слышно сказал Мор. – А что это?

– СОЛНЦЕ ПРОХОДИТ ПОД ДИСКОМ, – объяснил Смерть.

– И так каждую ночь?

– КАЖДУЮ НОЧЬ, – подтвердил Смерть. – ЗАКОНЫ ПРИРОДЫ.

– И никто об этом не знает?

– Я ЗНАЮ. ТЫ. И БОГИ. СЛАВНО, ПРАВДА?

– Да уж!

Смерть свесился с седла и окинул взглядом все царства мира.

– НЕ ЗНАЮ, КАК ТЫ, – сказал он, – А Я БЫ ПРИКОНЧИЛ КАРРИ.

* * *

Хотя было уже далеко за полночь, жизнь в двойном городе Анк-Морпорке бурлила. На фоне суеты здешних улиц Овцекряжье, казавшееся Мору довольно оживленным местом, можно было сравнить разве что с покойницкой.

Поэты не раз пытались описать Анк-Морпорк. Но тщетно. Быть может, все дело в бьющей ключом жизненной энергии этого города, а может, не оснащенный канализацией мегаполис с миллионным населением попросту не по зубам поэтам, предпочитающим, что неудивительно, нарциссы. Поэтому давайте ограничимся замечанием, что Анк-Морпорк полон жизни, как оставленный на солнцепеке сыр; громок, как брошенное в храме ругательство; блестящ, как нефтяная пленка; многоцветен, как фингал; и так же кишит деятельностью, работой, суетой и чистейшей, бьющей через край суматохой, как дохлый пес на термитнике.

В этом городе были храмы с распахнутыми дверьми, откуда доносился звон гонгов и цимбал, а в случае более консервативных фундаменталистских религий – краткие вскрики жертв. Там были лавки, из которых высыпались на мостовую диковинные товары. Там были общительные юные девушки, не способные позволить себе большого количества одежды. Там были огни, и жонглеры, и разношерстные продавцы мгновенных трансцендентальных опытов.

И через все это шествовал Смерть. Мор ожидал, что он будет просачиваться сквозь толпу струйкой дыма, но на поверку все оказалось совсем иначе. Куда бы ни направился Смерть, народ сам собой расходился в стороны.

У Мора так не получалось. Толпа, мягко расступавшаяся перед его новым наставником, резко смыкалась перед самым его носом. Мору оттоптали ноги и пересчитали все ребра, ему пытались втюхать омерзительные специи и овощи анатомических форм, а довольно пожилая госпожа, вопреки очевидному, назвала его статным юношей, который явно не прочь хорошо провести время.

Мор горячо ее поблагодарил и сказал, что он и так уже хорошо проводит время.

Смерть добрался до перекрестка и принюхался; огонь закрепленного на стене факела играл яркими бликами на полированном куполе его черепа. Шедший мимо на заплетающихся ногах пьянчужка вдруг, сам не понимая почему, сделал небольшой крюк, прежде чем продолжить свой вихляющий путь.

– ВОТ МЫ И В ГОРОДЕ, ЮНОША. КАК ТЕБЕ?

– Он такой большой, – неуверенно проговорил Мор. – Не понимаю, отчего всех тянет жить друг у друга на головах?

Смерть пожал плечами:

– А МНЕ НРАВИТСЯ. ОН ПОЛОН ЖИЗНИ.

– Сэр…

– ДА?

– А что такое карри?

В глубине глазниц Смерти вспыхнули голубые огоньки.

– ТЫ КОГДА-НИБУДЬ ПРОБОВАЛ НА ЗУБ РАСКАЛЕННЫЙ ДОКРАСНА КУБИК ЛЬДА?

– Нет, сэр, – ответил Мор.

– ОТ КАРРИ ОЩУЩЕНИЕ ТАКОЕ ЖЕ.

– Сэр…

– ДА?

Мор сглотнул.

– Простите, сэр, но отец мне говорил: если чего не поймешь, спрашивай.

– МУДРЫЙ СОВЕТ. – Смерть свернул в переулок; толпы распадались перед ним на беспорядочные молекулы.

– Понимаете, сэр, я не мог не заметить… дело в том, что… ну… если попросту, сэр, то…

– НЕ МЯМЛИ, ЮНОША.

– А как вы едите, сэр?

Смерть резко остановился, и Мор врезался ему в спину. Он собрался было что-то сказать, но подчинился требующему молчания жесту. Кажется, Смерть к чему-то прислушивался.

– ТЫ ЗНАЕШЬ, БЫВАЮТ СЛУЧАИ, – сказал он, – КОГДА Я ОЧЕНЬ СЕРЖУСЬ.

Разворот на костяной пятке – и Смерть бросился в переулок, только балахон развевался за спиной. Дорога виляла между темными оградами и спящими домами: не проход, а какая-то кривая щель.

Смерть остановился у побитой жизнью бочки с водой, запустил в нее всю руку целиком и выудил со дна небольшой мешок с привязанным к нему кирпичом. Выхватив меч – луч искрящего голубого огня во тьме, – он перерубил веревку.

– ВОТ СЕЙЧАС Я НЕ НА ШУТКУ РАЗГНЕВАН.

На глазах у Мора из перевернутого мешка высыпались жалкие, вымокшие комочки меха, которые упали в растекающуюся по мостовой лужу. Смерть нежно погладил их костяными пальцами.

Вскоре от комочков заструилось нечто вроде сероватого дымка, сгустившегося в три маленьких кошкоподобных облачка. Время от времени они колыхались, до конца не уверенные в собственной форме, и моргали на Мора озадаченными серыми глазками. Когда он попробовал коснуться одного из облачков, его рука прошла сквозь него, ощутив легкое покалывание.

– НА ЭТОЙ РАБОТЕ С ЛУЧШИМИ ПРОЯВЛЕНИЯМИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ НАТУРЫ СТАЛКИВАТЬСЯ НЕ ПРИХОДИТСЯ, – сказал Смерть. Он легонько подул на котенка, и тот закувыркался в воздухе. Его недовольное мяуканье звучало так, словно доносилось из длинной жестяной трубы.

– Это ведь души? – спросил Мор. – А у людей какие?

– ЧЕЛОВЕКОПОДОБНЫЕ, – ответил Смерть. – ЕСЛИ КОРОТКО, ВСЕ ЗАВИСИТ ОТ ХАРАКТЕРА МОРФОГЕНЕТИЧЕСКОГО ПОЛЯ.

Смерть вздохнул – будто саван прошелестел, – взял котят на руки и осторожно укрыл где-то в темных глубинах своего балахона. Он поднялся.