Мор. (Роман о воровской жизни, резне и Воровском законе)

– Вранье! – возликовал старик. – Это великое торжество? Это дар божий. – Он потирал руки от удовольствия. – Даже невозможно сказать, какая это прелесть! Вранье – не ложь, от которой разит интеллигентностью, скользкой и пошлой, вранье – понятие конкретное, оно бескомпромиссно, вранье – это лестно. Психологи считают вранье обманом, но обман не всегда зло. Вранье может быть благородно, в то же время ложь и подлость весьма конкретны. Когда обман лицемерен и лжив, он не художественен, не приносит удовлетворения даже при благополучном исходе. Если же ты в состоянии так соврать, что и сам поверишь – это же поэзия! И даже не важна сама цель – важен процесс, торжество!

– Научиться врать искусно, – говорил Мор, – очень сложно. Но вранье становится искусством, когда с его помощью безликие явления обретут чарующие очертания, когда старухи станут девственницами (что в природе встречается и без вранья), а проститутки добропорядочными (хотя известно, что они часто порядочны в большей мере, чем дамочки, считающиеся порядочными), когда трус смотрится разумным человеком, а бедняк чувствует себя богатым и удачливым – значит, счастливым, ведь недаром говорится: дурак думою богатеет. В итоге – поэзия.

Мор доказывал, что не знает в истории человеческого рода никого, ни разу не совравшего в жизни, что жизнь без вранья так же невозможна, как невозможна абсолютная свобода или вечный двигатель, что даже главный библейский персонаж, проповедуя любовь, достиг чудовищных обратных результатов: во имя этой любви люди на земле уже столько душили, жгли, резали своих ближних, что ни о какой правде, святости и милосердии речи не может быть.

А политики! Очень правдивые люди! Посмотри в их добрые, улыбающиеся, искрящиеся любовью глаза, послушай их прямо и откровенно сделанные заявления и скажи: можешь ли ты усомниться в чистоте их помыслов, в том, что они мучительно страдают из-за любви к своим народам? Разве такие возвышенные души способны соврать? Да никогда! Они лишены божественного дара вранья. Вопрос лишь в том: почему никто из них не верит другому? А не верит потому, что вообще люди тут и там в мире все меньше доверяют друг другу, а все из-за этих человеколюбивых дипломатов, столько раз уже подводивших народы под монастырь. Отсюда и получается, что народу, поверившему иному политическому честняге, искусно повесившему лапшу на развешанные народные уши, ничего затем другого не остается, как класть голову на плаху, отвернув прежде воротничок, чтобы палачам удобнее было рубить. Случается (редко) иной политикан так умело запудрит мозги, что народ рьяно ринется следовать его призывам (ему и самому такое в голову не могло придти) и создает в государстве такой порядок, при котором политикану самому жить тошно: это называется сыпать пепел на свою голову. Всякий врет в надежде на пользу для себя, но если это ради подлого приема, причиняющего страдания безвинным, – уродство безрадостное.

Воры запросто в состоянии управлять государством, – утверждал Мор, – хотя на самом деле, исходя из положений воровского закона, управляют им сегодня суки. Но настанет время, править бал станет Беспредел. Настанет день и фраера еще будут тосковать по воровскому закону, ради уничтожения какового мусора столько сил потратили. Ведь именно ради этого и отменил смертную казнь тот, кто хотел показаться мудрее самого Бога – отменил в расчете на то, что без нее, законом благословимы, мы тут друг друга перережем больше, чем успели бы расстрелять. К тому же, как нас расстреливать? Мы же не политические фраера, враги государственных сук… Мы всего-то в некотором смысле конкуренты. Потому и сделали, чтобы мы сами себя казнили. Но когда честные воры мешать стали, их надо было остановить, чтобы их влияние не очень разрасталось: ввели обратно смертную казнь. Резня прекратилась, масти объединили, воров заставили работать – закону хана. Все-таки убийцы единственно смерти боятся; хорошо было резать, когда государство за это не убивало… А ведь и библейский Бог смертную казнь применил, предав огню Содом и Гоморру, затем утопив весь род людской, переставший ему нравится. Таким образом, преступление идет от Бога, без воли которого ничего не делается. Что же удивительного, что людьми правят преступники… Теперь суки! Если бы правили воры, в государстве бы такого блядства не было. Но тут, сколько бы земле не крутиться, мало что изменится. Ведь как это происходит? Умный вор, – рассуждал старик, – старается ладить с ментами, а мент есть винтик. Выгоднее иметь дело с его шефом и, если это вору удается, тогда и шеф – жулик, который, в свою очередь, налаживает контакты с вышестоящим начальством. В случае благополучного результата вышестоящее тоже становится… или уже стало преступным и наверняка налаживает перспективные отношения с более высокими чинами. Что должен делать в такой схеме по-настоящему умный вор? Он должен наладить отношения с министром, купить его. А еще лучше самому поступить в Высшую партийную школу, чтобы стать министром. Но тогда он, по старому воровскому закону, сука и его надо резать. Вот и выходит, правят-то суки. Принципиально вор должен приспосабливаться и совершенствоваться, захватывая, проглатывая, размножаясь, стремясь в конечном итоге превратиться во всемирную идею, становясь таким образом правом, идеологией, вынужденной, увы, начать борьбу с левыми движениями, тоже и с воровством – вор должен начать бороться с собственным хвостом… Но так было всегда. В мире сплошная круговерть проституции. Право повелевать, давать и брать всегда достигалось интригами, обманом, коварством, кровопролитием, одним словом – преступлением. Так кто же наши правители?

– Но воры, что в правительстве, были бы умны, если бы брали умеренно, дали бы и рабам дышать, кушать, пить, чтобы размножались и пахали они на умного вора. Когда же они обирают мужика дочиста, то им скоро и самим брать станет не у кого, и такие правители даже глупее, чем суки. Беда в том, что наши воры, как только станут правителями, возомнят себя честными людьми… Губительно! Хуже нет, когда стараешься изменить своей природе, отсюда всякая путаница.

3

Два года «гуляли» вместе Мор и Враль. Старый вор и человек, стесняющийся, что он не преступник. Во всяком случае полноценный. Мор имел основание относиться к Вралю снисходительно… Одиночество сблизило обоих, но не настолько, чтобы согласились они постоянно находиться в одной камере. Они не в одном лишь прогулочном дворе общались: они переговаривались – перекликались через решетки своих небольших окон. Их жилища помещались недалеко друг от друга, хоть и на разных этажах. Тюрьма, вообще-то говоря, не отличается молчаливостью, несмотря на «цензуру» надзирателей. Часовые на вышках по-разному реагировали на их общение из окна в окно, как и на «коня» с «подогревом» (бечевку с выпивкой – жарг.), которого, случалось, Вралю приходилось принимать. Но был у них и свой часовой, они звали его философом: этот охранник на вышке постоянно что-то писал в толстую тетрадь. Заметив, что за ним из окна камеры следит Враль, он, подняв тетрадь, хвастливо крикнул: «Не работал, но трудился». После чего Мор привел его Вралю в пример: «Видишь, даже этот не такой дурак, чтобы не соврать в свою пользу: или он там правду пишет на вышке?! А ты что же ворон ловишь? Раз не можешь красть, зачем такая страсть… зачем красотку красть, если можно ее так уговорить. Или ты не заметил, что в зоне каждый второй – поэт, а третий – романист?»

Здесь-то и высказал Мор идею, что Враль мог бы тоже что-то сочинить такое, что в дальнейшем поможет ему преуспеть в жизни. Мор считал, на жизнь надо смотреть трезво. А если трезво, то получается у Враля грустная перспектива: ни уголовник, ни честный человек, ни прошлого, ни будущего. Мор выказал завидное знание литературы: похоже, не зря кантовался (приспосабливался – жарг.) в качестве библиотекаря. Он даже объяснил Вралю, что если тот, будучи и не очень грамотен, напишет, скажем, книгу, в форме дневников от первого лица – это проще, надо лишь знать, как писать, чтобы обеспечить удачу.

Враль ничего не презирал в жизни больше карандаша… Про всевозможные литературные жанры, стили – он не слыхивал, о конструктивности, сюжетах, инспирациях понятия не имел и всегда знал, вернее, полагал, что у него одно лицо. Мор объяснил, что в литературе можно рассказывать от первого, второго и даже третьего лица, а если бы Враль был королевских кровей, то мог бы даже писать от имени «мы»… По знанию литературы Мор и впрямь являлся уникумом, ибо воры в большинстве пользовались книгами исключительно рационально: сушили в них самодельные игральные карты, употребляли при кипячении в камере чифирка страницы, как топливо.

– Вот где открывается горизонт для вранья. Можешь даже обходиться правдой, но не следует говорить всей – если это не в твою пользу. Перевоспитание – дерьмо, но, когда ты сам в дерьме, в его описании – нужная вещь: придти из тюрьмы в новое общество надобно, склонив повинную голову с покаянной мордой. И тогда тебе простится твое уголовное невежество, тебя примут в общество, потому что, хотя и виноваты в нем все, – все не виноваты перед одним, ибо в нашем государстве должно полагать правовой коллективизм. В случае успеха будешь относительно свободен и обласкан прекрасными дамами. Причем, говорил Мор, если учесть, что человек считает себя осознанно царем природы, – ты хотя и не королевских кровей, тоже все-таки как бы царь, ведь ты родился в сословии человеческого рода и все, кого ты встречал в жизни и встретишь впредь – члены этой большой царской семьи. Ко всем ты обязан относиться с традиционным преклонением, как приличествует между высокородными родственниками, однако любить их тебя никто не обязывает.

4

Враль стал создавать дневник. Потому что, как сказал Мор, это самый распространенный жанр и из всех них проще. Мор рекомендовал Вралю описать собственную жизнь пожалостнее, он возвысил своего ученика в преступном звании, ибо если уж объявится в мире с покаянной мордой, то не иначе, как с жутко уголовной. Мор уверял, что фактически дает Вралю свободу, что, занявшись сочинительством, – ведь времени у него больше, чем надо, – он в тюрьме станет свободным более, чем иной на воле. Но предупредил: чем больше Враль углубится в эту свободу, тем больше окажется в «тюрьме» из-за невозможности понимания мира. Главное, в своем описании он должен соответствовать тому положению, какое ему создало общество. Таковы правила игры. Иначе на задуманное вранье никто и не клюнет, а тогда нет в нем особого смысла.

Враль трудился прилежно, ушел с головой в сочинительство и убедился, что книги читать намного проще, чем их писать, даже самую незатейливую. Встречаясь ежедневно в прогулочном дворе, он рассказывал старику о своих успехах, чтобы как бы постоянно с ним консультироваться, но тот заявил, что не дело – соваться ему, Мору, в труды начинающего романиста, что в этом процессе Враль должен полагаться на собственную интуицию, фантазию и смелость, что иначе ему свободным не быть, что в этом деле надо быть самостоятельным. Именно тогда, неожиданно, Враль столкнулся с трудностями, о которых даже не подозревал: он осознал, что ему фактически предстоит обмануть и будущих читателей, если допустить, что его действительно когда-нибудь напечатают (в душе он в этом сильно сомневался), а также и идеологию. И он вдруг спросил себя, хочет ли он обманывать, что он, собственно, имеет против идеологии социализма? Сомнения такого рода были также порождены, как ни странно, Мором. Еще рассказывая Вралю о своей бытности в монастыре (вот где он видел уникальные книги, вот где была библиотека!) , Мор рассуждал о марксизме и религии, производя некий сравнительный анализ. Он одновременно забраковал и то, и другое, признавая в то же время в обоих явлениях красоту человеческой мечты о совершенном мироустройстве. Он не отрицал бога как такового, считая, что древние, молившиеся солнцу, луне, дереву, бычку, воде, огню – природе, понимали бога, но предали его, когда стали относиться к природе небережливо, теперь она за это людей карает. Ради чего же променяли люди веру в реальное на мифическое? Корысти ради. Жертвоприношений ради. Создав бога по своему образу, люди становились богоправными, и бог стал многолик, но вообще не един: у одних он двурукий, у других многорукий (этим больше положено); и все считают только своего бога правильным (еще бы!), а тех, кто с этим не соглашается, на костер (куда же еще!), или на кол, или просто башку долой. Религия, объявил, Мор, церковь – причина всех войн и преступлений, она – всеобщее лицемерие, символ жадности и коварства. И не существовало первородного греха, а был первородный страх. И одеваться людей не стыд принудил, а голод. А как ты представляешь себе этих наипервейших людей? Адам, Ева да сынки их – Каин и Авель. Каин убил брата и стал родоначальником. От него якобы пошел род людской. Но кто ему детей нарожал? Адаму, понятно, из ребра бабу сварганили, но из ребер или других костей Бог вроде бы ничего не делал, и женщин других в этом семействе не было… В заповедях же сказано, что не должен человек прелюбодействовать. Таким образом, чем больше разрастался род каинов, тем больше нарушались заповеди создателя. Ну ладно, Бог этот фамильный бардак ликвиднул, потопил всех, как котят, оставил Ноя с его лодкой и… создался другой фамильный бардак? Значит, не зря твердят попы и марксисты, что все люди – братья.