Морбакка

Конечно, она с нетерпением ждала возвращения старого садовника, чтобы избавиться от этой работы, но пока его не было, хочешь не хочешь, присматривала за парником.

Между тем садовник задерживался, и растения начали перерастать. Делать нечего, мамзель Ловиса сама высадила их на клумбы.

А уж после ей не оставалось ничего другого, кроме как продолжать все лето прополку и полив, пока левкои, и петуньи, и астры, и львиный зев не распустились пышным цветом.

Когда же звездчатая клумба у крыльца Морбакки расцвела, радуя глаз роскошными красками, острая боль в израненном сердце мамзель Ловисы странным образом утихла. Так маленькие растеньица вознаградили ее за заботу. Подарили новый интерес, новое поле деятельности.

Поручику Лагерлёфу не понадобилось нанимать в Морбакку садовника. Мамзель Ловиса унаследовала даровитость предков, Веннервиков, и взяла заботы о саде на себя. Цветы были ее задушевными друзьями. Они любили ее, а она любила их. Народ диву давался, как она умудряется вырастить их такими яркими да пышными, ведь ничего подобного нигде больше не увидишь. Люди-то не догадывались, что свои краски и пышность цветы черпали в ее былых мечтах о счастье.

Стропила

Когда поручик Лагерлёф и его маленькие дочки гуляли по саду или в полях, они частенько рассуждали о том, как бы все было, если бы в Морбакку приехал король.

Ведь как раз в ту пору король несколько раз в году проезжал через Вермланд, направляясь в Норвегию или из Норвегии, и ему надобно было где-то останавливаться, чтобы поесть и отдохнуть. Чаще всего он останавливался в Карлстаде у губернатора, но, бывало, оказывал честь и большим господским имениям, которые располагались по пути и могли принять его с визитом.

Само собой, не было ни малейшей надежды, что король заедет в столь маленькое, никому не ведомое место, как Морбакка, вдобавок расположенное в стороне от большого тракта. Но ни поручика, ни девчушек это ничуть не смущало. Существуй хоть какая-то вероятность, что подобные фантазии сбудутся, то, пожалуй, обсуждать их было бы не так весело.

Они просто получали удовольствие, представляя себе, как воздвигнут в честь короля триумфальную арку, а когда он подъедет, станут разбрасывать цветы перед его экипажем.

Девчушки рассуждали о том, что короля, должно быть, надобно встречать в белых платьях, и поручик великодушно сулил, что Майя Род, лучшая портниха в Эстра-Эмтервике, сошьет им ради такого торжественного случая новые белые наряды.

Поручик и дети воображали себе, что король, подъезжая к Морбакке, быстро приставит руку козырьком к глазам, как бы затем, чтоб лучше видеть.

“Что это там? — скажет король. — Что за большой белый дом на лужайке? Неужто в этом приходе целых две церкви?”

“Никак нет, Ваше величество, — ответит поручик Лагерлёф, ведь он будет сидеть в королевском экипаже, спиною к вознице, — белая постройка это не церковь, это мой скотный двор”.

Тут король с удивлением посмотрит на поручика, а потом скажет:

“Черт побери, Эрик Густав, какой же ты молодец, что выстроил себе этакий скотный двор”.

Разместить короля со всею свитой в маленьком одноэтажном морбаккском доме — вообще-то задача неразрешимая. Однако поручик неоднократно заводил речь о том, что возведет еще один этаж, поэтому они уговорились, что, как только этаж построят, принять короля будет легче легкого.

Хотя все равно станет тесновато. Поручику и г-же Лагерлёф придется, глядишь, ночевать на сеновале, а детям — в кроличьих клетках.

Ужас до чего забавно — в кроличьих клетках. Девчушки были в полном восторге.

Потом они придумывали, что король скажет о саде.

Ну, он наверняка будет удивлен, что так далеко от столицы, в сельской глуши, имеется самый настоящий английский сад.

Коли он скажет что-нибудь по этому поводу, поручик немедля пошлет нарочного к старику-садовнику с радостной вестью, что король похвалил его садовые дорожки и цветочные клумбы.

Ну а перед отъездом из Морбакки король преподнесет г-же Лагерлёф золотую брошь, мамзель Ловисе — золотой браслет, а старой экономке — большую серебряную булавку для шали.

Но прежде чем сесть в экипаж и продолжить путь, король пожмет поручику руку и скажет: “Честь тебе и хвала, Эрик Густав Лагерлёф! Ты владеешь лишь малою частицей моей державы, но, как я вижу, хозяйничаешь с умом”.

Этим словам поручик будет радоваться до конца своих дней.

И поручик, и дети получали от этаких мечтаний искреннее удовольствие.

Все-таки, наверное, жаль, что королевский визит не мог состояться, ведь, что ни говори, сперва надо было надстроить этаж.

И представьте себе, в самом конце 1860-х поручик впрямь решил, что все прочее уже сделано, пора обновить жилой дом. Приедет король, нет ли, а в старом одноэтажном доме времен пастора Веннервика жилось весьма тесновато, так что не грех и второй этаж соорудить.

Нельзя сказать, что старый дом не претерпел совершенно никаких перемен. Еще лет восемь — десять назад поручик пробил окна побольше, вместо прежних, низеньких, с мелкими переплетами. Еще он сложил новые изразцовые печи, оклеил обоями гостиную и залу и заменил старое крыльцо большой просторной верандой.

Но теперь предстояли куда большие перемены. Всю крышу разберут, поставят более прочные стропильные фермы, а дощатые стены нарастят вверх.

За год до снятия крыши поручик нанял сведущих в строительстве заезжих мастеровых, и они изготовили новые стропильные фермы, чтобы затем как можно быстрее осуществить кровельные работы.

Едва только все было готово, пришла весть о кончине тестя.

Большое горе и тяжелый удар. Поручик сразу почувствовал, что лишился лучшей своей опоры. Впредь ему придется рассчитывать только на себя. И все долги, какие набрал, платить из собственного наследства. Сыновья подрастали, скоро придет время отправить их в Упсалу. Поэтому он почел за благо отложить перестройку в Морбакке на год-другой.

Но обычно до отложенного руки так и не доходят. Строительству все время что-нибудь да мешало. То поручик чуть не целый год хворал, то пришлось помогать одному из шурьев, прежде богатому, а теперь нуждавшемуся в ежегодном вспомоществовании. Пока поручик трудился в своей усадьбе, наводил там порядок, минули годы, а он толком и не заметил. Ему уже сравнялось пятьдесят, и былая дерзкая предприимчивость, пожалуй, поостыла.

Но от перестройки морбаккского дома он отказался не с легким сердцем. Ведь именно это стало бы венцом его трудов. Всю жизнь он мечтал возвести в своей любимой родной усадьбе настоящий господский дом.