Море для смелых
Шрифт:
— Слабая резинка! — хихикнул Соскин. — На кого повесилась, то и любовь. — Шмыгнув носом, задумчиво спрашивает Шеремета: — Податься на Дальний Восток, что ли?
— Все ищешь, где рубль хоть на сантиметр длиннее.
По коридору, опираясь на клюшку, пробежал хромоногий воспитатель по прозвищу Мероприятие, прокричал возбужденно:
— Все со своими стульями в красный уголок — лично товарищ Альзин будет проводить беседу!
Бесед вообще-то не любили. Не любили, может быть, потому, что чаще всего их проводил сам Мероприятие, человек хороший, но нудный. Услышав же, что пришел Григорий
А Григорий Захарович уже снял кожаную куртку, уже подкатился к пареньку, сидящему на диване:
— Что читаете? А-а-а, «Флаги на башнях». Чудесная вещь!
Уже отметил про себя, что явились и Шеремет, и Соскин, и Иржанов, что холодновато — наверно, окна еще не заклеили, — что в сушилке темень и грязь. «Все-таки девчата в своем общежитии умею из ничего создать уют, — думает он. — Надо их сюда подослать санкомиссией или рейдовой бригадой для пристыжения и помощи».
Он кивнул заспанному Потапу Лобунцу, одобрительно покосился на свежий номер «Нового мира» в руках Панарина, усмехнулся про себя, глядя на Иржанова, небрежно развалившегося на диване.
О чем рассказать сегодня?
А может, устроить вечер вопросов и ответов — экспромт, в котором ребята особенно ясно проявляют себя и свои интересы?
В прошлый раз вон тот паренек, что читает книгу Макаренко, маляр Саша Логвинов, с лицом лукавым и милым, все время воинственно, обличительно выкрикивал:
— Начальство надо критиковать! Скажете — нет?
— Экономите на зарплате?! А зачем?
— Почему президиумы собраний выбирают по заранее заготовленным бумажкам? Это правильно?
— Начальники на государственных машинах в выходной день на рыбалку ездят! Это разрешается?
— Саша, — сказал ему тогда Григорий Захарович, — я вас не узнаю. Чем вы сегодня так взвинчены?
Оказывается, Логвинов болел, ему дали освобождение на месяц от тяжелых работ, а Лясько поставил его помогать кочегарам в ночную смену. И заработок плохой, и устает еще больше прежнего. Хорошее освобождение! Пришлось вмешаться.
Так о чем же беседовать сегодня?
Альзин никогда не боялся острых вопросов и не признавал уклончивых ответов. Он знал: иной раз за показной строптивостью ребят, дерзостью их суждений скрывается пытливость правдоискателей. В дни личных неудач они склонны сгущать краски, в дни острого недовольства собой — по неразумению выражать недовольство другими. И надо честно, открыто идти им на помощь.
Единственный раз он спасовал. «Что хотел выразить художник Крамской своей картиной „Неизвестная“?» Ей-богу, он не знал, что хотел выразить Крамской, и честно в этом признался.
…Беседу начал… Шеремет. Повернувшись к Альзину, он вдруг сказал с вызовом:
— Меня одна знакомая пыталась воспитывать. «Наши отцы и деды, говорит, проливали кровь за революцию. И мы должны все силы отдать, если надо». А я… — Шеремет сделал паузу и раздельно закончил: — не хочу быть затычкой в каждой бочке. Хочу сейчас, немедленно, жить хорошо.
Григорий Захарович почувствовал, как кровь прихлынула к его лицу. Этот мальчишка, работающий кое-как, смеет измываться над святая святых! Нет, не мальчишка — он прекрасно понимает, что говорит. А может быть, тоже бравада? Или политическое
недомыслие? Спокойно, спокойно… Ты здесь не для разносов и угроз…— Григорий Захарович, — прогудел Потап, — я считаю, в художественных книгах надо в основном о наших недостатках писать. Давать теневые стороны. Выявлять таких, как хапуга Лясько. Из ворованного материала домик себе на пять комнат отгрохал.
Вот, пожалуйста, еще один «философ», теневые стороны ему только подавай.
— Представьте себе: приходит к вам в общежитие писатель, — начал Альзин, — и видит: в сушилке темно — лампочка перегорела. На кровати в верхней одежде храпит Лобунец, Шеремет, скажем для примера, режется в карты…
Все заулыбались. Вот человек — каждую мелочь заметил!
Григорий Захарович посмеялся беззвучно, только задрожали крылья ноздрей да тени прошли по губам.
— И напишет писатель рассказ… Изобразит все эти, так сказать, теневые стороны. Реальность? Вроде. Но разве только это и есть в вашем общежитии? А то, что вы за день сделали? Не вы, Шеремет, вы сегодня, честно скажем, особо не утруждали себя, чтобы жить хорошо. А вот тот же Лобунец. А то, что с десяток ребят из вашего общежития поплыли по грязи в вечернюю школу? Что Панарин готовится в вуз, Саша Логвинов увлекается Макаренко, Иржанов неплохо рисует — это что, не реальность? Или тоже надо затенить? И если правду, Лобунец, писать, так получится, что перегоревшая лампочка — только деталь, хотя, конечно, и о ней надо писать. И хапуг выводить на божий свет… Да ведь мир не только из них состоит.
На дворе все те же темень и грязь.
Альзин пробирается по лужам, посвечивая жужжащим фонариком.
— Григорий Захарович! — раздается позади.
Лобунец чем-то смущен, в нерешительности. Неужели просьба? Что-то не похоже на этого парня.
— Григорий Захарович! Вы не думайте, что мы обыватели… и не понимаем… Конечно, вы правы, в нашей жизни на каждом шагу такие взлеты — дух захватывает! И глупо все сводить к теням да недостаткам… Глупо и неверно…
Потап шаркает сапогом по луже, словно подбивает мяч.
— Разве же это навсегда?
Альзин смотрит на Лобунца почти нежно.
«Вот, пожалуйста, — говорит он мысленно кому-то. — А в чем и хотели нас уверить?»
Взяв Потапа под руку, он говорит:
— Мы еще, дорогой строитель, пошагаем вместе по залитым огнями проспектам Пятиморска. А?
Булькает, захлебывается грязь под нотами.
Лобунец подтверждает:
— Пошагаем…
Ушли последние теплоходы из Пятиморского порта, и присмиревшее море словно задумалось в нерешительности перед зимним сном.
С моря на город неумолимо надвигались черно-синие гряды туч, дул острый ветер, и первые колкие снежинки падали на бурые, распластанные по земле листья клена, на выложенные вдоль дороги красные дерюжки спорыша. Огромные шары курая, неуклюже переваливаясь, как двуколки с отвалившимися колесами, катились по мрачной, безлюдной степи.
Первые заморозки принесли пятиморцам свои радости и тревоги. Радовались, что кончалась проклятая грязь, но тревожились: скоро ли ТЭЦ даст тепло в дома?