Море серебрянного света

— Ребята, я приду через пару минут. Не забывайте, он должен остаться связанным. Да, и заострите все, хорошо?

КОД Дельфи.Начать здесь.

Никак не ожидала, что вновь произнесу эти слова.

Еще несколько часов назад я была уверена, что продолжать мой дневник перед лицом неминуемой смерти — дневник, который не сможет найти никто, кроме меня, даже если сеть не рухнет — было бы полным безумием. Эти записи должны помочь мне вспомнить мои нынешние чувства и мысли в том совершенно невероятном случае, если я захочу мысленно вернуться сюда из будущего, которого сейчас невозможно представить. Так что когда я, несколько часов назад, лежала на дне пропасти отчаяния, это казалось хуже чем сумасшедшим — бессмысленным и скучным. Я никогда не хотела оставлять последние душещипательные слова и завещание, которое никто не услышит. Я никогда не демонстрировала кому-нибудь бессмысленную храбрость и уж точно не хотела обременять кого бы то ни было исполнением моей последней воли.

Короче, я сдалась.

Я даже не знаю, изменилось ли что-нибудь — возможность спастись прежнему исчезающе мала — но у меня появилась неожиданная надежда. Нет, не надежда. Я все еще верю, что мы не доживем до конца всего этого. Решимость? Да, возможно.

Мы пережили кошмар Додж Сити только для того, чтобы попасть в плен в Египте. Еще хуже, мы обнаружили, что нас взял в плен — и еще держит — сам Дред. Я соскользнула на дно отчаяния. В яму. Дыру в темноте. Я не могла говорить, и не могла думать ни о чем, кроме той кошмарной комнаты в Доме, в которой Дред мучил меня. Если в то мгновение кто-нибудь предложил бы мне пулю в голову, я бы согласилась с благодарностью.

Потом все изменилось опять — к худшему, если такое вообще может быть. Наш тюремщик, Роберт Уэллс, ставший подручным Дреда, принес еще двух пленников и увел Пола Джонаса, вероятно для на допрос. Мне стало так плохо, что я даже не могла двигаться. Я боялась за Пола. Боже, как я боялась за него. Он и так прошел через такое!.. Мне стыдно, что мои собственные страдания заставили меня сосредоточиться на себе. Я не могу даже представить себе что испытал он, затерянный в сети, почти ничего не помнящий о своей настоящей истории и о том, что произошло с ним. При этом он остался таким разумным, добрым и храбрым… Это просто удивительно. И еще более удивительно, что я не осознавала, насколько восхищаюсь им, пока его не увели.

Не исключено, что он уже мертв. Или испытывает запредельную боль. Что хуже?

Это проклятие, которое я осознала уже давно, бремя, от которого я пыталась избавиться всю жизнь. Любить человека — значит сделать его заложником судьбы.

И я соскользнула вниз, в пропасть. Долгие минуты — быть может часы — я не могла говорить. Не могла думать. Ужас тисками сжал мое сердце, заморозил мысли и превратил в существо, которое не в состоянии сдвинуться с места, даже если бы могло.

Сейчас я понимаю, что это чуть более прямой вариант того, чем я занималась всю жизнь. Напуганная, я постепенно запечатывала себя каменных глубинах горы, в убежище, которое я делила только со своими механизмами. Не осознавая этого, я изо все сил делала себя чем-то намного меньшим, чем личность.

Тогда, охваченная ужасом, я ничего не соображала, и поняла это только сейчас, когда все прошло. Я бы так и осталась в глубинах черной паники, если бы не руки моих друзей, Флоримель и Т-четыре-Б, которые решили, что у меня сердечный приступ. Я чувствовала их и слышала как бы издалека, и какое-то время не хотела возвращаться обратно, к нервам и чувствам. Лучше прятаться в черной яме. Пускай победивший страх защитит меня, как дом, сделанный из блоков льда, защищает охотников в Арктике от холода.

Потом, находясь все еще далеко от себя, я почувствовала на себе другие руки, неловкие и запинающиеся, и услышала другой голос. Новая женщина-пленник пришла ко мне на помощь, не обращая внимания на свои многочисленные раны. Мне стало стыдно, даже в глубинах одиночества. Я только испугалась, а вот кто-то, кто страдает по настоящему, и она нашла в себе силы позаботиться обо мне, совершенно незнакомом человеке!

Я решила, что мне надо вернуться обратно, пока я навсегда не упала в медленно движущуюся темноту. Кстати, я почувствовала себя намного хуже, когда, вернувшись обратно, обнаружила, что мои усталые друзья и эта незнакомка, страдающая от многочисленных ран, заботятся обо мне так, как будто я — капризный ребенок, командующий группой взрослых.

Бывают случаи, когда доброта становится самым острым оружием.

Наконец приступ стыда прошел и я поняла, что знаю обоих новых пленников, по меньшей мере по имени — Бонни Мей Симпкинс, которая была так добра к Орландо и Фредерикс, и Нанди Парадиваш, тот самый, который первым объяснил Полу, что тот заперт в сети Жонглера. Нанди находился в состоянии, очень похожим на мое, его мучила вина за все, что случилось с Полом, и еще его жестоко пытали, но женщина Симпкинс говорила за двоих. Она рассказала, как открыла ворота и послала через них Орландо и Фредерикс, как оставшиеся члены Круга ждали слишком долго и не смогли убежать: появился Жонглер в облике Осириса, бога этого симмира, и огромный храм Ра рухнул. Жонглер пробыл недолго, и выжившие спрятались в руинах, надеясь найти другой путь из симуляции, но через несколько дней место Осириса занял Анубис, и ситуация из плохой стала ужасной.

Бонни Мей Симпкинс описала разрушение, которое последовало за сменой власти, оргию убийств и пыток, по меньшей мере такую же кошмарную, которую мы видели в Додж Сити. Хотя меня не удивишь рассказами о зверствах Дреда, все-таки я похолодела, когда она рассказала о массовых публичных сожжениях, о том, как Дред дирижировал симфонией убийств и о том, как дикие шакалы пожирали детей на глазах у родителей. Похолодела, потому что поняла, что даже в этой сети, где можно исполнить любую прихоть, нет верхнего предела безумцу, одержимому жаждой крови.

Сила Дреда и его амбиции все растут, но как долго симуляции могут кормить его аппетит? Если он сумеет унаследовать власть Жонглера не только внутри, но и снаружи сети — если Жонглер действительно мертв, почему бы Дреду не подчинить себе его корпорацию? — тогда его возможности станут устрашающе огромны.

Пока Бонни Мей говорила, мне пришла в голову неожиданная мысль и я спросила "А что случилось с другими детьми? Маленькими летающими детьми, о которых упоминал Орландо?" Я не помню, как эта группа детей называла себя, Озлобыши, Плохиши или что-то в этом духе.

Вопрос ее опечалил. Она сказала, что дети-обезьянки хотели уйти за ворота вместе с Орландо и Фредерикс, но их отвлек хаос в храме Ра, и они все остались, когда ворота закрылись.

Бонни Мей Симпкинс сказала, что она пыталась спрятать их, и когда солдаты нашли ее и Нанди, то дети-обезянки успели улететь, преследуемые стражами храма. Скорее всего, добавила она, их схватили и убили, потому что дети, еще даже не ходившие в школу, не могли рассказать Дреду ничего полезного.

И она продолжила рассказывать об ужасах, которые она и Нанди испытали, главным образом потому, что Дред знал, что их видели в компании Орландо и Фредерикс. У меня опять все похолодело внутри — достаточно плохо то, что скоро мы окажемся в руках Дреда, но еще хуже, что, оказывается, он активно ищет нас. И, похоже, заранее приготовил свою месть.

Но мысль о детях-обезьянах Орландо никак не хотела уходить из головы.

Я как бы повернула за угол. Я здесь и примирилась с мыслью о смерти, даже такой неприятной, которая нас ждет, но не могу пассивно ее ждать. Я сейчас расскажу, к чему это привело. Я все менее и менее внимательно слушала ужасные рассказы Бонни Мей Симпкинс, потому что… потому что мне нужно было подумать о чем-то другом. Теперь я понимаю почему Рени упрямо, закусив удила, всегда идет вперед — когда ты не можешь сделать нечего, ты должна сделать хоть что-нибудь.