Море серебрянного света

— Нет, я имел в виду другое, но благодарю вас. Ольга Пирофски, она еще не звонила вам?

— Нет. — Рэмси все еще злился на самого себя. — Я не должен был посылать ей первое сообщение — вы совершенно правы. Она наверно думает, что я собираюсь ругать ее и заставить вернуться обратно. — Он посмотрел на Селларса. — Хотя я до сих пор не уверен, что недолжен был говорить ей это.

Непостижимые желтые глаза Селларса взглянули на него, потом старик покачал головой. — Проклятие, — тихо сказал он. — Я забыл, что у меня больше нет кресла-коляски. — С большим усилием он устроился на диване так, что мог смотреть на Рэмси более прямо. — Я действительно очень устал, мистер Рэмси. У меня осталось не так много времени, и все мои планы и приготовления не будут значить ничего, когда время придет. Как замечательно сказала мисс Дикинсон:

Я не могла прийти — и Смерть

Заехала за мной…

(* перевод Аркадия Гаврилова)

Его голова качнулась на тонкой шее.

— Вы… больны?

Селларс засмеялся, сухой звук, как будто ветер пролетел через верхушку трубы. — О, мой бог. Мистер Рэмси, взгляните на меня — последние пятьдесят лет я чувствую себя не слишком хорошо. Но, да, у меня бывали лучшие мгновения, чем сейчас. И я не просто болен, я умираю. Ирония, какая ирония — я делаю в точности то же самое, что и Братство Грааля, пытаясь обогнать падающую земную оболочку. Но они хотят сохранить то, что горит внутри. Я же приму свою судьбу с благодарностью, если моя работа будет окончена.

Рэмси чувствовал, что все еще не понимает этого странного человека. — Сколько вам осталось?

Селларс дал рукам упасть на колени, где они лежали, как перекрещенные сухие веточки. — Возможно несколько месяцев, если я не буду сильно напрягаться, но что в этом странного? — Он безгубо улыбнулся, показав свои зубы. — Я усовершенствовал себя настолько, что могу работать двадцать четыре часа каждый день не сходя со стула, а теперь еще наслаждаюсь путешествием в фургоне майора Соренсена. — Он поднял руку. — Нет, пожалуйста, я не прошу жалеть меня. Но есть кое что, что вы можете сделать, мистер Рэмси.

— И что?

Катура Рэмси показалось, что Селларс секунд тридцать молчал. — Возможно, — сказал наконец он, — будет полезно, если вначале я кое-что объясню. Я не сказал вам или Соренсенам все, что знаю о себя. Вы удивлены?

— Нет.

— Я так и думал. Давайте я вам расскажу один не самый интересный факт, но имеющий прямое отношение к нашим делам. Кстати, майор Соренсен скорее всего знает его, ведь он в деталях изучил мою биографию. Я не американец, по рождению. Я родился в Ирландии — даже в Северной Ирландии, в то время о ней писали в газетах чуть ли не каждый день. Мой родной язык — гаэлик.

— Не слышу у вас ирландского акцента…

— Я был совсем ребенком, когда переехал сюда, к дядя и тете. Мои отец и мать принадлежали к древней католической секте Ольстера, довольно странной. Они оба умерли молодыми — это история, интересная само по себе — и меня отправили в Америку. Но пока они были живы, меня растили воином за веру, и я бы им и стал, если бы они не умерли.

— Вы хотите сказать — как Ирландская Республиканская Армия?

— О, значительно меньшая и не такая известная. Отколовшая от нее группа, которая образовалась в то время, когда мирный процесс начался всерьез, и с которым она никогда не примирилась. Но все это не имеет к нам отношения.

— Извините.

— Нет, нет. — Селларс медленно кивнул. — Мы живет в сумасшедшем переплетении историй, и трудно понять, что важно, а что нет. Но я действительно рос в очень католическом окружении. И теперь, мистер Рэмси, когда конец моих трудов близок, я бы хотел исповедоваться.

Ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять смысл этих слов. — Вы хотите исповедоваться… мне?

— Некоторым образом. — Селларс опять рассмеялся своим свистящим смехом. — В нашей компании нет священника, увы. А адвокат, разве он не следующий по очереди?

— Я действительно не понимаю.

— Дело не в религии, мистер Рэмси. Я очень устал и очень одинок. Мне нужно, чтобы кто-то помог мне, и в первую очередь выслушал меня. Я слишком долго сражался в своей войне, почти один. Сейчас мы все в отчаянном положении, и я больше не доверяю самому себе, не могу принимать все решения. Но вы должны понять всю историю.

Рэмси попросил подождать мгновение, потом пошел и напился из раковины в ванной и еще побрызгал на лицо. — Все это звучит так, как будто вы хотите сообщить мне какую-то тайну, — сказал он, вернувшись обратно. — Во что вы хотите меня впутать?

— Ну, вы же в конце концов юрист, черт побери! Просто выслушайте, пожалуйста, а потом сможете судить сами.

— А почему не майор? Или Кейлин Соренсен — она умная женщина, хотя и немного старомодная.

— Потому что я уже несколько раз подвергал опасности их ребенка, и в результате Кристабель едет с нами. Они не могут быть объективными.

Рэмси побарабанил пальцами по ручке дивана. — Хорошо. Говорите.

— Отлично. — Селларс медленно наклонился назад на подушки стула, двигаясь так аккуратно и расчетливо, как хранитель музея, переносящий хрупкий экспонат.

Которым он и является,подумал Рэмси, если все, что он говорил, правда.

— Первое, — объявил Селларс. — Я наткнулся на проект Братства — сеть Грааля — совсем не случайно. — Он нахмурился. — Этот кусок истории я приберегу для будущего. А сейчас достаточно знать, что, обнаружив их, начал смотреть на развитие их сети с большой тревогой. И не только по альтруистическим причинам, мистер Рэмси. Я наблюдал за угрозой Братства с растущим отчаянием главным образом потому, что понял, что теперь мне придется повременить с самым важным из моих собственных проектов.

— То есть?.. — после долгого молчание спросил Рэмси.

— То есть со смертью. Не то, чтобы это трудно для меня, мистер Рэмси. Напротив. С теми наномеханизмами, которые я приобрел, и с моим оригинальным внутренним устройством, я в состоянии полностью управлять своим телом, и могу одной мыслью остановить поступление крови в мозг.

— Но… почему вы тогда еще жили? Прежде, чем узнали о Проекте Грааль.

— Потому что я долго балансировал на весах, мистер Рэмси. На одной чаше совершенно нормальное желание жить, у меня есть свои радости и интересы, хотя, может быть, одинокие и ограниченные. На другой — боль. Из-за многочисленных операций все, что происходит в моих костях, внутренних органах, даже в гландах… причиняет мне боль. Моя жизнь, мистер Рэмси, наполнена болью.

— Но если вы умеете управлять своим телом, почему бы вам не отключить боль?

— У меня еще не было полного контроля над своим телом, когда я впервые столкнулся с Братством. Сейчас, да, я могу отключить, скажем, чувства в руках и коже, и отрезать свой мозг от остального тела. Но, тогда, что значит быть живым? В моей жизни и так мало физических ощущений — весь мой мир сосредоточен главным образом в сознании, как и у большинства заключенных. Должен ли я отказаться чувствовать, как ветер холодит мне лицо? Вкус еды, которую ем?