Море ясности

Сразу улица стала обычной и довольно скучной. А Васька Рыжий, сидя на краю тротуара, плевал в ладонь и растирал расшибленное колено.

— Эх ты, — сказал Володя, — слона испугался.

Поднявшись, Васька пообещал:

— Вот как дам!

Володя боком пошел к Ваське:

— Ты, дашь?

— Дам!

— А ну, дай…

— Пачкаться неохота, — проворчал Васька и пошел к своему дому, презрительно покачивая плечами.

— Лягушка рыжая, — вдогонку сказал Володя и повернул к своему дому.

Но едва он переступил порог калитки, как в ворота с треском ударился обломок кирпича. Володя выбежал на тротуар, но Васька плясал уже около своего дома и строил самые противные рожи.

Володя погрозил ему кулаком и ушел домой.

В УГОЛ НОСОМ

Закончив рассказ про слона, Володя хотел перейти к перечислению злодеяний Васьки Рыжего. Это необходимо было для того, чтобы мама могла вполне оценить тот шедевр, которым Володя заклеймил эту личность.

Рисовать Володя начал рано, лет с пяти. Тогда он считал, что для рисования годится любая поверхность: скатерть на столе, обложка книги, наволочки на подушках, собственные ладони, оконное стекло, фотографии, тетради из маминого портфеля, лысина деда, когда тот спит, пол, стены, печка, не говоря уже о заборах и тротуаре перед домом.

И доставалось же ему за это от мамы, от деда, от соседей. Особенно попадало от квартирантов, хотя как раз Ваоныч больше всего и был виноват в том, что Володя пристрастился к рисованию. Он сам давал Володе бумагу, карандаши, а иногда даже и краски.

Итак, Володя сидел за столом, вытирал посуду, которую мама мыла в белом тазу, и обдумывал, как бы ему убедительнее рассказать про Васькины злодеяния. Маме почему-то совсем не понравилось, что в ее отсутствие Володя выходил за ворота.

— Ты же дал мне слово, — строго сказала она.

— Так я и не выходил. Я калитку открыл, а он тут и шагает.

Мама постучала пальцем по столу и самым строгим голосом сказала:

— Чтобы этого никогда больше не было. А за то, что ты нарушил слово….

Она не успела договорить, потому что в это время с шумом распахнулась дверь и в комнату вбежал Ваоныч. У него был такой вид, будто за ним гонится привидение. Его буйные волосы клубились вокруг головы, как черный Дым, когда его крутит ветер. Он хватал руками воздух и дергал губами.

Володя сразу смекнул, в чем тут дело, и поспешно начал сползать со стула, намереваясь укрыться под столом.

Разгадав его намерение, Ваоныч налетел на него и схватил за руку.

— Что случилось? — строго спросила мама.

Но Ваоныч и ее схватил за руку и молча потащил на Двор. Говорить он не мог. Да и зачем тут слова? Не надо слов. Все было ясно и так. На досках забора густой оранжевой краской нарисовано что-то похожее не то на убитого горем крокодила, не то на крушение поезда.

Через забор перевесился Васька Рыжий. Он держал в руке старый истертый веник и старался дотянуться до оранжевого изображения. Могло показаться, что художник, размалевавший забор, пользовался вместо кисти Васькиной головой. Она была такая же ярко-оранжевая, как и краска.

Увидев Ваоныча, который тащил Володю и его маму, Васька бросил веник и, охнув, свалился по другую сторону забора. Но он не убежал: Володя все время видел, как сквозь щели мелькают его огненные волосы.

— В-вот! — сказал Ваоныч торжествующе, словно он сам нарисовал эту картину на заборе. — Полюбуйтесь!

— О господи! — прошептала мама.

— Что это? — продолжал художник таким дрожащим голосом, как будто чьи-то могучие руки трясли его с такой силой, что слова в нем прыгали, как горошинки в погремушке.

Мама схватила Володю за плечи и строго спросила:

— Что это такое? Отвечай сейчас же!

Володя вздохнул и от волнения вытер нос посудным полотенцем, которое он все еще держал в руках.

— Васька это рыжий, — пояснил он. — От слона побежал и растянулся, как лягушка!

Из-за забора послышался злорадный смех.

— А-а! Васька! — зловеще спросил Ваоныч и вдруг, подняв руки и потрясая кулаками, отчаянным голосом закричал:

— Гуашь загубил! Целую банку!.. Гуашь! Кадмий!..

Он в эту минуту был так похож на злого волшебника, выкликивающего колдовские слова, что Володя сразу перестал плакать и с интересом начал ожидать, что же произойдет.

И дождался. Несомненно, Ваоныч знал свое волшебное дело, потому что мама вдруг сказала:

— Ну, долго я терпела!

Она вырвала полотенце из Володиных рук и больно отхлестала его. Он не заревел. Он стойко перенес наказание под мстительный смех своего врага, торжествующего под прикрытием забора.

Проглотив слезы, Володя вызывающие вскинул голову и громко сказал:

— Ха! Ха! Ха!

Пусть все видят, как он умеет презирать боль, пусть не радуются враги!

— Пошел в угол, — приказала мама.

— Стой, — нормальным голосом сказал Ваоныч, — а где же у тебя слон?

Володя глубоко вздохнул. Из-за забора последовало пояснение:

— Он слоновую краску стащить не успел!

— Вот как! Неужели тебе целой банки не хватило?

Удивленно посмотрев на Ваоныча, Володя снова вздохнул:

— Слоны рыжие не бывают…

Ну кто же этого не понимает? И нечего его разыгрывать. Такой могучий, такой красивый слон может быть изображен только благородной слоновой краской. Какая она, он пока еще не знает, но уж во всяком случае не презренная рыжая Васькина краска.

Ваоныч понял и рассмеялся, но мама строго спросила:

— Ну, я что сказала?

— В угол носом… — тонко запел Васька, показывая над забором свой растрепанный чуб.

Мама взмахнула полотенцем и двинулась к забору, а Васька противно захихикал и мгновенно провалился вниз. Тогда мама еще больше рассердилась:

— Ну, вот что, — проговорила она самым строгим голосом, — чтобы завтра этого ничего не было. Мазни этой. А то обоим мало не будет.

Гордо подняв голову, Володя двинулся к дому.